Ему на плечо легла рука Дэза. Тот явно хотел, чтобы парень не вздумал двигаться. Ни нападать, ни обороняться. Ровным счетом ничего.
Мерное цокотание коготков становилось все громче и громче, пока не оказалось совсем близко. Крысе показалось, что это существо совсем рядом, около десятка шагов, и он может дотронуться до него, но парень стоял. Выжидал.
Рука серкулуса опустилась. Это был знак.
Пора.
Холодное поскрипывание вынимаемого из ножен клинка. Несколько едва уловимых, невероятно быстрых шагов. Выпад.
Скрежет обрывается, тонет в глубоком шаркающем звуке. Парень отчетливо видит, как закаленная сталь насквозь пронзает бредущую им навстречу тварь. Не убивает – ранит.
Он едва уворачивается от занесенного удара. Ловкость его хоть и не та, что прежде, но она все же спасает путника.
В темноте чувства обостряются, и, даже не глядя на противника, он слышит, как тот двигается. Как сильный замах пронзает пустоту, где только что был парень.
С силой он пытается расшевелить вонзенный в ходячего мертвеца свой узкий меч. Трухлявая сущность легко поддается. Он режет ее книзу.
Следующий выпад Крыса встречает сталью.
Отбивает его, едва сдерживая мощь твари.
Парню приходится туго – опираясь на больную ногу, он, пока мертвец пытается переосмыслить в своей гнилой голове внезапно возникшую из ниоткуда преграду, наносит тяжелый, рубящий удар.
Острие лезвия с шипением вгрызается в полусгнившую плоть, и парень едва успевает вытянуть его, прежде чем отступить.
Он пятится назад и немного левее своего прежнего положения. В его руке зажат клинок, а сам Крыса пытается уловить знакомое постукивание, но он различает лишь протяжный скрежет. Глухой, надломленный скреб о звонкие мраморные плиты.
Позади него слышится щелчок, и впереди, там, где совсем недавно стоял Крыса, расцветает тусклый светлячок огня. На какое-то мгновение он окрашивает близкое к нему пространство, выхватывая кусками устрашающую картину.
Полуразложившееся существо в пропалинах и дырах, с выпирающими пожелтевшими зубьями ребер, разрублено надвое. Нижняя часть по-прежнему стоит, точно ничего не произошло, а верхняя тянется за отрезанной ранее рукой. Скребется по зачарованному полу. Тянется, чтобы приладить обратно. Шевелящееся тело все еще пытается двигаться вперед, но в свете огонька медленно замирает. Мгновение.
Парень отчетливо видит, как разлезшаяся кожа неожиданно начинает сильно отекать, вздуваясь по всему телу пузырями. Противными. Слизкими.
Крыса едва успел отвернуться, когда потоки зловония густым трупным туманом окутывают коридор. Парень торопливо прикрывает нос раненой рукой. Зудящая боль сразу же дает о себе знать. Какое-то время он так и стоит. Только чуть погодя, адаптировавшись к испарению миазмов, насколько было возможно, Крыса оборачивается.
Путник отчетливо видит возникшие возле упокоившегося мертвеца разряженные пары смога. Они сияют в чернильной темноте, похожей на поддернутое зеленоватым шлейфом золото.
Парень сдавленно сглотнул.
Загорается фонарь.
Неяркий свет озаряет пресловутый, теперь уже наверняка успокоившийся навеки, труп. Свет беззастенчиво выхватывает так и не истлевшие до конца внутренности. Куски разорванной, превратившейся в серо-сине-зеленое месиво плоти и обломков костей. Гадкой. Мерзкой. Ужасающе правдоподобной.
Потом луч фонаря пополз в сторону. Остановился.
Серкулус, поддавшись немного вперед, явно что-то нашел. Крыса, заинтересовавшись, подошел поближе.
На полу виднелся грязный, потертый кусок отличительной нашивки. Цвета едва различимы. Качество сукна хоть и было выше всяких похвал, но время, образ жизни обладателя нашивки да неприглядная его кончина изрядно поистрепали их. Вот только смысл никуда не делся: и Дэз, и Крыса прекрасно понимали его.
Адреналин, только недавно поглотивший путника с головой, улетучился, а самому ему стало до безобразия дурно.
Останки принадлежали миротворцу. Знатному при жизни и ведущему жалкое существование после нее, а ведь ни он, ни его бывшие подчиненные, наверное, не думали, что, отдавая пышные почести мертвецу, обрекли его на жуткую посмертную судьбу.
Крыса знал, что ожившим мертвецам безразлична одежда и потому снимать они ее ни с кого не станут, а еще он хорошенько усвоил, когда еще только поступил на службу в Путь, что хоть путники порой и могут оставаться незаметны, но в темноте они имеют едва ли не большие преимущества. Особенно со всякими неживыми, по законам их мира, тварями. В кромешной тьме путник неощутим, и оттого ожившие по чужой прихоти создания ни просто не видят их, а даже не чувствуют. Вот только полудохлики эти нюх имеют отменный. Двигаются лениво и нехотя, но стоит им даже почувствовать живого, как с ними начинает твориться что-то непонятное. И если под обычным фоном они просто трусливо сбегают, то в Резервации, обезумевшие от голода и магии, поступают, совершенно не приветствуя свою обычную логику. Ко всему прочему эти твари имеют одно нехорошее свойство – взрываться, когда окончательно умирают.
Дэз сразу понял это, а Крыса правильно просчитал уловку серкулуса.
Оба путника, не сказав друг другу ни малейшего слова, обошли останки миротворца, стараясь идти по-над краем – у самой стенки. Так было безопаснее, да и лишний раз месить подошвами гнилье никому из них не хотелось.
Как это теперь не рискованно выглядело, но свет от фонаря Дэз и не думал отключать, хотя парень нутром чувствовал, что в следующий раз им может так не повести. Вот только ничего другого у них не оставалось – Резервация то место, что заставляет многие вещи действовать совершенно не так, как им нужно. Приборы ночного видения здесь не покажут ровным счетом ничего. Это как концентрированные пары метана, через которые летит обычный крылатик – приборы сходят с ума, показывают, что он набирает высоту, и обученный пилот, следуя приборам, снижается, чтобы привести аппарат в норму. Едва ли он осознает, что вот-вот разобьется. Так и здесь. Все повторяется. Да и лекарства тут теряют свои свойства, в чем Крыса уже убедился, благо, выдержки и самоконтроля ему было не занимать.
Следующая стычка оказалась неожиданной, но вполне закономерной. Им просто не могло везти вечно, да и незримая поддержка вампира была на исходе.
Когда два путника уже пересекли огромную галерею, в прошлом, скорей всего, красивую, но, по нынешним меркам, находящуюся в весьма плачевном состоянии, на них напали. Поющие плиты давно остались позади, а полудохлики выказали неожиданную прыткость и организованность.
Истинные оказались зажаты между подступами к старому крылу здешнего яруса и нижней частью холла галереи. Пять оживших трупов, из-за света оказавшихся невероятно быстрыми и агрессивными, с неистовой яростью набросились на обоих гильдийцев.
Выдавший путников фонарь откатился в сторону и кое-как отвлек двух набросившихся на него полудохликов, но этого оказалось мало. Трое других не думали отступать, привлеченные обманкой. Они оголодали и оттого были готовы сожрать что угодно. Для их извращенного представления теперь уже и живые стали подобием пищи.
Два огромных чучельных тела вились вокруг серкулуса, и тот едва мог обороняться под их неистовым напором. Дэза защемили, и он, уйдя в глухую защиту, пытался хоть как-то отбиваться, стараясь сохранить себе жизнь.
Крысе же хоть и достался один-единственный противник, но и его присутствия оказалось достаточно. Парень едва успевал уклоняться от несметного количества атак, с ужасом предчувствуя, что будет, если те двое дерущихся за лучи электрического света теней все же поделят свою добычу. Одно радовало – жесткий корпус фонаря. Он еще не потух, а значит, время еще было.
Это был бой на выносливость.
Тусклое мерцание острия. Неприятный скрежет когтей о сталь. Поворот. Парень в очередной раз выстоял, сдержал напор. Сделал выпад. Клинок вошел в грудь мертвеца, распоров остатки парадной миротворческой формы. Едва не застрял, когда путник попытался вытащить его, защищаясь от молниеносного удара. Успел. Выстоял.
Они сошлись в причудливом танце, рисуя в воздухе невероятные пасы друг другу.
Путники отступали. Пятились обратно под сень округлой залы в центре галереи.
– Прикрой, – раздался отчетливый крик серкулуса.
Крыса краем глаза видит, как тот едва справляется с раззадоренными задохликами. Хотя те не менее потрепаны, чем сам Дэз. У одного недостает руки выше локтя, а у другого едва держится голова.
Парень собирает всю свою волю в кулак, понимая, что иначе ему не уйти от своего преследователя. Делая очередной финт, он, изловчившись, поддевает противника и рубит снизу вверх, едва успевая перестроиться, пока вторая часть этой твари пытается достать парня в образовавшуюся брешь его защиты. Ему едва удается ответить на яростный жест. Парень едва удерживается на ногах, принимая его на себя – увернуться не было шансов. Он со скрежетом в зубах устоял. Контрудар. Плашмя – сверху вниз. Клинок протяжно свистит в воздухе. Он отсекает голову мертвецу, и та, точно мяч, срываясь с плеч, укатывается в темноту.
