Вера сама решила начистоту поговорить с возлюбленным, хотя и боялась услышать в ответ, что его чувства остались в прошлом. Но такого ответа не последовало; Родриго уверял, что по-прежнему любит ее, а венчание откладывает по другой причине.
— Давай немного подождем, дорогая, — говорил он ей. — Сейчас слишком опасное время. Османский султан готовится двинуть свои войска на Константинополь. Говорят, император Мануил уже спешит к своей столице, чтобы отразить нападение. Никто не знает, чем все это закончится. Если падет Константинополь — мы с тобой там уже не сможем жить.
— Будем жить в Таврике или в Монкастро! — возражала Вера.
— После падения Константинополя таврийские города тоже долго не продержатся. Но я верю, что самого страшного не произойдет. Один мудрый прорицатель недаром вещал, что Константинополь еще продержится полвека, хотя помощь к нему придет не с запада, а с востока. Говорят, Тамерлан собирается в поход на османские земли. Этот железный хромец скорее справится с Баязидом, чем разрозненные и утратившие волю европейские государи. Дождемся, когда столкновение восточных варваров их обоих ослабит, а тогда вернемся в Константинополь и обвенчаемся в главном храме Галаты.
Объяснения Родриго показались девушке не очень убедительными, но ей хотелось верить ему, и она заставляла себя верить.
Впрочем, были обстоятельства, удручавшие ее больше, чем отсрочка венчания. Ей стало казаться, что возлюбленный уже не так пылко к ней относится, что во взгляде его порой мелькает не то скука, не то насмешливая холодность. Все чаще он стал говорить то, чего раньше от него нельзя было услышать: что Вера небрежно одевается, не следит за своими руками, ходит размашистой походкой, а голос ее звучит слишком резко. И все чаще она замечала, что Родриго бросает заинтересованные, а иногда и похотливые взгляды на других женщин — будь то элегантные константинопольские дамы или оборванные пленницы, которых корсары «Альбы» и «Вероники» освобождали из трюмов турецких кораблей.
Однажды, не сдержавшись, Вера в гневе набросилась на Родриго, заявляя, что не отдаст его никому, а если он нарушит клятву верности и изменит ей, то она убьет и его, и любовницу. Во время этой яростной вспышки Родриго схватил девушку в объятия, уверяя в своей любви, и все закончилось страстными ночными ласками.
Но и после этого у нее не было уверенности в чувствах Родриго. И, когда перед праздником святого Георгия он объявил, что вместе с Ринальдо отправляется в Кафу на переговоры с генуэзским консулом, которому должен передать письмо от великого приора, девушка тут же вызвалась его сопровождать. Но Родриго и Ринальдо отговаривали ее, поясняя, что Веронике Грозовой Туче опасно появляться в Кафе, где злые языки распустили слух о жестокой предводительнице морских разбойников. Корсары-мужчины были в Таврике привычным явлением, но женщину, выступившую в такой роли, многие считали ведьмой, одержимой дьяволом, призывали бросить в тюрьму и допрашивать с пристрастием. Родриго заявлял, что одна из целей его поездки — это как раз найти источник клеветнических слухов, а также объяснить консулу и его чиновникам, что Вероника — богобоязненная девушка, которая волей судьбы оказалась втянута в корсарскую жизнь.
Вера сделала вид, что согласна с доводами Родриго, но перед самым отплытием незаметно пробралась на галеру, которая при попутном ветре за день одолела путь от бухты за Горзовиумом до Кафы. Договорившись с Габриэле, девушка при его содействии скрыла свое пребывание на корабле, объяснив, что хочет подшутить над капитаном. И потом, когда Родриго ходил по городу, Вера незримо его сопровождала. Она убедилась, что он действительно был принят во дворце консула и в других важных домах, но не уехал после этого из Кафы, а остался на праздник святого Георгия. Это не понравилось Вере, но она и тут не показалась на глаза Родриго, а продолжала следить за ним. Обстановка городского праздника, во время которого многие носили маски и вычурные наряды, позволила девушке быть незаметной в толпе.
Лишь один раз она отвлеклась и сняла маску, чтобы поправить волосы и напиться воды из фонтана. Но именно в ту минуту ей почудился чей-то пристальный взгляд. Быстро подняв голову, девушка заметила лицо человека, который тотчас скрылся в толпе. Вера готова была поклясться, что это не кто иной, как Угуччоне, и уже хотела броситься за ним, но тут увидела, что Родриго направляется к площади, где играла танцевальная музыка. Это ее сразу насторожило, и она, опять скрыв лицо под маской, пошла вслед за возлюбленным. Сперва девушка подумала, что он решил посмотреть на уличные пляски просто из любопытства, но, пробравшись сквозь толпу, увидела то, от чего ее бросило одновременно в жар и в холод. Родриго, ее Родриго, гордый аристократ, который не каждую знатную даму удостаивал своим вниманием, сейчас танцевал, ничего вокруг не замечая, с какой-то смазливой кафинской девчонкой, поднимал ее на руки и смотрел на нее глазами влюбленного юнца. Вера несколько минут не могла опомниться. Что это с его стороны? Случайный каприз? Или, может, он откуда-то знает эту светловолосую девицу и нарочно приехал в Кафу, чтобы встретиться с ней? Вера едва дождалась окончания танца и тут же подошла к Родриго, поразив его своим внезапным появлением. Да и в черных глазах кафинской девицы она увидела растерянность и удивление. Впрочем, Вера не стала удостаивать юную горожанку лишним взглядом, а просто увела от нее Родриго, воспользовавшись его замешательством. Сознание собственной правоты придавало ей уверенности.
Она вела его на пристань, к кораблю, а он, опомнившись, стал недовольно спрашивать:
— Ты следила за мной? Зачем ты потащилась в Кафу? Я же говорил тебе, что это рискованно!
— Но сам ты, как видно, думал не о моем риске, а о танцах и развлечениях! — язвительно и мрачно усмехнулась Вера. — Если бы ты хоть немного заботился обо мне, то постарался бы найти моего врага Угуччоне! Ведь он наверняка пришел на кафинский праздник! И я, кажется, видела его.
— Да тебе он повсюду мерещится! Забудь этого Угуччоне, как страшный сон. А что касается моего танца на празднике, так что в этом дурного? Разве это грех?
— Но во время танца совсем не обязательно было пялиться на эту белокурую девицу взглядом голодного волка, носить ее на руках и обхаживать, словно королеву!
— Ревнивица моя! Я бы и с тобой танцевал так же галантно.
— Со мной? Да я и забыла уже, когда ты на меня смотрел таким восхищенным взглядом, как на эту кафинскую вертихвостку!
— По-моему, она не вертихвостка, а вполне достойная и серьезная девушка.
