— Если красавчик Бальдасаре пришелся тебе по нраву, то постарайся потанцевать с ним на празднике святого Георгия! Кажется, он не прочь найти себе в Кафе жену.
Аврелия понимающе переглянулась с Кириеной. Они обе замечали, что Раиса давно поглядывала на Романа, хотя он никогда не воспринимал ее всерьез. А накануне отъезда Донато с сыном в Москву было объявлено о помолвке Романа и Кириены, после чего Раиса уже не могла питать каких-либо надежд сблизиться с семьей Латино. И все-таки она не перестала навязываться в подруги Аврелии и Кириене, очевидно, считая, что дружба с одними из красивейших девушек Кафы сделает и ее более заметной в городе.
Когда отец и брат уехали, мать повела Аврелию в церковь Святого Стефана, где они долго молились о благополучной дороге и счастливом возвращении своих близких. И, хотя в семье Латино дети исповедовали католическую веру, а церковь Святого Стефана была православной, Марина все же иногда приводила сюда дочь, объясняя, что иконы и фрески в этой церкви имеют чудодейственную силу, так как написаны великим художником Феофаном. Бывала Аврелия и в армянской церкви Святого Саркиса, где правил службу Георгий, брат Марины по матери. Аврелию особенно привлекал скрипторий, которым славился храм Святого Саркиса. Здесь монахи не только переписывали книги, но и создавали искусные миниатюры и гравюры. Дядя Георгий, поощрявший тягу племянницы к книгам, позволял ей приходить в скрипторий и обучаться каллиграфии и рисованию.
Именно потому, что в Кафе были церкви разных конфессий и Аврелии разрешалось их посещать, девушка выросла не только любознательной, но и убежденной в том, что любовь к Богу как к истине гораздо важнее различий в религиозных обрядах и подчиненности. Веротерпимость ее католическо- православной семьи естественным образом сочеталась с веротерпимостью Кафы.
И предстоящий праздник святого Георгия — героя и мученика, равно чтимого христианами западного и восточного обрядов, был убедительным тому подтверждением. К этому дню готовились, его радостно отмечали все, кто населял многоликий город: греки, армяне, готы, татары, грузины, славяне, черкесы, евреи, венгры. И, разумеется, итальянцы, главным образом генуэзцы, правившие колонией. К началу пятнадцатого века они уже находились здесь в меньшинстве по сравнению с другими народами, и все же власть в Кафе принадлежала генуэзскому консулу, в его распоряжении была казна, солдаты, полицейские, стражники, чиновники, а также цитадель с ее неприступными стенами и запасами оружия. И жизнь города уже не один век подчинялась строгому распорядку, который определялся Уставом Кафы и постановлениями Генуи. Поэтому немногочисленные латиняне были в городе наиболее заметны, поскольку либо занимали влиятельные должности, либо были богатыми купцами и землевладельцами.
Аврелия гордилась тем, что по отцу принадлежит к итальянскому нобилитету, а по матери — к славянскому княжескому роду. И Хотя девушке не свойственны были сословные предрассудки, все же фамильная гордость, внушенная ей с детства, проявлялась в ее манере держаться, вскидывать голову и с презрением смотреть на людей грубых и наглых, которых она называла плебеями. Может, и красавчик Бальдасаре не очаровал ее именно потому, что она причислила его к плебеям.
Впрочем, отвергнув Бальдасаре, Аврелия не могла не думать о других возможных женихах, что было естественно для шестнадцатилетней девушки.
А праздник святого Георгия, с его музыкой, танцами и увеселениями, как раз предоставлял возможность молодым людям и девушкам познакомиться и приглядеться друг к другу.
Конечно, под бдительным надзором матери Аврелии это сделать было бы непросто, но после отъезда мужа и сына Марина немного приболела и на празднество не пошла, отпустив дочь с Кириеной. Разумеется, она была уверена в благоразумии дочери и ее подруги, ставшей к тому же невестой Романа, только боялась, что во время праздничных гуляний девушки могут натолкнуться на лихих людей, действующих под благообразной личиной мирных купцов и христиан.
Среди таких людей, конечно, подразумевались и генуэзские корсары, способные ради выгоды на любой безбожный поступок вплоть до похищения девушек и продажи их туркам. Аврелия помнила строгие наставления духовника своей матери, ныне уже покойного греческого священника отца Панкратия, который осуждал даже благородных по-своему корсаров-иоаннитов, уважаемых в христианском мире.
В последнее время по городу ходили слухи об отважных рейдах неких родосских рыцарей против турецких пиратов, хозяйничавших в Черном море. Эти рыцари-корсары не трогали христианские корабли, потому кафинские судовладельцы могли их не опасаться.
Зато другие слухи были довольно зловещими: поговаривали о какой-то женщине — предводительнице корсаров до имени Вероника Грозовая Туча. Нашлись купцы и моряки, уверявшие, что видели эту пиратку собственными глазами и были свидетелями того, как она грабит все корабли подряд — и мусульманские и христианские, да еще и забирает в плен молодых и красивых мужчин.
Аврелия не верила этим слухам, считая их досужими домыслами, но нашлось немало людей, которые вполне серьезно толковали о таинственной морской ведьме с волосами горгоны Медузы.
Отношение к корсарам у Аврелии вообще было двойственное как и у многих кафинцев. В городе, богатевшем в основном за счет морской торговли, купцы нередко совмещали коммерческие экспедиции с корсарскими рейдами, а купеческие суда при необходимости быстро переоснащались для военных нужд. В дальних морских походах любой купец поневоле становился воином и держал при себе на случай нападения группу хорошо подготовленных и вооруженных людей. На море часты были стычки генуэзцев не только с турками, но также с венецианцами и греками, а иногда вспыхивали настоящие морские войны между кланами генуэзских нобилей. Аврелия запомнила, как однажды отец сказал матери: «Корсары не хуже и не лучше всех других охотников за богатством: они выберут войну, если она сулит им доходы более высокие, чем те, что могут быть получены в мирных условиях».
Девушка была наслышана о подвигах генуэзских капитанов, не раз отстаивавших Кафу и ее торговые пути. Еще живы были моряки, помнившие знаменитый поход старого морского волка Симоне ди Кварто, который, вооружив семь торговых галер, разгромил отряд пиратов Синопа, состоявший из двенадцати галер и нескольких других кораблей. Тот рейд был предпринят в ответ на действия синопского эмира, предательски захватившего несколько генуэзских галер и вырезавшего их экипажи. А через двадцать лет после подвига Симоне ди Кварто, когда пиратский флот Синопа восстановился и совершил новое нападение на Кафу, генуэзцы снарядили в Кафе и Галате боевые галеры и, настигнув синопскую эскадру, нанесли ей сокрушительное поражение. Но воевали они не только с мусульманами, а и с христианами за владение Босфором, через который шла черноморская торговля.
