Скандал в этот день ожидался и правительством, которое имело своих информаторов в рядах оппозиции. Накануне, 31 октября сам Штюрмер докладывал Николаю II: «В день открытия предполагается произнесение речи, в которой от имени большинства Государственной Думы будет заявлено, что “в рядах русского правительства гнездится предательство, и роковое слово “измена” ходит по стране и что, вследствие сего, Государственная Дума категорически отказывается работать по законопроектам, представленным правительством»708.
Штюрмер не присутствовал во время речи Милюкова, еще ранее, желая избежать публичного скандала, он предусмотрительно покинул Таврический дворец, сопровождаемый, впрочем, криками левых: «Вон, долой изменника Штюрмера!»
Однако и в его отсутствие выступление Милюкова стало настоящей сенсацией. Лидер кадетов не только обвинил Штюрмера в измене, что было одобрено большинством депутатов, он заявил, что за главой правительства стоит царица. Перечисляя имена людей, обвиняемых им в предательстве, – Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер, – Милюков назвал их «придворной партией», а затем по-немецки процитировал газету «Нейе Фрейе Прессе», которая назвала назначение Штюрмера «победой придворного кружка, окружающего молодую императрицу»: «Das ist der Sieg der Hofpartei, die sich um die junge Zarin gruppiert».
Затем, обозначив высочайшего адресата своих тяжелых обвинений, Милюков перешел к заключительной части своей речи, каждое новое тяжкое обвинение в адрес правительства он заключал риторическим вопросом: «Что это, глупость или измена?» Хор многочисленных сторонников Милюкова на думских скамьях отвечал: «Измена». Сам лидер кадетов впоследствии утверждал: «И хотя оратор скорее склонялся к первой альтернативе, аудитория своими одобрениями поддерживала вторую»709. Милюков задним числом лукавил, ибо, несмотря на ощутимую реакцию возбужденной аудитории, он продолжал свою речь, обличающую предательство, его выпады против правительства становились все более резкими, да и сам он порой вполне определенно говорил об измене. Наконец, он вновь намекнул о политической активности царицы, критикуя решение об отставке бывшего министра иностранных дел С.Д. Сазонова: «Когда в разгар войны “придворная партия” подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честности у союзников (шум), и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это…» Однако он не успел задать свой знаменитый вопрос, ибо правый депутат крикнул с места: «А ваша речь – глупость или измена?» Милюков прервал свое выступление и заявил: «Моя речь – есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете». Затем он вернулся к своим обвинениям власти, на этот раз открыто обвинив ее в измене: «Нет, господа, воля ваша, уж слишком много глупости. … Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью».
Итак, лидер конституционно-демократической партии фактически открыто, при одобрении большинства депутатов обвинил в измене «придворную партию», которая, как он ранее отмечал, группировалась вокруг молодой царицы. Правда, не все члены Думы солидаризовались с Милюковым. Даже некоторые тогдашние союзники кадетов не поддержали всех его обвинений. «Новое время» сообщало: «…члены группы центра и прогрессивные националисты не аплодировали П.Н. Милюкову в тех местах его речи, которые особенно приветствовались левыми, кадетами и октябристами»710.
При этом почти вся Государственная дума демонстрировала свою лояльность по отношению к царю, ранее в тот же день председатель Думы М.В. Родзянко завершил свою речь следующим призывом: «Господа, я предлагаю Государственной Думе послать привет доблестной армии и флоту в лице их Верховного Вождя Государя Императора». Призыв поддержать вооруженные силы и их Верховного главнокомандующего, царя, объединил депутатов разных политических взглядов, раздались рукоплескания правых, центра и левых711. Очевидно, многие депутаты сохраняли, хотя бы внешне, преданность императору, поддерживая в то же время самые суровые публичные обвинения в адрес императрицы.
Однако думская речь Милюкова могла бы стать основанием для судебного разбирательства. Член Государственной думы К. Струков писал 3 ноября в частном письме: «В речи Милюкова были и обвинения правительства в измене и дерзости по адресу Высочайших Особ. …по-видимому, будет возбуждено судебное преследование Милюкова, по одной версии, за клевету, по другой – за оскорбление Величества»712.
Председатель Государственной думы М.В. Родзянко распорядился изъять данные фрагменты выступления Милюкова из официального стенографического отчета. Он также отказался предоставить правительству полный текст речи, несмотря на требования Штюрмера и министра императорского двора В.Б. Фредерикса. Однако через несколько дней Родзянко все же послал властям полную стенограмму выступления Милюкова, включая и фразу, произнесенную на немецком языке713.
Правительство же вообще запретило публикацию речи Милюкова, и на следующий день в газетах вместо отчетов о заседании Думы появились белые листы, в иллюстрированном «Синем журнале» пустую страницу украшала лишь фотография Милюкова. Портреты лидера конституционно-демократической партии, не сопровождавшиеся комментариями, появились и в других изданиях. Это, впрочем, лишь подогревало любопытство читателей, которым было известно, что Штюрмер потребовал выдачи ему сенсационной речи, обозначенной в газетах загадочным белым пятном. Некий житель Петрограда писал 6 ноября в частном письме: «Белые листы в газетах на местах, где должны быть напечатаны речи депутатов почти всех партий, когда эти речи сказаны в присутствии тысячи свидетелей, среди которых много военных и которые несомненно разнесут содержание их далеко за стены Таврического Дворца, только ухудшают положение. Защита “белыми листами”, когда обвиняют в измене, более чем безнадежна»714.
Слухи о выступлении в Таврическом дворце все ширились, речь Милюкова переписывали от руки и перепечатывали на пишущих машинках в многочисленных канцеляриях и правлениях, конторах и даже штабах, при этом появилось и немало апокрифических вставок. Французский посол писал: «…текст речи Милюкова пересказывался в общественных кругах, и эффект от его речи оказался еще большим, поскольку каждый вносил свою лепту в преувеличение фразеологии выступления Милюкова и в добавление к нему собственных разоблачений…». Спрос на текст речи возрос до такой степени, что в первые дни после думского выступления экземпляры его продавались за 25 рублей, даже за прочтение люди платили по 10 рублей715.
Ажиотажный спрос на сенсационное выступление способствовал тому, что читатели относились со все большим доверием к его содержанию. В письмах, задержанных военной цензурой и направленных в армию, нередко попадались сообщения о том, что «член Государственной думы Милюков, имея документы в руках, всенародно доказал о продаже молодой царицы и всех министров Вильгельму»716. В действительности у лидера конституционных демократов не было никаких документальных свидетельств, подтверждающих его серьезные обвинения, однако это никак не мешало его популярности. Некий житель столицы писал: «Запрещение речи Милюкова повело к тому, что скоро эта речь в литографированном виде обойдет всю Россию. Нет средства более сильного для распространения идей, как запрещение их касаться». Действительно, хотя почтовая цензура исправно изымала экземпляры думских речей из писем и бандеролей, они широко распространялись по стране. Член Государственной Думы Г. Гутоп, сам способствовавший распространению запрещенных текстов, писал: «…непропущенные речи разошлись по Петрограду в бесконечном количестве экземпляров, перешли в Москву и провинцию и всюду вызвали сочувственные отзывы»717.
Распространение различных редакций сенсационной речи провоцировало появление все новых слухов. Многие были уверены в том, что Милюков сказал только часть того, что он знал, передавали, что у него в руке якобы была не австрийская газета со статьей о «партии мира» в России, а некий секретный документ, убедительно обличающий императрицу в организации заговора718.
Голоса лиц, обоснованно выражавших скептическое или просто осторожное отношение к серьезным обвинениям Милюкова, лишенным в действительности веских и убедительных оснований, не были слышны. Княгиня В. Трубецкая сочла чрезмерно сдержанным выступление князя Е.Н. Трубецкого в Государственном совете. 26 ноября она писала ему:
Хорошо то, что ты говоришь о разрухе власти, но мне не нравится та часть речи, в которой ты много говоришь о психологии «обывателей», о слухах об измене: «плод расстроенного воображения». (…)
