И вдруг из всех вопросов выделился один – как я смог с одного удара вырубить взрослого мужика?
Ответил бы, да боюсь, что грубо получится. Просто буркнул:
– Не помню. – Пусть что хотят, то и думают.
Вновь загалдели, но Мокашов громко пресек все вопросы:
– Тихо, мужики!
Подтолкнул меня прочь от лавок.
– С Запашным беседовал? – спросил он тихо, когда мы отошли подальше.
– Да.
– И что?
Я пожал плечами:
– Ничего. Отдыхай, сказал, и ни о чем не беспокойся.
– Это хорошо, – кивнул Мокашов.
– Хорошо-то хорошо, но не понятно – почему меня не будут привлекать в качестве свидетеля?
– А что тут непонятно? – пожал плечами участковый. – Все как раз ясно. Просто Громины не по одному делу проходят, и у ОБХСС, и у чекистов… а тут…
Вдруг Мокашов нервно оглянулся и, чертыхнувшись, закусил губу.
М-да, действительно – каша. Только заварил её вовсе не я. Так, приправа с горечью…
Настроение испортилось.
– Я пойду, дядь Юр. Устал.
– Конечно, иди! А я… – он замялся и махнул рукой, – впрочем, все мы тут виноваты. Ты иди, отдыхай. И если что… мы все поможем, только скажи.
Кивнул и, пройдя мимо спорящих мужиков, вошел в подъезд. Следом за мной проскользнул Расулов, а Олега задержал у лавки отец.
– Слышал? – кивнул за спину Ильяс, когда мы начали подниматься по лестнице.
– Что?
– О чем мужики говорят.
– Слышал.
Своим появлением я возобновил начатый ими когда-то спор. Не мне их судить. И прав Мокашов – все виноваты…
На втором этаже Расулов остановился у двери Косена Ержановича.
– Ну что, до завтра?
– До завтра.
– Не забывай, в десять ждать буду, а может, за тобой зайти?
– Не стоит. Сам приду. – Я, пожав руку, направился по лестнице дальше, а Расулов нажал на звонок…
Дома случился небольшой переполох. Как оказалось, родители уже собирались поехать ко мне в больницу, а тут я сам явился.
– Хоть бы позвонил. – Прижала меня к себе мама.
– Извини, совсем забыл. – Странно – я помню множество сотовых номеров, даже все служебные, а этот номер телефона, стыдно признаться, забыл.
– Не удивительно, – кивнул отец, – зато сюрприз вышел.
Первым делом я снял все повязки и пошел в ванную.
Перед тем как включить воду, рассматривал себя в зеркало – китаец, но выздоравливающий. Немного построил сам себе рожи – жуть какая. Поскорее бы все сошло, а то гулять придется на балконе.
Включил воду, теплую пока, постоял немного под тугими струями, затем закрыл кран с горячей водой… чуть из ванны не выпрыгнул. Контрастный душ – это очень полезно, но к таким перепадам нужно привыкать постепенно, а то не дай бог заболею некстати. Только вышел из ванной, как меня из кухни окликнула мама:
– Да, Сереж, час назад Гена Ким заходил, спрашивал – когда тебя выпишут.
– Хорошо, мам, я понял.
Это значит только одно. Генка предупреждал – скоро у него выход в горы, и он с собой всегда берет гитару. И прежде чем я отнесу её Генке, надо сделать одно дело. Зашел в свою комнату, из стола достал тетрадь и вырвал чистый листок. Сверху написал – «Сны войны», а ниже весь текст сочиненной песни. Потом, прихватив инструмент, вышел в коридор.
– Ты куда? – выглянула из кухни мама. – Сейчас есть будем.
– Я к Киму, ненадолго.
Двери наших квартир находились рядом. Протянул руку и нажал на звонок. Из-за двери слышались голоса и музыка. Магнитофон, наверное, слушает? Нет, это не магнитофон – играли на гитаре. Мелодия была незнакома, я прислушался, но тут дверь распахнулась.
– Серега?! – удивился Ким.
– Привет, Ген, я к тебе, гитару вот несу.
– А что, наигрался уже? – и, спохватившись, отступил. – Ты проходи-проходи. Вот ребята обрадуются!
Что за ребята гостят у Генки, стало ясно в комнате. У Кима собрался почти весь состав «Палитры», не хватало только Андрея-ударника. Кроме того, на диване рядом с Григорьевым сидела Елена Михайловна.
– Смотрите, кто пришел! – сказал Ким и подтолкнул меня: – Проходи, Серег.
– Здрасть! – поздоровался я.
– О-о-о! – Все разом встали, но Витя, отложив гитару, шагнул ко мне первым.
– Здорово, боец! – он схватил мою руку, но увидев на ней ссадины, сильно жать не стал.
Елена Михайловна подошла следом и коснулась моей желтоватой щеки.
– Как же так, Сергей? Неужели так необходимо драться?
– Так было надо, Елена Михайловна.
– Эх, мужчины… – и Щупко со вздохом села на диван.
– Здравствуй, Сережа, – кивнула Надя, – а что у тебя с голосом?
– Горло. Болит немного.
– Это пройдет, – уверенно сказала Надя, – у меня уже прошло.
– Конечно, – согласился я, однако подумал – вряд ли я «Скучаю» по-прежнему спою, того голоса уже не будет.
Поздоровался с Алексеем и, наконец, протянул инструмент Генке.
– Спасибо.
Генка взял гитару и переглянулся с Витей.
– Мы… – начали было разом Ким и Григорьев, вновь переглянулись, затем Витя сказал, – я вот решил свою гитару тебе подарить, и вдруг узнаю, что Гена свою тебе уже дал…
– Ненадолго, – уточнил я.
– Ну, дружище! – укоризненно посмотрел Витя.
Генка виновато пожал плечами, а Григорьев поднялся, взял у меня инструмент Кима и вручил хозяину.
– Так как у тебя она в единственном экземпляре, то в поход пойдешь со своей, а у Сергея будет вот эта. – И Витя протянул свою гитару мне.
– Спасибо, – я от неожиданности выставил руки перед собой, – не стоит…
– Бери, пока дают, – строго сказал Григорьев.
– Не волнуйся, Сережа, – улыбнулась Елена Михайловна, – у Витюши еще две есть.
Я взял гитару, взял пару аккордов. Гитара звучала изумительно. Кстати!
– А что за мелодию вы тут играли?
– Да так… – вдруг смутился Григорьев, – вариации на свободную тему.
– Засмущался-то! – улыбнулась Надя, затем повернулась ко мне. – Это мы песню сочиняем. Витя играет, а мы стихи пытаемся сложить.
– И как, выходит? – спросил я.
– С середины-наполовину, – поморщился Григорьев. – Трудно писать стихи на готовую мелодию.
«Ага, – подумал я. – обычно наоборот, сначала стихи, потом мелодия». И попросил:
– Наиграй-ка.
Витя взял гитару у Кима и начал играть.
Слушал, чуть прикрыв глаза. Очень красивая мелодия…
– Стой, – остановил я Григорьева, – Начни-ка сначала.
Витя удивленно поднял брови, но вопросов задавать не стал. Остальные тоже промолчали, заинтересовавшись. Дело в том, что есть у меня стихи, которые написаны давно, даже на музыку когда-то наложить пытался, но не получалось, и я оставил это дело, зато сейчас…
Вновь звучит музыка, а я отбиваю такт, про себя пропевая куплет. А что, нормально получится!
Опять попросил начать заново, и сам приготовил гитару. Витя проиграл маленькое вступление, я подхватил мелодию своей гитарой и, чтобы не захрипеть, тихо запел:
Мы были разные с тобой.Из часа в час, из года в год.Я тень, рожденная луной,Ты греешь солнцем небосвод.
Все вокруг оживленно задвигались. У Нади в руках появилась нотная тетрадь, в которую она начала быстро записывать слова песни.
Бывает раз за сотни лет,Сошлись светила среди дня,Луны и солнца слился свет,И ты увидела меня…
Мне играть было больно, пальцы плохо слушались, но я терпел.
С небес ты ангелом сошла,К тому, что тенью был рожден.Любовь ко мне тебя вела,А я был грустью утомлен.
Боль в пальцах стала невыносимой, и, видя, что мне играть трудно, Ким отобрал у меня гитару.
Ты согревала душу мне,А я тебя не замечал,Ты приходила и во сне,А сны я сразу забывал.Твоих трудов я не ценил,Твою заботу отвергал.Печаль свою запоем пил.Чего искал и сам не знал.
Елена Михайловна начала раскачиваться в такт мелодии. Заметив, что я на неё смотрю, улыбнулась и подмигнула.
Я говорил тебе – люблю,Но от любви своей бежал.Свободу я ценил свою,И вдруг… тебя я потерял.Ушла ты в утренний туман,Опала чистою росой.Взлетела в синий океан,Исчезнув высохшей слезой.И сердце сжалось от тоски.За лед в груди себя коря,Прося прощенья у любви,Везде я стал искать тебя.
Надя уже не успевала записывать слова. Алексей принялся ей помогать.
Взлетая к синим небесам,Среди полей, болот, лесов,Горячим ветром по горам,Искал тебя средь облаков.Горел звездой, горел огнем,Но тщетны поиски мои,Под ярким солнечным лучом,Мне лунной тени не найти.Остался в небе я звездой,Все тени отгоняя прочь,Лишь стоит солнцем мне взойти,Уходишь ты в седую ночь.
И вот опять из года в год,Мы замыкаем круг земной:Я грею солнцем небосвод.Ты – тень, рожденная луной.
Когда песня закончилась, я оглядел присутствующих.
