обвиняли в «проповеди расового превосходства» — такое обвинение выдвигалось против человека, который выступал за отмену военного положения на территориях с арабским населением[646], приветствовал и приютил вьетнамских беженцев, вернул египтянам Синай ради мира с этой страной.
Не может не вызывать удивления то обстоятельство, что Альберт Эйнштейн и Ханна Арендт, которые, эмигрировав в США, обрели там свободу, недоступную им в их родной Германии, оказались не в состоянии — или не пожелали — увидеть сходство между двумя революциями, американской и сионистской. Они смотрели на американских колонистов как на предвестников свободы, которые создали величайшую мировую демократию, страну неограниченных возможностей для всех тех, кто добрался до ее берегов — однако Бегин и Эцель в их глазах были «террористами», заслуживающими лишь позора и очернения.
Почему же?
Отчасти потому, что еврейское мировоззрение Бегина было во многом значительно более сложным, чем позиция его хулителей. Он понимал, что жизнь — это пренеприятная штука и что великих целей невозможно достигнуть в стерильных лабораторных условиях. Живи он в наши дни, он был бы поражен позицией тех американских евреев, которые опечалены положением арабов, находящихся под израильским правлением, но не упоминают о тяжелом положении коренных американцев, которых те же самые героические американские колонисты обманывали, депортировали и убивали. Он, разумеется, не стал бы ни в коей мере оправдывать такое обращение с коренными американцами — ведь он был гуманистом с большой буквы. Вовсе не исключено, что он даже солидаризировался бы с ними, считая себя принадлежащим к коренному населению Израиля. Что безмерно огорчило бы его, так это способность еврейского народа проявлять такую нетерпимость к отрицательным сторонам своей истории и при этом с таким пониманием относиться к отрицательным сторонам истории других народов.
Исповедуемый Бегином иудаизм, как он подчеркнул это в своей Нобелевской лекции, предусматривал сочетание истинно гуманистических убеждений со страстной преданностью интересам своего народа. Партикуляризм, отстаиваемый за счет более общего гуманизма, не может не быть узким, к тому же не исключено, что он станет развиваться в уродливом направлении, утверждал Бегин. В то же время приверженность идеям гуманизма в самом широком плане, когда интересы своего народа не ставятся во главу угла, лишает, по мнению Бегина, человека его индивидуальности. Он полагал, что любить все человечество в равной мере — значит не любить никого по-настоящему. Принять такого рода откровенный, хотя и не сбалансированный, партикуляризм (в сущности, даже национализм) было и остается нелегким для многих современных евреев, которые рассматривают западную универсалистскую культуру как идеал, не соответствующий идее единства, делающего каждого отдельно взятого еврея частью еврейского народа[647].
Репутация Бегина страдала не только из-за упреков в племенной обособленности, но еще и потому, что его имя ассоциировалось с идеей применения силы — а многие евреи нашего времени хотят оставить эту идею в прошлом и перейти в новую эпоху, характеризуемую полным отказом от насилия. Устойчивая ассоциация имени Бегина с идеей силы — вот еще один аспект, затрудняющий правильное восприятие этой непростой исторической личности.
Надо признать, что в целом ряде ситуаций Бегин и Эцель готовы были зайти весьма далеко, что не могло не вызвать болезненные вопросы этического характера. Невозможно читать о событиях в Дейр-Ясин (пусть даже нам известно, что этот катастрофический исход стал результатом трагического стечения обстоятельств), о казни британских сержантов или о жертвах взрыва в гостинице «Царь Давид» и не задуматься обо всех этих ужасных потерях — и не задаться при этом вопросом: не было ли другого выхода? В ходе борьбы сионистов за независимость погибли десятки английских солдат. На страницах сионистской истории они значатся как враги; для их семей, конечно же, они были просто невинными молодыми людьми, выполнявшими приказ своей страны. Эти потери прискорбны, и число их велико.
Сам Бегин всегда говорил ясно и категорично: цель не всегда оправдывает средства. В 20-й главе книги «В белые ночи» он писал: «Цель оправдывает средства? — Если ты восстал против тиранов и поработителей, можешь без колебаний подтвердить это правило. Любая цель оправдывает средства? — Нет! Цель оправдывает любые средства? — Нет! Любая цель оправдывает любые средства? — Нет и еще раз нет!» (Перевод Давида Мурина)[648].
Живи Бегин сегодня, он согласился бы с тем, что некоторые средства были крайними. Но ведь евреи погибали в Европе. И никому не было до этого дела. Ни Черчиллю. Ни Франклину Делано Рузвельту. Ни даже американским евреям — во всяком случае, большинству из них. Англичане закрыли доступ к берегам Палестины. Американцы закрыли доступ к своим берегам. А тем временем еврейская жизнь в Америке шла своим чередом. Американские евреи не проводили массовых демонстраций у Белого дома или Капитолийского холма в Вашингтоне, требуя, чтобы Франклин Делано Рузвельт распорядился сбросить хотя бы одну бомбу на хотя бы один железнодорожный путь, ведущий к хотя бы одному концлагерю. В то время, как тысячи и тысячи польских евреев гибли в Освенциме, американские евреи праздновали бар-мицвы, как будто в мире ничего не происходило. Бегин понимал, что мир знает об этом, но предпочитает молчать. Корабли с еврейскими беженцами на борту выходили в плавание, но их отказывались принимать в портах назначения. Кто-то должен был вступить в борьбу за евреев, всеми оставленных. Менахем Бегин смог уйти от нацистов. Он выжил в советской тюрьме. Он добрался до Палестины в составе армии Андерса. Так разве можно, спрашивал он самого себя, не верить в то, что должно найтись хоть какое-то место в этом мире для евреев?
Томас Фридман писал: «Опасным Бегина делали его фантазии о власти в сочетании с представлением о самом себе как о жертве. Бегин всегда напоминал мне Бернарда Геца, белого жителя Манхэттена, открывшего стрельбу по четырем черным парням, которые, как он решил, собирались ограбить его в нью-йоркском метро. Бегин и был таким Бернардом Гецем, имеющем в своем распоряжении F-15 (американский тактический истребитель)»[649]. Фридман был не в состоянии понять, что в случае с Бегином речь не идет о «фантазиях». Бегин не был фантазером. Зачем евреям фантазировать, будто у них нет силы, когда в действительности она у них есть? Зачем им представлять себе, будто они не станут в очередной раз жертвами, когда другие со всей очевидностью планируют их уничтожение? Чем было уничтожение иракского ядерного реактора «Осирак», когда президент Ирака Саддам Хусейн открыто заявил, что собирается стереть Израиль с лица земли, — свидетельством наличия у Бегина «фантазий» или символом силы?
Главное в наследии Бегина — то, что он не сидел сложа руки и
