Вообще мы с девушкой были знакомы достаточно давно: Сара жила в России бóльшую часть своей жизни, была на год старше меня. Однако мы вместе учились в старшей школе на протяжении трех лет. А потом оказалось, что вместе прошли на один факультет одного института и, разумеется, были счастливы, что нам не придется разъежаться и наша дружба продолжится, так скажем, в очной форме.
Сара сама по себе была неординарной личностью. Бунтарская внешность, неформальный стиль сочетались с мягким характером и искренней улыбкой до ушей. Это был пример того самого человека, которого не стоит судить по внешности: красное каре, одежда из экокожи и с шипами, тонели в ушах и проколотый нос — все это порой заставляло окружающих думать о Саре как о местной хулиганке, бандитке, как о глупом подростке, мечтающем выделиться из толпы.
Однако эта девушка была куда более серьезна и умна, нежели о ней могли подумать на первый взгляд…
Стыдно признаться, но я всегда завидовала ей. Разумеется, белой завистью: ни в коем случае я не желала ей чего-то плохого, наоборот, я гордилась ей и мечтала быть похожей на нее. Сара была очень красива и очень умна. В ней сочеталась привлекательная дерзость и милая простота. Она всегда легко находила общий язык с парнями и никогда не флиртовала с ними, только искренне смеялась над их шутками.
А сколько побед было в ее жизни: спортивная и подтянутая, девушка была давно со спортом на «ты», и ее любовь к спорту нисколько не мешала ее любви к науке, в особенности, к астрономии.
Сара всегда, сколько ее помню, была для меня примером для подражания…
Но вскоре я осознала, что не должна терять себя, не должна стремиться быть просто чьей-то копией. Я поняла, что должна формировать свою жизнь, а не становиться моделью чужой. И однажды я приняла себя…
До вечера мы распрашивали ее о том, что происходило с ней все это время, а она отшучивалась, как ни в чем ни бывало, и была немногословна в плане подробностей. Да, она рассказывала много, но по сути об одном и том же. Но была одна деталь, которую мне еще предстояло узнать…
Собственно, немного о том, как мне посчастливилось отыскать Сару в руках двух патрульных пиратов. Те вели ее и еще несколько повстанцев в неизвестном направлении, скорее всего, на ближайший аванпост. Разобраться с ними не составило особого труда: каждому по пуле в голову, все честно.
— Воу, подруга, какая встреча!.. — усмехнулась девушка, подходя ко мне с улыбкой на тонких губах и кивая в сторону убитых пиратов, — Тупые обезьяны, хоть бы по сторонам смотрели. Так им и надо, хах! — затем она протянула ко мне свои связанные запястья. — Помоги по-братски, а.
Больше всего противоречивых эмоций вызывала у меня реакция Сары на убийство мной ее конвоиров. Она не смотрела на меня со страхом в глазах, не смотрела с осуждением или непониманием, как это делали все остальные спасшиеся члены группы. И это радовало и одновременно… смущало.
Я не могла выбрость эту мысль из головы на протяжении последующих нескольких дней. Для меня ее равнодушие к убийству пиратов и даже похвала были как гром среди ясного неба, ведь в глубине души я уже смирилась со своим ментальным одиночеством. Я почувствовала, что рядом со мной наконец появился человек из прошлого, близкий друг, который понимает меня.
С того дня Сара стала для меня некой отправной точкой: если осуждает она, значит, я действительно зашла слишком далеко. А если нет, то все идет так, как должно.
Если бы я только знала, с чем было связано ее понимание…
Поначалу Сара не задавала вопросов: видела новые незначительные шрамы на моем теле, видела, как лежит в моих руках оружие. Она задавала мне много вопрос о ракъят и Деннисе, спрашивала, что нас связывает и как давно, а я отвечала ей немногословно и однозначно. И тогда Сара смотрела на меня с пониманием и одновременно такими смущенными глазами, словно хотела о чем-то рассказать, но не решалась. Словно она знала больше, чем я могла предположить, но боялась сказать об этом…
Но в тот вечер она все же решилась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оказалось, что Сара знала о ракъят даже больше, чем я. Ей довелось побывать среди них и не один раз, она знала Денниса Роджерса лично. Все потому, что ей он говорил то же самое, что и мне: о пути воина, о силе, о татау и о том, как она важна для его народа…
Где-то в душе я почувствовала укол. Было так паршиво на душе, что… Стало необходимо кому-нибудь высказаться. Но кому? Сука, кому?! Деннису, так нагло обманывающему меня все это время? Друзьям, что называют меня убийцей за спиной? Эрнхарду, который сделал для нас уже столько, что моя совесть не позволит вылить на него еще и свои личные проблемы? Даже Сара, Сара, которая стала для меня за эти дни единственным лучиком света, который не бросит меня в этом безумии, не даст потерять разум от жажды мести, не обвинит в очередном убийстве — даже милая Сара погасла для меня в тот момент.
И я вновь осталась в одиночестве и темноте…
Девушка не была виновата в этом, я не злилась на нее. Я злилась на Роджерса, за его ложь, и злилась на себя, за свою наивность. Я знала, что мне нельзя доверять этим людям, что они помогают мне лишь потому, что я всего лишь удобное оружие в их руках, приманка для Вааса…
Но как он мог поставить меня в один ряд с кем-то еще? Как он мог называть меня сильной, называть воином, называть единственным спасением, когда называл так другого человека у меня за спиной?
Кто поймет это чувство, когда человек узнаёт, что обманут? Кто поймет чувство уязвленного самолюбия, его затронутые струнки, когда человек был переоценен для достижения лицемерных целей таких же лицемерных людей? Кто поймет боль человеческого одиночества, когда ты находишься среди людей, но вынужден быть одинок?
Я не призналась девушке в том, что Деннис нам обеим вешал лапшу на уши — просто отстраненно кивнула, притрагиваясь аккуратным движением пальцев к татау, которое было, на удивление, пока что только на моей руке…
***
Сердце рвалось от тоски уже который день. И это раздражало меня — эта сентиментальность. Она не давала мне сосредоточиться, заставляла постоянно пребывать в раздумьях и сомнениях.
«А стоит ли оно того вообще?» — закрадывалась в голове предательская мысль, когда я уже которую по счету тренеровку пытаюсь обучиться борьбе все с теми же двумя кинжалами.
Где-то сбоку раздавались наставления Денниса и его громкие замечания по поводу того, чтобы я пришла наконец в себя и перестала отвлекаться. Знал бы он, о чем я думала все эти дни…
Сколько раз я говорила себе о бессмысленности лить слезы на этом острове, вспоминая слова Вааса? Отлично… Теперь я не способна даже на то, чтобы выплакаться — я могла только молча страдать, подперев подбородок коленом, и отстраненно смотреть сквозь матово-зеленые джунгли.
В который раз Ваас оказался прав. В этом месте нельзя позволять себе чувствовать ни боли, ни радости. Есть только физическая оболочка, тело — его здесь надо защищать. А что до твоих чувств? Какой в них смысл, если они делают тебя только слабее?
«Вот она — тоска… По дому? Может, по той Маше, которая прибыла на Рук Айленд несколько недель назад? Или по человеку? Но какому? Все смешалось… Черт… Какой уже по счету день я не могу посмотреть в лживые глаз Роджерса и решиться все высказать ему? Какой уже по счету день я чувствую себя обманутой целым светом? Какой уже день я чувствую себя самым одиноким человеком на острове Рук? Униженным человеком. Непонятным человеком. Никаким…»
«— Ты меняешься, Маш!» — слова Ники раздаются громким эхом в отголосках моего сознания, а перед глазами появляется заплаканное лицо девушки и ее дрожащие губы, молящие остановиться.
«Что… Что с тобой стало, Маша?» — спросил внутренний голос.
«Единственной твоей целью с первого дня было спасение друзей, было желание покинуть этот остров как можно скорее. Как… Как ты переступила ту невидимую грань? Почему теперь-то твои мысли заняты не желанием помочь друзьям, а… Безумием? Хладнокровные убийства, запрет на проявление слабости, путь война и сердце джунглей… А теперь и месть за любимую подругу ушла на задний план, да? Теперь твои мысли заняты твоим уязвленным достоинством, твоим желанием быть такой же сильной, такой же первой, как тебе внушал Деннис Роджерс, да?» — жестокий внутренний голос словно не собирался утихать.
