Фролов отбивался от Антона Антоновича кочергой.
— Изменники, предатели! — кричали снизу.
Фролов бросил кочергу и начал переругиваться с демонстрантами. Внизу заулюлюкали, засвистели, в Фролова полетели комья грязи.
От колонны отделилась группа людей; она подошла к двери дома, где засели троцкисты. Дверь оказалась запертой. Под напором дюжих плеч она треснула. В коридоре началась драка.
Услышав внизу шум и крики, Фролов бросился к выходу.
Он очнулся, когда один из демонстрантов-рабочих схватил его за ворот гимнастерки.
Внизу захохотали. Человек, державший Фролова, подвел его к барьеру и помахал рукой.
Шум стих.
— Чего ты болтал о семичасовом рабочем дне? — громко спросили снизу Фролова.
Наступила полнейшая тишина. Трубач дунул было в трубу, но на него зашикали.
— А ну, повтори! — закричали снизу. — Повтори, что болтал. А то кричишь — мы, да я, да мы все знаем. Давай! А мы послушаем, что ты знаешь!
Фролов вырвался, оправил ворот и громко сказал, что семичасовой рабочий день — обман, ловушка.
— Ловушка! А ты четырнадцать часов в день работал? Ну, отвечай!
Рабочий снова начал трясти Фролова за шиворот.
— Я протестую! — крикнул Фролов.
Тут опять поднялся шум.
Рабочий размахнулся, чтобы ударить Фролова. Сзади его схватили за руку. Он обернулся, перед ним стоял Сергей Иванович.
Сергей Иванович, перегнувшись через перила, крикнул вниз — резко и повелительно. Трубы оркестров заурчали, дирижеры взмахнули руками, колонна лесорубов, дрогнув, двинулась к вокзалу. Вслед за ней потянулись и остальные колонны. Снова зазвучали песни, послышался топот тысяч ног, заколыхались знамена.
Сергей Иванович обернулся к Фролову:
— Твой вожак дал честное слово, что этой гадости не будет…
— Слово дал он, а не мы.
— Где Богданов?
— Сказал, что дал слово, и не пошел с нами.
— Спрятался за твоей спиной?
Фролов пожал плечами.
— Понимайте, как хотите.
— Завтра утром придешь в губком. Сам не придешь — приведут!
11
Лев наблюдал всю эту сцену, стоя на углу Рыночной улицы. Когда Фролов ушел с балкона, Лев направился в мастерскую. Там горел свет. Джонни, усевшись на рабочий стул, чинил камеру. Ему помогал Митя.
— А-а, черт бы ее взял! — сокрушенно сказал Джонни, рассматривая дыру. — Почини, Лева.
Лев, чтобы успокоиться, натянул фартук, взял наждачную бумагу, расчистил резину вокруг дыры.
— Видел комедию? — спросил он.
— Ну их к дьяволу! — отмахнулся Джонни. — У нас комедия была почище.
— Ну? Что такое?
— Сегодня нас, призывников, собрали на пункт. Мы должны были участвовать в демонстрации. Начальник вызвал троих из нас к себе и начал пороть черт знает что! И все почему-то на меня поглядывал. Подлец! Почему на меня — не знаю! Может быть, думал, что я его поддержу?
— Ну, и что?
— А ничего. Взяли мы милого друга, да в ГПУ.
— Кто?
— Ребята! И я в том числе.
— Своих в ГПУ тащишь?
— Что? — Джонни опешил. — Что ты сказал? Каких своих?
— А-а! Идиот! Сказать ничего нельзя. Пошутил я!
— Хороши шуточки!
— Как дела? — помолчав, осведомился Лев.
— В армию иду. Сперва мялись, не хотели брать, а потом вдруг… Словно кто приказал!
— Вот бы там тройку завести! — как бы вскользь заметил Лев.
Джонни промолчал, сделал вид, что не слышал.
— Рад? — спросил Лев.
— Рад. Да и что тут делать!.. Да! Слышал? Беседка-то рухнула!
— Ну!
— Помнишь, ливень был? Рядом с беседкой вяз стоял. Взял и подмял ее под себя. Рассыпалась.
— Мир праху ее. Как же ты Марусю оставляешь?
— Она уезжает в Москву. Учиться будет.
— Отобьют ее у тебя.
— Не отобьют. Она меня любит больше, чем я ее.
— Ну, все.
— Прощай, Лев.
— А насчет тройки попомни!
— Пошел ты! — разозлившись, гаркнул Джонни.
«Еще минус один, — констатировал Лев. — Трое за день! Плохой счет, Левушка».
Он хотел пойти в заднюю комнату, но дверь мастерской открылась, и перед Львом очутился грязный, вспотевший Петр Баранов.
Шатаясь, точно затравленная собака, озираясь вокруг воспаленными глазами, он подошел к Льву и тяжело опустился на стул.
— Спрячь! — сказал он. — Гонятся!
— Дурак! — прошептал Лев. — Попался?
— Да. Батьку тоже взяли. Всех взяли.
— Откуда ты?
— С поезда. Оглянулся — двое за мной идут. Я дворами, переулками к тебе. Спрячь, Лева, спрячь!
Петр еле сидел на стуле.
— Балда! Куда же я тебя спрячу? — зашептал Лев. Он выскочил из-за стола и запер дверь на крючок. — Куда я тебя спрячу? Они ведь следом за тобой идут! У-у, сукин сын! Да перестань ты дрожать! — Лев встряхнул Баранова. — Беги сейчас же за реку, в бараки, прячься там! А поймают — молчи! Слышишь? Молчи обо мне. Выручу! Вот крест! — Лев перекрестился.
Баранов встал и, тяжело ступая, зашагал к двери.
У двери он припал к косяку, силы оставили его. Лев налил ему воды, Петр выпил ее, затем надвинул шапку и открыл дверь.
— Молчи! Прошептал Лев. — Не пропадешь!
Петр кивнул головой.
Лев вышел вслед за ним на улицу и видел, как Баранов исчез в темноте. На углу ярко горел фонарь. Вдали, у вокзала, слышались вздохи оркестра, оттуда ветром доносило песню и неясный шум.
Лев захлопнул дверь.
— Минус четыре! — сказал он.
Тут в мастерской погас свет.
— Ага, начинается! — засмеялся Лев. — Ну, посмотрим, что выйдет с пятым…
12
Сергей Иванович, окончив речь, сошел с трибуны и направился к месту, где были приготовлены кирпичи, цемент и инструменты для закладки заводского здания.
Он взял кирпич, поднял его над головой и сказал:
— Товарищи, кладу первый кирпич в фундамент нашего будущего гиганта.
Рабочий, стоявший рядом с Сергеем Ивановичем, помешал цемент, поддел на лопатку и подал Сторожеву.
В это время свет на строительной площадке погас. Экскаваторы вдруг стали, приоткрыв в недоумении огромные челюсти…
Начался переполох… Люди кинулись к выходам, наткнулись на забор. Послышался треск дерева, его заглушили крики. Тут зажглись факелы, заготовленные на всякий случай комсомольцами. Свет сразу успокоил людей.
Заиграл оркестр. Комсомольцы, окружившие трибуну, запели. Потом оркестр смолк и по всей территории прокатились отрывистые четкие слова:
— Вни-ма-ние! Ти-ше! Ми-тинг про-дол-жа-е-тся!
И все затихло.
Сергей Иванович стоял, освещенный факелами, видный всем. Было так тихо, что слышался треск горящей в факелах пакли.
Вдруг за деревянным забором, отделявшим территорию стройки от железнодорожной линии, раздался взрыв и, словно из-под земли, вырвалось пламя.
— Новый состав горит! — кричал кто-то.
— Поджог!
— Товарищи, спасай вагоны!
— Там цистерны с бензином!
Сергей Иванович почувствовал, как огромнейшая сила приподняла его над бурей человеческих воплей.
— Товарищи! — закричал он, подняв руку. — Слушайте меня. Замолчать всем! Погибнем, если не опомнитесь!
Люди, услышав этот повелительный голос, замолчали. Людское месиво колыхалось из стороны в сторону, колыхание сопровождалось шорохом, похожим на шум прибоя. Дыхание тысяч людей, поднимаясь, окрашивалось пламенем факелов и отсветом близкого пожара.
— Немедленно вызвать пожарную команду!
— Вызвана! — ответили Сергею Ивановичу!
— Мужчины, ломайте забор! Карнаухов — за мной! Женщинам стоять здесь. Факелов не тушить! — Сергей Иванович быстро пошел к выходу.
13
Горел средний вагон в составе, — подарок губкому. Около состава уже работали пожарные. Люди оттаскивали от горящего состава шпалы, разный деревянный сор, бочки.
Струи воды, шипя, врезались в пламя; слышался визг железа, отдираемого от дерева, стук топоров. Тяжело дыша, Сергей Иванович бросился к составу цистерн с бензином, только что прибывшему на станцию.
— Где паровоз?! — закричал Сторожев. — Иван, беги в депо. Паровоз приволоки хоть на себе! Товарищи, сюда, ко мне!
Рабочие подбежали к Сергею Ивановичу. Раздалась его короткая, резкая команда.
Каждый занялся делом.
Через минуту к цистернам подвели шланги, и пожарные начали окатывать состав водой.
Гремели разъединяемые сцепки — рабочие отцепляли цистерны и, наваливаясь на них тяжестью своих тел, толкали подальше от пожара.
Кругом летели искры, куски горящего дерева, железо с воем устремлялось вверх и падало, обжигая и раня людей.
Сергей Иванович в дымящейся тужурке подставил себя под струю воды, обожженная рука сразу заныла. Сторожев застонал, но тут послышался грохот паровоза, и он, забыв о боли, побежал к головной цистерне.
Около нее суетилось множество людей. Вода била по железу, шипела, пенилась.
