Около нее суетилось множество людей. Вода била по железу, шипела, пенилась.
— Прицепляй паровоз! — приказал Сторожев. — Живо!
Паровоз звякнул буферами и остановился. Из будки машиниста выскочил Карнаухов. Увидев обожженного Сергея Ивановича, он подскочил к нему.
— Здорово обжегся?
— Здорово!
Паровоз, рявкнув, тронулся с места. Цистерны были спасены.
Пожар через несколько минут ликвидировали — сгорело два вагона. Остальные удалось отстоять.
Сергей Иванович поговорил о чем-то с Алексеем Силычем, который командовал около состава, и направился на территорию завода. Демонстранты были на месте — никто не ушел, все ждали конца митинга, все знали, что закладка должна состояться.
Когда Сергей Иванович взошел на трибуну и снова поднял кирпич, люди запели «Интернационал».
Сергей Иванович снял шапку. Трубы оркестров подхватили гимн. Люди пели, освещенные колеблющимся желтоватым светом; лица их были суровы — песня звучала как клятва.
Когда все смолкло, Сергей Иванович сказал:
— Никто нам не помешает, ничья подлая рука не остановит нашу решимость строить жизнь по Ленину…
И ближние ряды демонстрантов услышали чавканье цемента — кирпич был положен на место.
Оркестры заиграли туш, загремело «ура».
Оно катилось по территории завода, замирало и снова катилось через площадь.
14
На территории завода, когда ее покинули демонстранты, остались Сергей Иванович, председатель городского Совета и еще несколько человек.
— И в городе света нет? — спросил Сергей Иванович. — Странно! Товарищи инженеры, что вы об этом скажете? Две машины в одну и ту же секунду выбыли из строя.
— Ничего не понимаю, — ответил небритый, мрачный человек в фуражке инженера. — Черт его знает, в чем дело. Нелепая история. Дня на четыре канитель.
К группе разговаривающих подошел Антон Антонович.
— Товарищ Сторожев, — сказал Антон Антонович, — это на вредительство похоже.
— Ну, ну, только не перегибать палку, — сказал Сергей Иванович. — Так вы говорите, — снова обратился он к небритому инженеру, — раньше как через четыре дня ничего нельзя сделать?
— Так точно! — по-военному ответил небритый.
— Это невозможно! — сказал Сергей Иванович. — Это немыслимо! А если дать на площадку ток с других машин?
— Останутся без тока торфоразработки и город. И «Светлотруд» придется остановить. Нет, раньше четырех дней не исправить.
— Что он говорит? — спросил Антон Антонович. — Это про какие такие четыре дня?
— Вот товарищ утверждает, что машины можно пустить только через четыре дня. Четыре дня депо будет стоять. И на этой территории — кончай работу.
— А не много ли? — спросил Антон Антонович. — Что так густо — четыре дня?
Инженер насмешливо улыбнулся.
— Если вы можете раньше сделать — в добрый час.
— И сделаем! — закричал Антон Антонович. — Подумаешь! Семен!
— Здесь.
— Павел Доронин дома?
— Видать, дома.
— Крой к нему, пускай соберет свою бригаду. А я со «Светлотруда» своих притащу. Поди-ка ты — четыре дня! — ворчал Антон Антонович.
— Желаю удачи! — буркнул инженер.
— Я бы попросил вас пойти с этими рабочими на электростанцию, — сказал Сергей Иванович. — Я очень прошу.
Тот пожал плечами.
— Пожалуйста! Но никаких гарантий…
— Конечно. Я вас прошу!
Сергей Иванович пожал ему руку. Инженер ушел вместе с Антоном Антоновичем.
15
С вокзального холма Сергей Иванович увидел шествие комсомольцев. Поток факельных огней заливал Коммунистическую улицу. Пламя скакало, переливалось, дрожало, огненная река медленно стекала по склону холма в город, который был погружен во тьму.
Сергей Иванович сел в машину, съездил домой, переоделся, забинтовал обожженную руку и поехал на торжественное заседание в городской театр.
На площади перед театром собралась огромнейшая толпа. Горели факелы. Люди танцевали, пели. На эстраде, сколоченной кое-как, выступала «Синяя блуза», ей восторженно аплодировали. В углу площади дед-раешник, забравшись на грузовик, потешал людей своей сказкой. Всюду — пиликанье гармошек, металлический стук бубнов, развеселая дробь плясунов.
Киномеханики натягивали между телефонными столбами экран, около киноаппарата суетились люди. Картина «Поцелуй Мэри» была уже доставлена на площадь и ждала своего времени.
Карнаухов и Оля (она только что приехала из Двориков), увидев Сергея Ивановича, замахали ему руками. Рядом с ними Сторожев увидел Виктора и незнакомую девушку.
Виктор подошел вместе с Карнауховым к Сергею Ивановичу.
— Познакомьтесь, — сказал он Сторожеву. — Это моя… моя жена — Елена Компанеец. — И покраснел.
— Быстро писатели женятся! — пошутил Сергей Иванович и окинул взглядом Лену. Она ему поправилась: серьезная, складная такая. Ничего…
— Ну как, Сергей Иванович? — спросил сияющий Карнаухов. — Не скучновато у нас?
Сергей Иванович ткнул его пальцем в живот.
Карнаухов рассмеялся.
— Что же ты отстаешь от беспартийных? — сказал Сергей Иванович: — Обогнал тебя поэт.
— Ну уж, ты уж…
— Он меня не хочет брать замуж, дядя, — сказала Оля и лукаво посмотрела на Карнаухова. — Говорит — неученая, темная.
— Ну, и ты туда же…
Теперь смеялись все.
— Ну, веселитесь, ребята, а я пойду говорить. Разыщу вас…
Часа через три Сергей Иванович приехал на электростанцию. Там небритый инженер метался вокруг испорченных машин, ругался, чего-то требовал, кого-то искал…
Сергей Иванович улыбнулся и не стал ему мешать.
16
Когда свет погас, Лев запер мастерскую и прошел в заднюю комнату. Мити не было, он сидел в подвале с Петровичем; тот набирал очередную листовку.
Лев прилег на диван и тотчас заснул.
Он проснулся от бешеного стука, вскочил, медленно подошел к двери и откинул крючок.
В мастерскую ворвался Андрей.
— Что за черт! Я думал — ты умер! Тебя зовет Женя. Несчастье у них! Николая Ивановича и директора электростанции арестовали. Я случайно зашел к ним, относил Жене книжку. Мать в обмороке. Женя не знает, что делать, плачет, просит тебя прийти. Скорей!
Лев стоял.
— Ты что, не слышишь? — закричал вне себя Андрей. — Идем!
— Не пойду! Мне там нечего делать.
— Как — нечего делать? — Андрей побледнел, глаза его расширились, подбородок задрожал.
— Так. Если хочешь — ступай сам. Понятно?
— Подлец! — прошептал Андрей. Лицо его покрылось красными пятнами.
Он выбежал из мастерской.
И тут Лев замер.
На противоположной стороне улицы Лев увидел двух освещенных луной военных. Один из них качнул головой в сторону мастерской Льва. И тут же перешли через дорогу.
Лев одним прыжком кинулся к двери, запер ее и припал к окну. Военные остановились у мастерской и, как отметил Лев, переговаривались.
«За мной! — Лев задохнулся. — Кончено! Найдут типографию, найдут листовки — амба!»
Он заметался по мастерской, не зная, что делать, спрятал револьвер в пустую банку из-под клея, снова взял его оттуда, сунул под стол в кучу кожаных лоскутков, обшарил карманы, снова подбежал к окну: военные были у входа в мастерскую.
Лев бросился к сигналу, чтобы вызвать из подвала Петровича и Митю, но вспомнил, что энергии нет.
Он скрипнул зубами, постоял мгновение, чувствуя, что спина его покрывается липким потом. Подскочил к крану центральной трубы.
В дверь постучали.
Лев резким рывком открыл кран.
Стук повторился.
Лев отшатнулся от крана. Сердце билось так сильно, что удары его отдавались в голове.
В дверь стучали настойчивей.
На лбу Льва появилась испарина.
Он медлил.
Постучали еще раз.
— Кто там?
— Свои, свои! Откройте.
Лев медленно подошел к столу, нащупал свечку, зажег ее, долго возился с дверным крючком и впустил военных в мастерскую.
17
По вечерам, закрыв на замок мастерскую, Митя спускался в подвал к Петровичу и слушал его сказки.
С хозяином Петрович не сошелся — на то у него были серьезные причины. Однажды Лев застал старика в подвале с каким-то мальчиком, которого Петрович привел бог знает откуда.
Старик засуетился, залопотал что-то.
— Вот что, — грубо сказал ему Лев, — если ты, бестия, Митю тронешь — держись!
Старик трепетал перед хозяином и ненавидел его, но страх был сильнее ненависти. В день катастрофы Петрович был почему-то особенно разговорчив. Он стоял у кассы, щелкая буквами; свеча, поставленная высоко над ним, тихо теплилась.
Петрович говорил не переставая. Митя слушал его, сидя в углу.
— А господь с ним, с Левушкой, — бормотал старик. — Пускай смеется. Слышь, Митя, — старик, подняв очки, посмотрел на Митю, — слышь, что я говорю?
