тоном нашептал: — Так что, мальчик, не стоит лишних телодвижений совершать. Трудные времена настали. Помни об этом…
И Изельгаам покинул комнату. Зельман остался разгневанным, а Эйдэнс — разочарованным.
III.
— Холодает, однако, — заметил Зендей, укрывшись тулупом, сидя возле костра в компании младшего брата.
— Верно подметил, брат! Зима наступает, как ни удивительно. Каждый год так, оказывается, — решил съехидничать Адияль.
— Не умничай тут! Ишь какой наглый стал! — ответил старший, ухмыляясь.
Адияль лишь слегка улыбнулся.
— Чего ты такой печальный, братец? Всё из-за ребят?.. — поинтересовался Зендей.
— Всё такой же догадливый… Последние месяцы были… тяжёлые. Знаешь ли, я остался совсем один. В этом огромном мрачном жестоком мире. Я утерял дядю, который был мне словно отцом. Вы с папой покинули мою жизнь ещё раньше…
— Эди…
— Нет, я не осуждаю. Увы, но выбора особого не было. Да и это было моё вполне осознанное решение. К сожалению, факт остаётся фактом. Дяди нет, ребят из лагеря — тоже. Нет у меня друзей, нет родных, которым можно поведать самые печальные думы. Вы с отцом едва меня посещаете. И эти дни, что мы вместе, вы проводите вдвоём. Последние два человека, которым до меня есть дело, не замечают меня… И тем более вам так важно обсудить очередную новость об общих ваших знакомых, — пытался спокойно договориться младший, но его дрожащая губа и краснеющие глаза давали ясно понять, что всё отнюдь не так просто.
— Эди, прошу перестань нести эту чушь! Имей честь, совесть! Мы с отцом никогда не забудем тебя! Никогда не предадим! А ты такое тут смеешь говорить? — взорвался Зендей, гневными очами прожигая насквозь брата.
— Ты сейчас действительно хочешь выставить меня виноватым в том, что я делюсь своими мыслями? В том, что я в отчаянии пытаюсь тебе донести мою гореть? — Глаза Адияля уже заслезились. Он покачал головой и отвернулся, едва добавив из последних сил: — Прости…
Однако в душе юного парня по-прежнему осталась тоска, обида, боль, разочарование в себе, мире, судьбе… в близких.
— Хорошо. Но не говори так более. Мне это неприятно, — холодным безучастным тоном ответил Зендей.
Спасибо большое за столь великодушное прощение. Неприятно? Забавно. Мне ведь сейчас прям легко… Извинился я перед тобою не из-за чувства вины, а лишь потому, что не перенесу ссоры с тобой… И ещё этот твой холод в речи. Господи, за что… Говори уже так, как есть… — произнёс про себя Адияль.
Эти несколько недель для него и правда были отвратительными. После операции на Юге и потери в ходе неё практически всех своих друзей, получив психологическую травму и несколько тяжёлых физических, Адияль впал во мрак. Сначала он хотел поступить на службу, однако офицер не принял его в виду возраста. Далее он несколько дней гулял от одной гостиницы до другой, пытаясь разобраться в себе. Но письма отца и брата, всё преследовавшие его, заставили отречься от одиночества. Встретившись с семьёй, он присоединился к их похождениям, суть которых заключалась в сборе сведений по каждому частному батальону Невервилля.
IV.
Наутро они продолжили путь.
— Ночь уж больно холодной случилась! Чего мы не доехали до ближайшей гостиницы? — высказался Зендей.
— Не ной. В армии такое не приветствуется, — в своей манере ответил Отсенберд. — Кони уж вчера устали двадцать с лишним миль к ряду скакать без передышек, учитывая, что и до этого отдыха у них не было.
— Право, Фирдес, ты не перестаёшь удивлять меня своей грубостью… — заступился тоже привычным образом Нильфад.
— К чему вообще требуется заниматься нам подобным? Зачем Составу эта информация? — поинтересовался Адияль, всё зевая. Выглядел он тускло. Синяки под глазами, тощий вид, мутные глаза — всё свидетельство большого стресса, бессонницы, отсутствия аппетита.
Некоторое молчание. Это смутило Адияля. Ему всё более и более казалось, что его слова не имеют никакого веса в этом обществе, что его не слушают, не воспринимают.
— Видишь ли, парень… Когда в высшем свете кто-то не понравился, случается так, что его направляют на бессмысленные задания, дабы те не лезли не в свое дело. И вот уж вышло, что таковыми личностями стали мы, — растолковал Дориан.
Через продолжительное безмолвие заговорил Отсенберд:
— Кстати, знали вы вообще о том, что стало с нашим другом дорогим, — эти слова были произнесены с явной иронией, — Фердинандом Рушером?
— Это… который? — спросил Зендей.
— Не тот ли, который хотел от нас, чтоб мы глаза закрыли на наглое вранье о численности батальона? Тот рыжий мужик со шрамом на щеке и забавными усами? Предложил нам по дряхлому коню еще? — предположил Дориан.
— Именно!
— Так что с ним?
— Его взяли под стражу благодаря нашему докладу! — ответил наконец Фирдес.
— А ведь забавный был он… Мне нравилось, как он пытался раболепствовать пред нами, словно не изгнанники пришли, а господа уважаемые! А как он нам про жизнь свою печально рассказывал! Даже жалко немного, — прокомментировал Зендей.
— Да… Жаль, если закрыть взор на то, что в батальоне его числились давно умершие люди, некоторые из которых даже не служили, — выдал свое мнение Вэйрад. — И всё для того, чтобы лишние обмундирование, выдаваемое на заявленное число солдат, перепродавать, наживая себе кармашек покрупнее.
Адияль чувствовал в этот момент себя отстранённо. Будто он случайно встретил по пути этих людей. Его никто не замечал, он это видел.
Проехав приличное расстояние, компания остановилась в небольшом городке близ столицы, где они решили переночевать.
Наутро они продолжили следовать цели. Следующий лагерь они посетят уже через несколько миль.
Адияль всю поездку размышлял. Его товарищи все беседовали о своем, изредка задавая ему бессмысленные вопросы. Однако юноше не было никакого дела до их вопросов. Он уже давно уяснил для себя, что едва ли он чем-то их сможет заинтересовать в беседе. Нет, он был от них сейчас слишком далек. Его мысли, за последние несколько месяцев превратившиеся в мрачную обитель, сейчас вовсе не следовали вместе с остальными.
— Прибыли наконец! — обрадовался Нильфад, заметив вдали ту самую деревеньку, возле которой и был расположен лагерь частного батальона Ригера Стоуна, одного из генералов армии Невервилля.
Остальные тоже разделили его радостные эмоции.
— Черти вы проклятые! Дети Дьявола! Оставьте же нас в покое уже! У нас нет ничего! Урожай закончился, дети голодают, мужи истощены! Имейте хоть капельку достоинства и чести… Дайте пережить нам зиму…
Вопль донёсся из уст пожилой женщины в грязном изорванном платье. Она выглядела худо: до неимоверности тощее лицо, костлявое тело, уставшие глаза, которые уж стали слезиться, кожа мертвенного цвета.
— Старушка, что стряслось? — спросил Вэйрад, задумчивым взглядом уставившись на женщину.
