Однако едва ли данный подход сработает на мне.
— Не стоит сейчас показывать все свои интеллектуальные возможности, вам они ещё пригодятся в суде, — вступил в разговор Нильфад.
— Суде? Что же я такое наделал? А! Вероятно, вы про свои ранние претензии по поводу нападения на вас моих людей. Однако спешу вас опечалить! Вы, должно быть, забыли об одной маленькой детали… Приказу я не давал, а вы, в свою очередь, явились без предупреждения на частную территорию батальона, чего не имеете права делать. Потому мои внимательные и заботливые солдаты кинулись мне на помощь, подозревая в вас угрозу. Можно ли их за это винить?
Спокойный и весьма приятный тон Ригера выводил из себя Фирдеса и Вэйрада.
— Умный самый нашёлся? Ты…
В этот момент Зендей прервал изречение Отсенберда резким возгласом:
— Адияль, что с тобой?!
Леонель младший валялся на полу в полусознательном состоянии. Из носа у него текла кровь. Звуки и речь присутствующих отдалялись, были заглушенными. Адияль пробыл в таком состоянии никем не замеченным на протяжении всего разговора с генералом Стоуном.
Проснулся он уже в одной из палаток батальона Стоуна.
— Эди? Ты очнулся? Слава Богу… Как ты? Как себя чувствуешь? — напряженным голосом произнёс Зендей, сидящий возле брата.
— Бывало и лучше… — откашливаясь слегка алой мокротой, ответил Адияль.
— Вновь травма?.. — поинтересовался старший.
— Да нет… Я думаю, просто простыл немного, — иронизировал Адияль. — Разумеется, травма… Грудная клетка всё ещё ни к черту. К тому же ещё и спина теперь болит ужасно. И всё это дополняется головной болью и…
Младший не стал продолжать.
— Господи, Эди…
— Почему никто не обратил внимания на то, что я всё ещё лежу? что у меня пошла кровь? — резко продолжил Адияль.
— Ситуация была напряжённая, да и…
— Лучше заткнись. Я уже давно замечаю, что мало кто видит, слышит, чувствует, что со мной что-то не так. Никто не подал мне даже руку!
— Эди, хватит! Я уже говорил, что это чушь! Ты занимаешься лишь самовнушением.
— Это тебе, Зен, хватит… Не обманывай ни меня, ни себя. Ты прекрасно понимаешь, что всё это лишь самозащита. Изоляция от правды!
— Мне больно слышать эти слова.
— А мне не больно осознавать, что каждый раз я остаюсь позади? Вам с отцом и дядей Фирдесом и Дорианом не интересен я… Может, когда-то был, но не сейчас. Я всегда был лишь заменой кому-то… После смерти дяди и Джеймса я и вовсе остался один. Ты с папой никогда не будете видеть во мне такого же близкого человека, как они во мне.
— Возможно… вполне вероятно, что они были тебе ближе. Да и, скорее всего, я не являюсь для тебя тем, кем ты хотел бы меня видеть. Прости… Хоть этими словами ничего не изменить… Прости меня, Адияль…
— Уходи. Я хочу побыть один. Как и всегда, один…
Зендей ушёл.
Адияль уже не мог сдерживать эмоции. Он закрыл лицо подушкой и начал тихо плакать.
Он даже не отрицал… — молвил про себя он.
— Спасибо вам, что позволили столь великодушно переночевать у вас, господин генерал, — начал Вэйрад.
— Да бросьте. Как уж я смог бы позволить себе выгнать вас? Тем более сыну вашему стало нехорошо. С моей стороны лишь обыкновенное приличие было проявлено, — ответил Ригер. Столь размеренная и вежливая речь доставляла некий дискомфорт Отсенберду и Леонелю. Как возможно сохранять такое хладнокровие в подобной ситуации? Ответ мог быть только один: генерал Ригер Стоун чётко знал все неточности, ошибки, недочёты военного кодекса и сборника единых законов. Соответственно, расколоть его представлялось нелёгкой задачей.
— Тем не менее я не могу не заметить, что цель нашего визита вовсе не в дружеском винопитии. Мы доверенные лица Короны по проверке частных батальонов государства… и у нас уже есть некоторые вопросы к вам… — продолжал Вэйрад.
— С радостью отвечу на них! — без капли сомнений бросил Стоун.
— Почему местные жители жаловались на несанкционированные поборы со стороны ваших людей? — наконец выкинул Отсенберд.
— Понятия не имею, о чем вы толкуете, господа.
— Это вы, вероятно, просто подзабыли. Но жители ближней деревни жаловались, словно вы отняли у них огромные запасы картошки, зерна, молока и прочего, — уточнил Леонель.
— Верно. Таков был мой приказ.
— Вы понимаете, что совершили незаконное действие?
— Незаконное? Не знаю, что вы хотите этим сказать.
— Да брось брыкаться! Ты нагло отнял у мирных жителей их запасы пищи! Это подло! Да и к прочему ты переступил закон данным приказом! — вступился Отсенберд. — Ты вернёшь им изъятое и понесёшь ответ перед судом!
— Господа, не разочаровывайте меня… Не позволяйте усомниться в вашей компетентности… — ответил Ригер, бросив презрительный взгляд на Фирдеса, чем более его насторожил.
— Прошу. Поясни, — присоединился к разговору Нильфад.
— Вы ж наверняка знаете, что Корона прекратила централизованный сбор провизии для армии. И в связи с этим были введены некоторые поправки в свод законов, гласящие о том, что конкретный батальон, получивший разрешение Высшего Гвардейского Состава, имеет право проводить сборы в рамках тех ограничений, которые предоставила Корона, — без единой заминки и нотки неуверенности отчеканил Стоун.
— Что ты… — начал было Отсенберд, но в этот момент Вэйрад оставил его.
— Думаю, все мы устали. Сейчас вовсе не лучшее время для выяснения столь тягостных вопросов, — спокойно сказал Вэйрад и направил друзей к выходу. — До свидания, генерал.
— До свидания, господа, — попрощался Ригер, после чего на его лице проступила надменная и самодовольная улыбка.
— Почему мы ушли? — задался вопросом Фирдес.
— Потому что нам нужно сначала собрать сведения, прошерстить все законы, поправки, кодексы, а затем уже начинать разбираться! Он явно был готов к этому. Он знает больше нас. Однако я уверен, что Стоун что-то скрывает, ибо глаза его блестели, — пояснил Вэйрад.
— Вэйрад прав. Не стоит пока спешить. Если он и лжет, то мы это раскроем, — добавил Дориан.
— Черт с вами! Спокойной ночи… — буркнул Фирдес и направился к палатке, где ему предстояло переночевать.
То же сделал и Нильфад. Вэйрад же пошёл к сыновьям. Зендей уже крепко спал, впрочем, как и Адияль. Вэйрад присел рядом с младшим.
— Привет, сын. Прости меня, что не могу найти время поговорить с тобой. Я виноват. Я плохой отец, чего уж утаивать. Я не знал любви своего горе-папаши, не знал любви матери… — Леонель говорил очень тихо, поглаживая руку сына. Его глаза непроизвольно заслезились. — Прости меня… но отныне я тебя никогда не оставлю одного. Я никогда не позволю кому-либо тронуть тебя и пальцем… Я никогда не позволю тебе испытать боль вновь. Прости меня, Эди, что я не знаю
