Порой слухи о контрабандном вывозе столь нужных съестных припасов и обвинения в государственной измене переплетались: императрица якобы тайно организует поставку дефицитного продовольствия врагу, тем самым спасая немцев от голода. Солдаты также нехватку продовольствия «объясняли» тем, что хлеб и другие припасы тайно-де вывозят в Германию (это «объясняло» общественному мнению и то обстоятельство, что голодающая Германия, несмотря на продолжающуюся суровую блокаду Антанты, все-таки продолжает держаться). Намек на это содержится и в карикатурах послереволюционного времени. На одной из них истощенная жительница Германии с сожалением заявляет, что после революции в России ей нужно будет изменить диету: «Теперь, когда наша союзница – русская царица – арестована, нам придется всякой дрянью питаться». Можно предположить, что эти слухи о контрабанде провоцировались публикациями консервативного «Нового времени», например статьями, опубликованными в январе и июле 1915 года. Многие в стране были просто уверены, что немецкие хлеботорговцы еженедельно отправляют эшелоны русского хлеба через Ригу в Германию. Царица же воспринималась как высочайшая покровительница, а то и руководительница этих коварных контрабандистов742.
Впоследствии школьники, в сочинениях, посвященных революции, также уделяли особое внимание императрице, предполагаемой высочайшей «покровительнице» контрабандистов. Царица якобы «слала за границу сухари, муку, разные кушанья»743. Эти слова, по-видимому не раз высказывавшиеся старшими в домашней обстановке, в условиях нарастания продовольственного дефицита, запечатлелись в памяти детей.
Очевидно, что слухи о том, что императрица организует нелегальный экспорт продовольствия, были распространены преимущественно в «низах». Но еще более опасными, чем обвинения в организации контрабанды и прорыве экономической блокады Германии, для царицы были обвинения в активной политической деятельности в пользу противника, они же циркулировали в самых различных слоях общества. Крайним вариантом слуха об измене императрицы Александры Федоровны является слух о ее прямой шпионской деятельности. Она предстает как активный агент или даже как испытанный главный резидент разветвленной германской разведывательной сети.
Слухи получили развитие в некоторых публикациях революционной эпохи, в которых бывшая императрица предстает даже как давний «агент влияния» коварного врага: хитроумный Бисмарк якобы специально организовал ее брак с будущим русским царем, чтобы она затем возглавила германский шпионаж в России744.
В обществе царицу даже называли виновницей смерти британского военного министра лорда Китченера, находившегося на английском крейсере, потопленном немцами в мае 1916 года: она-де тайно информировала германское руководство о маршруте и графике его поездки. Возможно, что повод для появления этого слуха дал Распутин, который не скрываясь утверждал, что гибель Китченера – благо, ибо позже он мог причинить вред России. Императрица сочла нужным сообщить это мнение «старца» царю745.
Дореволюционные слухи и послереволюционные публикации утверждали даже, что царица поддерживает связь с врагом не только с помощью тайной переписки – она-де использует и самые современные средства связи: в Царском Селе якобы находилась некая тайная радиотелеграфная станция, постоянно передававшая секретные сообщения о передвижениях русских войск в Германию. В других слухах императрица даже использует для переговоров с Берлином телефонную связь.
Уже в июне 1915 года 46-летний крестьянин заявил: «Говорят, наша Государыня передает письма германцам». В том же месяце мещанин города Шадринска рассказывал, что в комнате императрицы Александры Федоровны «при обыске» нашли телефон, связывавший ее с Германией, по которому государыня уведомляла немцев о расположении и количестве русских войск, следствием чего было занятие неприятелем Либавы746.
Некая жительница Петрограда сообщала в своем письме от 26 августа 1915 года: «А сколько ходит разных слухов. Один из последних слухов это то, что у Александры Федоровны оказался радиотелеграф, что случайно радиотелеграфная станция Петроградская перехватила Ее телеграмму в Германию. Хорошо то, что теперь все поняли, кто и как рушит Россию»747.
В слухах военного времени русские энергичные офицеры-контрразведчики, пытавшиеся обнаружить эту станцию и вышедшие на след шпионов, якобы в решающий момент были остановлены, и расследование-де было прекращено по указанию «верхов». Между тем в памфлетах революционного времени утверждалось, что известный юродивый Митя Коляба, имевший в свое время доступ в Царскосельский дворец, якобы собственными глазами видел таинственный радиотелеграфный «аппарат»748.
В существование «германской станции» в императорской резиденции верили даже высокопоставленные военные. Генерал В.И. Селивачев записал 7 марта 1917 года в своем дневнике: «Вчера одна сестра милосердия сообщила, что есть слух, будто из Царскосельского дворца от государыни шел кабель для разговоров с Берлином, по которому Вильгельм узнавал буквально все наши тайны. Страшно подумать о том, что это может быть правда – ведь какими жертвами платил народ за подобное предательство?!!»749
Иногда речь шла даже не о переговорах по радио, а о прямых телефонных разговорах Александры Федоровны с Вильгельмом II. Американский дипломат, основываясь на беседах с русскими представителями после революции, отмечал в своем дневнике 18 (31) марта 1917 года, что царица якобы имела личную телефонную связь с «Германским генеральным штабом», а также и поддерживала связь с Германией, пользуясь шведской дипломатической почтой750. Последнее утверждение, в известной степени отражавшее действительный факт переписки императрицы с немецкими родственниками через членов шведского королевского дома, подтверждало, казалось, и совсем невероятный слух о прямой тайной телефонной линии, якобы «соединявшей» Царское Село и Берлин.
Представитель фонда Карнеги, прибывший в Россию вскоре после Февраля для подготовки экспертного обзора о положении дел в стране, также упомянул в своем отчете о пресловутой царскосельской радиостанции. Очевидно, эту информацию ему предоставили некие русские дипломаты, которые также утверждали, что по приказу императрицы было остановлено прекрасно подготовленное наступление русской армии751.
Этот сюжет стал устойчивым элементом исторической памяти, он даже прослеживается и в сочинениях некоторых советских школьников, которые писали, что царица «говорила по телефону с немцами»752.
После Февраля в императорских дворцах были проведены соответствующие обыски, которые, разумеется, не дали никаких результатов. Однако совершенно невероятные рисунки «радиотелеграфной станции» продолжали появляться в иллюстрированных журналах и на почтовых открытках, создавая яркие и запоминающиеся зрительные образы коварного предательства царицы-немки. Спустя многие годы советские экскурсанты, посещавшие музеи-дворцы, созданные в бывших царских резиденциях, настойчиво просили гидов показать им «тот самый» телеграфный (радиотелеграфный, телефонный) аппарат.
В то же время слухам об «измене» искренне верили и видные русские политики, это влияло на их оценку ситуации и на принятие решений и до и после Февраля. Новый министр юстиции А.Ф. Керенский ориентировал Чрезвычайную следственную комиссию, созданную Временным правительством для расследования преступлений «старого режима», на поиск доказательств преступных связей Романовых с Германией, по-видимому, он сам какое-то время искренне верил этому обвинению. Известный адвокат Н.К. Муравьев, председатель этой комиссии, также первоначально был убежден в том, что император намеревался открыть фронт немцам, а царица передавала германскому кайзеру сведения о движении русских войск. Об этом же писала после Февраля и «солидная печать». Газета «Русская воля», например, сообщала, что царица и «немкин муж» в своем дворце свили «гнездо предательства и шпионажа». Некоторые интервью бывших великих князей после революции также весьма способствовали распространению этих слухов: «Я не раз спрашивал себя, не сообщница ли Вильгельма II бывшая императрица, но всякий раз я силился отогнать от себя эту страшную мысль», – заявил журналисту великий князь Кирилл Владимирович753. Подобный прозрачный намек близкого родственника царя мог прочитываться общественным мнением революционной страны как авторитетнейшее свидетельство, убедительно подтверждающее распространенную версию о «предательстве» бывшей царицы Александры Федоровны.
