вероятности, что решение нанести удар по Америке было уже принято в середине октября.
Гитлер сначала скептически относился к нашим донесениям, но лишь до тех пор, пока наконец в середине ноября я по его желанию не отправил через Янке сообщение японской разведке о том, что Германия сильно желает участия Японии в войне независимо от ее характера или направления военных действий. Это сообщение было послано после того, как Гитлер принял решение, что не играет никакой роли, где именно Япония вступит в войну, главное — чтобы она это сделала.
Думаю, что это поощрение повлияло на политику Японии, так как немедленно после его получения и безо всяких официальных гарантий японцы завершили свою мобилизацию, и в конце ноября был отдан приказ флоту выходить в Южную Пасифику для десантных операций.
Гиммлер как верный слуга своего хозяина хотел проинформировать фюрера немедленно. Однако он получил суровый выговор, прежде чем смог выступить со своей информацией. Гитлер оборвал его, крикнув: «А сейчас я вообще ничего не хочу знать! Я хочу сохранить полную свободу действий!»
За этим немедленно последовал запрос из Токио, обязуется ли Германия в случае войны между Японией и англосаксонскими державами не заключать мир без Японии. Получив такой четкий запрос, в самые первые дни декабря Гитлер дал указание министерству иностранных дел ответить на него утвердительно.
7 декабря 1941 г. Япония совершила нападение на Пёрл-Харбор. На следующий день Гитлер объявил войну Соединенным Штатам Америки.
Глава 24
Соперничество с Риббентропом
Господин Лютер. — Проект договора о правах политической разведки. — Личная сеть Риббентропа. — Средство ее дискредитации. — Враждебное отношение Риббентропа к СД. — Его влияние на Гитлера
Помимо своей ежедневной работы, объем которой продолжал расти, я занимался важной проблемой налаживания связей с различными правительственными ведомствами. Самым важным из них было министерство иностранных дел. Я уже установил хорошие отношения с заместителем министра иностранных дел господином Лютером, когда еще возглавлял контрразведку. Он был начальником Департамента Германии и доверенным лицом Риббентропа, который всегда спрашивал его мнение, прежде чем принимать любое важное личное или профессиональное решение. Настоящая причина таких близких отношений оставалась загадкой.
Гейдрих велел мне поддерживать контакт с Лютером, так как это был наилучший способ связаться с Риббентропом. Если верить Гейдриху, Лютер был холодным, неэмоциональным человеком, скорее толковым, чем умным, которого интересовала только власть. Однако Риббентроп полностью ему доверял. Наверное, он был единственным человеком, кому тот действительно доверял. Он был членом муниципального совета Целендорфа — пригорода Берлина и оказался замешанным в скандале о растрате, но благодаря совместному влиянию Риббентропа и Гиммлера он был оправдан. Лютер был большим противником СС, и Гейдрих и Гиммлер знали, что это он постоянно подогревал подозрения Риббентропа в отношении этой организации, потому что, как они подозревали, боялся, что о нем слишком многое известно. Риббентроп поручил ему работу по полной реорганизации министерства иностранных дел.
Гейдрих предупредил меня: «Вам будет непросто с Лютером. Будьте осторожны, он способен использовать ваши собственные слова против вас. Держите меня постоянно в курсе дел, чтобы я мог помочь вам. Он ненавидит меня, так что, возможно, он ненавидит и вас. В любом случае он, вероятно, попытается использовать вас против меня. Как вы сами знаете, вы склонны быть излишне независимым в своей работе, а мне не хотелось бы, чтобы вы попали в какую-нибудь ловушку Лютера».
Раньше я имел дело с Лютером, когда занимался некоторыми контрразведывательными вопросами, такими как работа полицейских атташе за границей, и тому подобными делами. Благодаря этой моей работе с ним он обрел некоторое доверие ко мне, которое я бережно взращивал, помогая разруливать разные инциденты, возникавшие в результате его общения с СС за границей. Я вел точную запись каждого разговора с ним, которая уходила Гейдриху, а от него к Гиммлеру.
Лютер был совершенно непригоден для работы правительственного служащего. Он был бы больше на своем месте в торговле. Он был энергичным, быстро схватывал суть дела и не был лишен организаторских способностей. У него была впечатляющая голова, но лицо было слишком мясистым. Он носил очки с толстыми стеклами в роговой оправе, а его глаза были постоянно опухшими из-за пазуховой инфекции. Требовалось немалое самообладание, чтобы не возмущаться его агрессивностью. Смены направления его мыслей были внезапными и быстрыми, и он мог сказать или сделать все, что угодно. Он руководствовался исключительно расчетами делового человека, и если об этом знать и это учитывать, то с ним можно было иметь дело, хотя это было и непросто.
Каково же приходилось постоянным служащим, имевшим такого начальника? Он презирал их предупредительность по отношению к другим, их осторожные аргументы и сомнения как признаки их слабости и называл их «ископаемыми». Со своим бойким берлинским акцентом он бегал вокруг них кругами и в большинстве случаев ставил их перед свершившимися фактами. Он был поистине «серым кардиналом» того времени, каким был барон Гольштейн в министерстве иностранных дел при кайзере, но он едва ли мог равняться с бароном как профессиональный дипломат. Он был более хладнокровным и безжалостным, опасным человеком, который мог появиться только при тоталитарной системе.
Сила моей позиции в отношении него была в том, что он считал меня мостиком, с помощью которого можно избавиться от своих самых главных противников — Гиммлера и Гейдриха. Я был своего рода защитой для него от их наводящей страх организации, к которой на самом деле он питал большую слабость — в момент откровенности он признался мне, что он очень хотел бы стать членом СС, — и я в одной ситуации сумел защитить его от нападок Гейдриха и Гиммлера. Теперь я ясно дал ему понять, что наши отношения должны быть свободны от всякой личной предвзятости. И надо отдать ему должное, он откликался на все мои просьбы оказать услуги, честно и умело поддерживая их в кабинете Риббентропа. Таким образом, благодаря ему я получил результаты, которых никогда не добился бы через других чиновников министерства иностранных дел.
В течение нескольких следующих недель я составлял проект договора с министерством иностранных дел, который благодаря Лютеру Риббентроп наконец подписал. В нем были прописаны неотъемлемые права политической разведки.
Когда я вновь вспоминаю эти переговоры, я по-прежнему удивляюсь почти легкомысленному отсутствию подготовки Германии ко вступлению в величайшую войну в ее истории. Если верить Лютеру, не было никаких четких или обязывающих соглашений между министерством иностранных дел и военной разведкой.
Эти
