Кощей замолчал. Василиса смотрела, как тяжело поднимаются и опускаются его плечи и впервые за долгие годы ощутила рядом с ним страх. Страх за себя. За него. За них обоих. Он тем временем снова собрался и продолжил.
— Моя мать же сохранила жизнь мне. Она вообще считала, что жизнь — величайшее благо, а любая форма насилия — страшнейшее зло. Учила меня никогда не прикасаться к женщине без ее согласия... Она не вышла замуж, хотя мне всегда казалось, что это ее только радовало. Стала знахаркой, как и моя прабабушка, лечила людей в деревне. Нас с ней не очень-то любили. Скорее терпели, в конце концов, травницей мама была отличной. Она была необычайно красива для тех мест, но эта красота отпугивала людей. Рыжие волосы, зеленые глаза. Каждое лето все лицо покрывали веснушки. Я все пытался их сосчитать, когда был совсем ребенком… До сих пор помню… Но глаза были единственным, что мне от нее досталось. Все остальное, включая силы, я унаследовал от ее насильника. За мою внешность в деревне меня называли отродьем. Мальчишки отказывались со мной играть. А я был мал и не понимал истинных причин. Когда мне было четыре года, я решил, что если покажу им небольшой фокус, они поймут, что со мной тоже может быть интересно. Я создал огненных рыбок, пустил их плескаться в луже… Мама просила меня держать мои способности в тайне, но я был глуп… Так в деревне узнали, что я маг. Разумеется, симпатий мне это не добавило.
Кощей снова замолчал. Василисе хотелось подойти и обнять. Но нельзя было сейчас этого делать. Она видела: он впервые рассказывал об этом кому-то. Рассказывал ей. И ему нужно было пройти этот путь до конца самостоятельно.
— Когда мне было пятнадцать, мама умерла. Она заболела, и никто из деревни не помог нам ни едой, ни чем-то еще. А осенью перед самым сбором урожая кто-то поджег посевы. Разумеется, подумали на меня. Меня поймали и решили принести в жертву лесным духам, чтобы те зимой даровали охотникам из нашей деревни обильную добычу. Они скрутили меня, отнесли в лес и привязали к дереву. И ушли. Глупцы… Там, где они меня бросили, было старое давно забытое капище, принадлежавшее Чернобогу, мне показывала его мать. Мне было нечего терять. И я сумел призвать его.
Кощей оперся руками на подоконник, будто ему было тяжело стоять.
— Я не знаю, почему он откликнулся… Но он пришел и пообещал мне силу и власть в обмен на доказательство того, что я готов принять их. Он предложил мне обратить в пепел мою деревню. Я был так зол, что поджог все двенадцать дворов одним махом. Сорок восемь человек — столько жило в них. Я не знаю, сколько погибло. Я выполнил свою часть сделки и сразу ушел, забрав с собой только мамину шкатулку. В ней она хранила свою коллекцию — свои перстни. Это была ее отрада, она покупала на каждой ярмарке по одному. Когда я был поменьше, любил вытаскивать их и раскладывать на столе. В каждом свой камень…
Кощей снова выпрямился, убрал ладони с подоконника, но тут же начал тереть запястье.
— Чернобог явился ко мне следующей ночью. Заметил шкатулку и предложил выбрать один из перстней. Я не знал, зачем ему это, подумал, вдруг он заберет, и достал самый простенький. И тогда он вырвал из моей груди душу и поместил ее в камень. А вместе с ней мою совесть, способность любить и сопереживать... Так я стал бессмертным. А потом по щелчку пальцев он наделил меня силой. Ее было слишком много. Она искрила, и я не мог с ней справиться. А он смеялся. Почти тысяча лет прошла, а я до сих пор слышу его смех…
Кощей замолчал. Но Василисе казалось, будет что-то еще. И она дождалась.
— Я никогда не жалел о том, что сделал, — произнес он так, словно вынес себе приговор. — Я никогда не хотел ничего исправить. Вот так, Василиса. Вот кого ты назвала своим мужем.
Он усмехнулся и обернулся к ней. Вся его фигура была преисполнена достоинства, словно он собирался отстаивать перед ней свое право быть чудовищем, лицо выражало мрачную решимость, и только в глазах виднелся отголосок чего-то болезненного, едкого. Страх.
— Ну что, — мрачно спросил он, — все еще хочешь со мной в круг?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Третий раз делаешь мне предложение, и все как-то неромантично выходит, — вздохнула Василиса. — Серьезно, то похищаешь, то я сама настаиваю, теперь вот это вместо цветов… Ладно, не обращай внимание, это я так… Да, Кош, да. Хочу.
— Что? — переспросил Кощей.
Вся его патетика вдруг слетела с него словно плащ. И перед ней остался просто растерянный мужчина.
— Ложись рядом, — позвала Василиса. — Я устала и хочу, чтобы ты меня обнял. Мне жаль, что все это случилось с тобой. Но не думаю, что я или кто-либо еще имеет право обвинять тебя в чем-то. Тебе было пятнадцать, ты потерял единственного человека, который тебя любил и которого любил ты. Тебя едва не растерзали звери… Это было тысячу лет назад, и с тех пор много воды утекло. И я знаю, что ты не убиваешь без причин. А если ты не согласен со мной, то скажи мне, что не возвращался к этому эпизоду раз за разом после того, как снова надел перстень. Что ты не поэтому столько лет его не надевал.
Кощей промолчал. Потом подошел и лег рядом, обнял ее со спины, Василиса нашла и сжала его ладонь.
— И ты хочешь сказать, что после этого останешься со мной? — тихо спросил он.
Она закинула голову назад, и он поцеловал ее в макушку. Хугин и Мунин запрыгнули на кровать и легли у них в ногах, и никто не стал их прогонять.
— Останусь, — ответила она. — Единственное, о чем ты в свое время попросил меня, быть верной тебе. Хорошей же я буду женой, если нарушу это обещание.
— Я убийца…
— Да. А Иван ходил в походы, брал города, сражался в войнах… И мой сын делает тоже самое. Но ты до последнего не хотел убивать Марью. И ты не зря почти пятьдесят лет работал в прокуратуре… И вообще, Кош, кто из нас двоих адвокат, почему я тебя защищаю?..
Кощей рассмеялся ей в шею, от его дыхания защекотало кожу, Василиса устроилась в его объятиях поудобнее.
— Как ты это ощущаешь? — спросила она. — Отсутствие души?
— Как будто кто-то вскрыл мне грудную клетку, и теперь в ней гуляет ветер, —честно ответил Кощей. — Но ты меня греешь. Только ты. Рядом с тобой всегда тепло.
Он обнял ее крепче.
— Не знаю, как ты это делаешь. Наверное, это какая-то особая магия, в книгах я ничего подобного не нашел…
— Ты все еще скучаешь по матери?
— Да, — просто ответил он. — Но с тех пор, как появилась ты — меньше. Мне жаль, что тебе не довелось познакомиться с ней. Мне кажется, вы бы понравились друг другу. Она любила природу и не любила людей, умела метко пошутить, в деревне побаивались ее острого языка. Она ходила в лес как к себе домой. Вы чем-то похожи… Перстень, что ты носишь, тоже из той шкатулки.
Он дотянулся до её ладони и погладил пальцем кольцо с морионом.
— Как ее звали? — спросила Василиса.
— Злата, — ответил Кощей. — Иногда в самых своих безумных мечтах я представлял, что если бы у меня была дочь, я бы назвал ее так. Но теперь я думаю, что все к лучшему. Теперь я понял, почему ты больше не хочешь детей.
Пользуясь тем, что он не видит ее лица, Василиса зажмурилась и сморщилась. Она не готова была обсуждать этот вопрос, даже точно зная, что такого никогда не случится. Кощей был бесплоден.
— Что у тебя за дела с Варварой? — спросила она, надеясь, что он поймет, почему она ушла от этого разговора.
Кощей цокнул и выпустил ее из объятий. Откинулся на подушку, уставившись в балдахин. Василиса не без труда перевернулась в нему лицом. Для этого пришлось немного пошевелить Мунина.
— С Варварой у меня чисто деловые отношения, — ответил Кощей. — Когда Баюн позвал меня работать консультантом, Лебедь сделала ей предложение, от которого нельзя было отказаться. Она приставила ее шпионить за мной. Только вот наша светлая просчиталась с выбором. У Варвары был передо мной долг, и она решила искупить его таким образом. Пришла ко мне и все честно рассказала. Лебедь бы все равно нашла того, кто доносил бы на меня, а так я контролирую все, что она узнает.
