Лев повертел в руках галоши и заявил Антону Антоновичу, что лишь из уважения к нему он починит эту рванину и сам принесет их, — давно-де не был в гостях у хороших людей. Тут же Лев осмотрел сапоги Антона Антоновича и пообещал сделать к ним резиновые подошвы.
— Будешь, старик, на ходу качаться, как на рессорах!
— О! — удивился Антон Антонович. — Поди, оберешь?
— Со своих драть не полагается. Это вот с нэпманов — почему бы и не драть, раз им разрешают драть с рабочих.
Антон Антонович фыркнул, но ничего не сказал.
Когда Митя починил галоши, Лев пошел к Богатову.
Антон Антонович жил недалеко от завода, в одинокой избушке с подслеповатыми окнами. Семья помещалась в единственной мрачной, полутемной комнате. Половину ее занимала преогромнейшая кровать. На ней спали ребята. Сам он с молчаливой старухой спал на печи, в кухне.
Лев застал Антона Антоновича дома.
Тот только что пришел с завода, стоял перед тазом, усталый и грязный, умывался и ворчал на жену. Старик требовал, чтобы она лила ему воду на шею. Она лила то много, то мало.
Антон Антонович злился, а жена, привыкшая к его ворчанию и крикам, помалкивала.
Лев поставил галоши на стул.
Антон Антонович от неожиданности вскрикнул:
— Ой ли! Мои ли? Или подменил? Я те подменю! Мои пять годов носились, дольше им носки и не требуется!
— Твои, твои! — успокоил Лев. — Держи. А ты же вчера говорил, что им десять годов носиться надо?
— Мало ли чего я вчера говорил, — сказал Антон Антонович. — Я не помню, что я вчера говорил! А ну, мать, ставь самовар, угостим дорогого гостя пустым чаем да хлебом с солью. Рабочая жисть! Пролетарии всех стран и так и далее! Петька, — крикнул он, — сходи за водкой!
С постели встал мрачноватый парнишка лет тринадцати.
— Не пойду! — сказал он угрюмо.
— Я те, щенок, не пойду! Враз пойдешь.
— А вот не пойду.
— Видел? — обратился Антон Антонович к Льву. — Растут охломоны! В меня, подлец, я тоже сурьезный был в его годы. А там еще Андрюшка спит, тот помоложе. А еще Васька есть, из Москвы на побывку приехал. А тут еще трое придут разом! Съели меня дочиста!
— Н-да, трудно, — сказал Лев. — Семейный ты, тяжко тебе.
— А то не тяжко? Говорю, съели! Ты чего стоишь? — крикнул Антон Антонович сыну. — Я кому сказал — за водкой.
— Не пойду! — пробасил Петька.
— Ах, ты! Где у меня ремень?
— Я те трону! Я Ваську разбужу, он те тронет!..
— Ишь какие растут! — засмеялся Антон Антонович. — Вот так власть: сын на отца орет. А в общем, у меня сын смирный, у меня сын работящий, в меня сын! — Антон Антонович подкрутил усы. — Ну, я сам за водкой сбегаю, раз сын услужить не хочет.
— Я схожу, — сказала жена.
Антон Антонович полез было в карман, но Лев опередил его и достал деньги.
— Нет, нет, Антон Антонович, уж ты меня прости!
— Нет, уж ты меня прости!
— Я прошу!..
— А, леший с тобой!
«Что это он больно добрый? — подумал Антон Антонович. — Что это он мне угождает, сукин сын? Про нэпманов болтал. Лобастый какой! С такими лобастыми только держись!»
Заговорили о погоде, о ценах.
Через четверть часа вернулась жена.
— Нет водки, — сказала она.
— Как так — нет?
— Вся. Я пойду на Рыночную, — прибавила она. — Может быть, там есть.
Старик опять разразился руганью, крыл кого-то за то, что нет водки, когда рабочему человеку охота выпить, что галоши носятся только пять лет, что заработки плохие, что квартира темная, а дерут за нее невесть сколько.
На кровати с подушки приподнялась голова.
— Отец, а отец!
— Ну!
— Замолчи. Глупости порешь!
Старик мгновенно замолк.
— Видал, какие пошли? — прошептал он Льву. — Все в меня! Рабочая кость, право слово, рабочая. Каждым подавишься.
— Вот черт старый, развезло его! — сказали с кровати.
— Они с Семеном Новичком пили, я видел, — добавил другой голос.
Только сейчас Лев заметил, что Антон Антонович не совсем трезв.
— Он видел, а? Скажи пожалуйста, углядел! На ваши я деньги пью или на свои? А? — возопил Антон Антонович. — Я вас холил, я вас в люди вывел, а вы же на меня же!..
— Ежели ты будешь орать, я нынче же уеду, — сказали на кровати. — Ей-богу, уеду!
— Ну, ну, ишь ты какой сердитый! Стало быть, так, — обратился Антон Антонович к Льву. — Я его три года не видел. Ну, момент подошел, я и выпил! На радостях, скажи ты! Меня и разобрало! Па-а-теха!
Вернулась жена Антона Антоновича с водкой. На столе появились самовар, хлеб, селедка, обломанные вилки.
— Я ее в жисть не люблю, водку-то, лопать! — рассказывал Антон Антонович. — Это я на радостях. Святая икона! Опять же депу пускают, и друг мой Сенька Новичок, такая у него фамилия, — работать пойдет. Вот и выпили.
— Он, верно, непьющий у меня, — гордо сказала жена. — Кричать только любит. Мы к этому привыкли, а чужим — смехота.
— Плохо живет пролетариат! — Лев покачал головой.
— Хуже нельзя. Жмут кругом!
— Недовольны?
— Страсть! Ишь ты что выдумали! Водки нет!
— Другие лучше тебя живут?
— Всяко! — буркнул Антон Антонович.
— Слышь-ка, — сказал Лев, — троцкисты-то разгулялись! За вас, за рабочих стоят. Говорят, мужичка бы поприжать. А то мужичок, мол, больно много власти над рабочим классом забрал. Или брешут?
— Брешут! — ответил Антон Антонович, громко хлебая чай.
— Ясно, брешут, — сказали с кровати. — Я слыхал, троцкисты против семичасового рабочего дня.
— Н-но? — удивился Антон Антонович, словно это было новостью для него. — Против? Ах, ты!..
Потом, словно вспомнив о чем-то, он начал ругать мастера, который мешает ударной бригаде, не дает спецодежды и кипяченой воды.
— А вы бы его в тачку! — Лев добродушно рассмеялся.
— Погоди! Чего это ты плетешь? Чтой-то у тебя слова какие-то такие…
— Какие слова? Я по простоте.
— Постой, постой! Да ты… ах ты, растак твою так! — Антон Антонович поднялся, потом опять сел, вытер со лба пот, расстегнул ворот. — Ну, и дурак ты! Да кто у нас мастером-то, ты знаешь? Ванюшка Назаров. Я ему в пятом году патроны на баррикаду носил. Он уже в те поры в партии состоял. Это, брат, свой до костей парень.
Дверь открылась, и на пороге появился толстый, улыбающийся во весь рот человек.
— А, именинник! — закричал Антон Антонович. — Сеня! Дружок! Вот он — Новичок, такая у него фамилия. Пьяный?
— Не-ет, протрезвел! Не век же!
— А вот будешь опять пьяный! — Антон Антонович потряс перед носом Семена бутылкой.
— Не хочу. — Семен отстранил его. — Ну тебя к бесу! У меня и то сердце шмыгает, как мышь в мышеловке.
— С собрания?
— Угу! — сказал Новичок и раскрыл табакерку.
— Дай нюхну!
Друзья нюхнули и долго раскатисто чихали, вытирая слезы, снова чихали, что-то силились сказать друг-другу и не могли.
— Расчихались! — заметили с кровати.
Чиханье прекратилось.
— Ну что, объявили?
— Так и так, депо, дескать, открываем. А рядом закладывают завод. Сергей Иванович у нас был, все объяснил.
— У него брат, — заметил Лев, — в Польше скрывается.
Антон Антонович и Семен угрюмо посмотрели на Льва.
На кровати завозились, к столу подошел молодой паренек в толстовке.
— А вы кто такой будете? — спросил он Льва.
— Сапожник!
— Чудной сапожник! — вставил Новичок.
— Все про власть плетет, в тачку мастера, дескать! — Антон Антонович пожал плечами.
— Шли бы вы, пока целы! — предложил парень. — И не приходите сюда больше.
— Это что ж, так ты гостей принимаешь? — обиделся Лев, обращаясь к Антону Антоновичу.
— Чудной ты гость! Плетешь, а чего — только ты знаешь.
— Он думал, тут дураки живут! — заметили с кровати.
— Прощайте! — Парень подал Льву фуражку.
— За галоши деньги плати! — напомнил Лев.
Антон Антонович вынул полтинник и швырнул Льву. Тот вышел.
— Слышь, мастер, а как же насчет резинового хода? — крикнул Антон Антонович вслед ему.
— Поди ты знаешь куда! — огрызнулся Лев.
— Птица! — презрительно бросил Новичок.
— Попадется когда-нибудь батька за свой язык! Факт! — сказали с кровати.
— Учи меня! — смущенно буркнул Антон Антонович.
5
Никола Опанас сначала вел счет деньгам, занимаемым у Льва. Потом бумажку с записью долга потерял и лишь изредка с тоской вспоминал, что долговая сумма растет.
Он сам не знал, куда исчезают деньги. Жалованья не хватало на еду и конфеты, а в последнее время он полюбил картежную игру и выпивку.
Почти каждый вечер он шел к заведующему аптекой, там собирались знакомые хозяина дома.
Начиналась игра, прислуга шла в лавочку за водкой и закуской…
Никола проигрывал. И чем больше проигрывал, тем сильней росло желание выиграть, тем азартней он играл.
