знаешь уже сколько? Никто нас к ней не пустит.
Ступеньки вокзала гладкие и скользкие, будто их недавно отчистили от снега, а затем облили водой и оставили замерзать. На четвертой ступеньке Лизина нога едет вперед, тело пробивает электрический разряд адреналина, Митя делает какой-то резкий жест, и Лизе, чтобы увернуться от его рук, приходится устоять на ногах, а он теряет равновесие, падает и съезжает на пару ступенек. Лиза добирается до горизонтальной поверхности и терпеливо ждет, пока он встанет и отряхнется.
– Ну хотя бы узнать, как она, можно? – говорит она, когда он наконец распрямляется и натягивает перчатки, которыми отряхивался.
– Можно позвонить. Завтра с утра. – Он заметно прихрамывает, на ходу растирает бедро, шипит сквозь зубы.
– Звонить бесполезно. Никогда никто трубку не снимает. Лиза раньше звонила, целыми днями звонила, а потом поняла: бесполезно. И домой никак не попасть. У Лизы ключей нет.
– Ключи есть у меня, – говорит он, отпирая машину и неловко забираясь в нее. – Что ты так смотришь? Лидия Матвеевна давно мне дала. Сказала, мало ли что.
– Давай, пожалуйста, в больницу заедем. Это же по дороге.
Митя ничего не отвечает, только снова шипит, притормаживает и разворачивается через двойную сплошную. Лиза молчит, сказать особо нечего, но в комиксах раненых и уставших героев обычно отвлекают разговорами. О чем бы спросить.
– Как ты узнал, где Лиза?
– Искал тебя везде. Даже в это ваше агентство, – Митя вдруг бросает руль, обеими руками рисует в воздухе кавычки, машину немножко заносит, – приперся. Ну, ты в курсе. Он мне зачем-то сказал, что ты в Киров уехала. Я ни на секунду не поверил, конечно.
Ох, точно, еще же агентство. Они останавливаются перед светофором, хотя на дороге совершенно никого нет. Лиза вдруг вспоминает, как в позапрошлом году они вот так же ехали уставшие по ночному городу, и Митя проскочил на красный, а потом она плакала и даже кричала, кажется, а он обещал ей никогда так больше не делать. Лиза чувствует благодарность: он помнит, он держит слово. Фары освещают снежные полосы на асфальте – тормозные пути зимы. Тут и там взвихряется поземка – декоративная, как облачка на японских гравюрах. Загорается зеленый, Митя плавно отпускает тормоз.
– Аркадия этого когда из собственного кабинета поперли, он, видимо, проверить решил твои слова. Позвонил шефу моему. Тот, естественно, вызвал меня: так и так, звонили, интересовались, что еще за Ярцева Елизавета, кто вообще такая. Пришлось рассказывать по порядку. Надеялся, что шеф прикроет, когда узнает про тебя.
“Кто вообще такая”… Лиза и сама хотела бы знать, кто она вообще такая.
– И что ты ему ответил?
– Ответил правду: Елизавета Ярцева – человек полезный, талантливый, крайне наблюдательный, неоднократно мне помогала. Шеф ругаться. Развели, говорит, Конан Дойля. А я как-то не думал о тебе в таком разрезе – наверное, потому, что Лестрейдом быть при тебе ужасно не хочется, а я по факту он и есть, если так уж, честно. – Митя едет медленно. Медленнее, чем нужно. Часто вздыхает – очень громко, ужасно нерегулярно. Чтобы не слушать, как он дышит, Лиза считает столбы.
– Ну, в общем, я ему сказал, что пару раз кое-что тебе показывал, вещдоки там, и ты, ну, помогала.
– Пару раз? – Лиза снова сбилась со счета.
– Ты бы слышала, как он меня крыл. “Надеюсь, – говорит, – у тебя хватило ума…” Ну, я в результате вынужден был ему сказать, что нет, не хватило. Терять особо было нечего – я видел, что он не настроен помогать. Пришлось рискнуть. Рассказал, короче, сколько ты нам дел раскрыла. И что было бы с этими делами и со статистикой, если бы не ты. Думал, он меня прямо там уволит из рядов, задним числом. Но он, наоборот, вдруг как-то успокоился, коньяку налил, мне тоже предлагал, чего-то про Юльку начал вспоминать ни к селу ни к городу. Спросил, как мы так с тобой спелись. Как вообще это все вышло. Пришлось рассказывать, как тебя тогда привезли избитую, как потом все у нас повернулось. Ну, и он мужик-то неплохой в принципе. Как-то размяк и, ну, сказал, ну давай, забирай ее. Позвонил там кому надо, договорился, все достаточно оперативно произошло.
На парковке у больницы стоят две полузасыпанные снегом машины. Митя пристраивается поближе к выезду.
– Пошли. Сразу говорю: особо не надейся. Время позднее.
Почти все окна черные и пустые, светится только верхний этаж реанимации. Оранжевые отблески лежат далеко в сугробах, между синих теней. Митя пропускает Лизу вперед. Дверь длинно скрипит, закрываясь. Слышала бы бабушка – обязательно спустилась бы смазать петли.
– Удивляют меня, конечно, наши больницы, – говорит Митя, осматриваясь в полутемном вестибюле. – Заходи кто хочет, иди куда хочешь.
– Не слишком много желающих, – возражает Лиза. Она смотрит на ту дверь, из которой утром вышел Макс. Какова вероятность, что она не заперта?
Звуки их шагов отпрыгивают от стен и потолка, как отпущенные на свободу резиновые мячики. Лиза толкает дверь, дверь и правда открыта, в темноте блестит знакомая лестница.
– Я же говорю – бардак, – вздыхает Митя. – И что будем делать? Каков план? Ворвемся в реанимацию в грязной обуви и верхней одежде?
Лиза шагает по облизанной лестнице, оглядывается на Митю – он тоже держится поближе к стене. Вдруг загорается свет, кто-то бежит им навстречу.
– Вы кто такие? Что вам здесь нужно? Больница закрыта. Кто вообще вас пустил?
Митя вздыхает, лезет в карман за удостоверением:
– Следственный комитет, капитан Егоров. Мы тут по поводу Симоновой Лидии Матвеевны, знаете такую?
Человек в белом халате отводит глаза, вздыхает:
– Симонова… Да, лежит у нас.
– Можно ее увидеть?
– Вы в своем уме? Тут реанимация! Она в критическом состоянии. Конечно, нельзя!
– Кричать не нужно. Подробнее о ее состоянии можете рассказать?
– А вы вообще ей кем приходитесь?
– Я никем. А это ее внучка, они вдвоем живут. – Митя оглядывается на Лизу.
– Внучка. Внучка, да, – зачем-то подтверждает Лиза.
Человек в белом халате поджимает губы.
– По состоянию поясните, пожалуйста. – Митя вертит в руках удостоверение, почему-то не торопится убрать его в карман. Лиза с беспокойством следит за тем, как книжечка мелькает в Митиных пальцах. Упадет куда-нибудь – потом ищи тут в полутьме.
– При поступлении было средней тяжести, вчера ухудшилось до критического. Делаем, что можем. В случае летального исхода сообщим. Текущую информацию по телефону уточняйте. А теперь давайте на выход.
– По телефону вашему не отвечает никто. Есть какой-то еще вариант?
– Никакого другого варианта нет. Покиньте больницу, иначе я буду вынужден вызвать охрану.
– Мы все поняли, уходим. Лиза, пойдем.
Лиза послушно идет за ним следом. Ум-рет. Ум-рет, – стучат шаги по ступенькам. Человек в халате провожает их до дверей. Лиза слышит, как за ее спиной дважды проворачивается в замке ключ. Единственное, что Лиза теперь может, – это дать бабушке понять, что она
