здесь. Стоять тяжело, так что она садится прямо в синий сугроб между двух пятен света. Бабушка почувствует, что Лиза рядом. Она всегда это чувствует, она сама говорила. Бабушка узнает, что Лиза здесь, и передумает умирать.
Митя с трудом пробирается за ней по снегу:
– Ты поняла, что она жива? Она жива, слышишь? И все будет хорошо. Там нормальные люди работают, и она не первый раз там, они ее отлично знают и уже вытаскивали. Слышишь, нет?
Лиза молчит. Митя поднимает ее из снега, как маленькую, отряхивает сзади.
– Я бы еще понял, если б ты рыдала, билась обо что-нибудь, но это вообще уже. Невыносимо просто. Ты хоть ответь мне: поняла ты, что она живая? Слышала, что он сказал?
Лиза молча отталкивает его и садится обратно. Что тут скажешь? Бить нельзя. Отряхнуться она может и сама. Митя глубоко вдыхает через сжатые зубы и вдруг пинает снег. Сугроб разлетается снежным вихрем. Митя пинает еще и еще. Получается красиво. Запыхавшись, Митя останавливается и сгибается пополам, упершись руками в колени, пытается отдышаться. Лиза даже не сразу понимает, что он говорит что-то. Его речь звучит очень тихо и очень быстро:
– Сколько можно, а? Бегаю за ней, отмазываю – ценой непонятно пока чего, то ли работы, то ли вообще, а в ответ получаю вопрос, не педофил ли я случайно, а заодно ледяной колой в лицо, а потом ты спокойно сидишь и ждешь, пока я задохнусь, а потом с лестницы сталкиваешь – и даже не спросишь, что вообще, как там. Штурмую с тобой больницу, а теперь ты сидишь в сугробе и вообще разговаривать отказываешься. Еще бы кричала, крушила все, плакала. Хоть как-то, хоть куда-то. Но тут что-то вообще непонятное, будто мы с тобой не знакомы совсем. Сколько мы не виделись-то с тобой? Всего ничего.
– Десять дней, – спокойно отвечает Лиза и поднимается из сугроба. Вместо того чтобы хватать руками, можно было просто попросить ее встать.
– Бывало и больше. Но теперь я вообще тебя не узнаю.
– Ага. И Владимир Сергеевич точно так же сказал.
Митя выходит из снега, ожесточенно и сосредоточенно топает – то ли чтобы сбить снег с ботинок, то ли чтобы пробить асфальт и вылететь наружу с той стороны Земли.
– Нужно домой. Лиза дома таблетки забыла. Давно не принимала. Это плохо.
– Господи. Теперь все ясно. Почему ты сразу не сказала? Вот я идиот. Как ты себя чувствуешь?
Лиза отряхивается и молча идет к машине. Митя прихрамывает следом. Наверное, надо бы спросить его про ногу, но Лиза никак не может придумать слов. Она и так видит, что он ушибся, что ему больно, но нога, очевидно, не сломана, стоит ли акцентировать на этом внимание, или это тот случай, когда воспитанный человек сделает вид, что ничего не заметил? Бабушка забыла объяснить ей, что нужно сказать, когда кто-то рядом с тобой ушибся.
В машине гораздо теплее, чем Лизе казалось до этого. Митя не сразу попадает ключом в замок зажигания. Наконец мотор заводится, Митя поворачивается к ней:
– Пристегнись, пожалуйста. И вообще… Ты не думай, что я ничего не делал, пока ты от ментов по вокзалам пряталась. Я тебя по всему городу искал, а заодно на несколько форумов внедрился, пытался изнутри всю сеть прощупать. Там, конечно, полный бред творится. Я такого начитался, что запретил бы весь интернет нахрен, будь моя воля. Они там сидят все, представляешь, и новичков подбадривают. Ты думаешь, откуда их столько повылазило? Раньше человек если что-то такое про себя вдруг поймет, то сидел тихо и в ужасе. С семьей и сослуживцами такими открытиями о себе хрен поделишься. Получалось, только особо отбитые, типа Сливко, решались на реализацию… Ну, фантазий своих. А теперь на этих форумах поганых разлюли-малина. Прибегает чувак, пишет: “Я, кажись, того, педофил. Полгода дочке, и она меня провоцирует”. И тут же приходят авторитетные дяди-старожилы, валерьяночки ему накапают, успокаивают: “Все с тобой нормально, чувак, просто общество пуританское, не доросли еще люди до наших прогрессивных идей, до нашей любви к детям”, а заодно обучают, как все провернуть, чтоб мать ничего не заподозрила, и если ребеночек постарше и чужой, чтоб родителям не рассказал, и заодно как все обставить, чтоб не попадаться. И это ж как наркотик! Они такие же маньяки, как Чикатило! Стоит раз попробовать – и потом не остановятся никогда. У нас статистику только недавно собирать начали. И уже понятно: даже если такого серийного педофила отловить и посадить, он выходит – и как ни в чем не бывало берется за свое. В среднем у одного такого в год порядка десяти жертв. Десяти! Представляешь, сколько это в масштабах страны? Я вообще теперь видеть не могу, когда по улице какой-нибудь ребенок один идет. Почему таких детей вообще одних отпускают? У родителей что, запасные дети есть? – Он резко втягивает воздух через зубы и долго молчит. Лиза молчит тоже, она совсем забыла, что нужно разговаривать.
Митя уже поворачивает к дому, когда Лиза вдруг понимает, что все нужно сделать не так. Стараясь не задумываться о его возможной реакции, остро жалея, что вообще заикнулась о таблетках, она поворачивается к нему и как можно более спокойно и внятно говорит:
– Домой не едем. Лизе нужно на работу. Пока мы со всем этим не разберемся, таблетки подождут.
Митя притормаживает, смотрит на нее двадцать три секунды, потом аккуратно разворачивается на немыслимо крошечном пятачке.
– Говори, куда ехать.
Эпизод 2274 Весь день Лиза работает и думает: что это вообще было? Кто так делает? Разве не нужно было вначале выписать все за и против, тщательно обдумать, взвесить всё? Владимир Сергеевич и Митя – оба сказали, что не узнают ее, так она изменилась. Причем Владимир Сергеевич похвалил, что ужасно, а Митя был недоволен, что тоже вообще-то не очень. Главное, она и сама теперь себя не узнаёт, понятия не имеет, чего от себя ожидать, а по факту изменилось только одно – она слезла с таблеток. Возможно ли, что до неузнаваемости ее меняли именно они? Возможно ли, что они оба не знают ее настоящую? Кажется, она и сама настоящую себя не знает. Ну или просто не помнит. Придется знакомиться заново. Добрый день, очень приятно, Лиза. – Лиза, добрый день, очень приятно.
Признаки отката у всех одинаковы, а вот признаки улучшения – как отследить и зафиксировать их, да еще изнутри? Внезапно появившийся аппетит запишем в улучшения – пока пусть там полежит, пока форменное платье не треснет по швам. Появление чего-то вообще легче фиксировать, чем пропажу, но, если подумать, и пропажи найдутся: внутри перестал
