на юношей смотрели большие, черные, как смоль, глаза. — А голубые бывают?
— Конечно, — торопливо ответил Амир.
Махамбет рассмеялся:
— Ты видел?
— Бывают! — запальчиво выкрикнул Амир. — И я докажу тебе!
— Ты просто злишься.
— Я сильнее тебя.
— Нет!
Амир и Махамбет вскочили, как по команде, и схватились снова. Затрещала чья-то рубашка, но никто из них не обратил на это внимания: борьба неожиданно превратилась в драку. Когда они опомнились, Санди рядом не было. На месте, где она сидела, пылали рассыпанные тюльпаны.
Первым исчезновение овец заметил Махамбет. Он вскрикнул, показывая рукой на пустую низину. Оба одновременно бросились в степь, перебежали низину, взобрались на холм. Вдалеке в быстро опускающихся сумерках виднелось несколько кучек овец.
Отару собирали долго. В темноте было трудно определить — всели овцы нашлись, но, посовещавшись, они решили гнать отару домой. Шли молча. Только дошли до загона, как на них с криком набросился Адайбек. Юноши очутились в объятиях двух джигитов, и хромой стал хлестать их тонким кизиловым прутом. Амир и Махамбет вырывались изо всех сил, кричали, но тщетно.
На шум прибежал Оспан, уже давно пригнавший свою отару. Схватил Адайбека за руку.
— За что? Овцы твои целы!
— Прочь! — захлебнулся Адайбек. — Не вмешивайся, голодранец! Кто тебя звал?!
Вмешательство Оспана все же заставило Адайбека поостыть. Джигиты отпустили юношей, и Оспан, сердито ругаясь, повел своих бывших помощников домой. Не удержался, по дороге ткнул им по разу кулаком в шеи.
— Что, не могли убежать?
К ним спешила Жамал. Обеспокоенная задержкой Амира и Махамбета, она выбежала из кибитки, как только услышала брань Адайбека. Увидев ее, Оспан повернул обратно.
— Я присмотрю ночью за вашей отарой, — бросил он юношам, — а вы поспите.
Ночью Жамал зашивала разодранные рубахи сыновей, накладывала заплатки. Вздыхала, думая о Толепе, который расстроится, узнав, что Адайбек избил детей.
В дверях бесшумно, словно тень, появилась Калима — третья жена Адайбека. Жамал вздрогнула от неожиданности.
— Ana! — тихо произнесла Калима, бросив быстрый взгляд на спавших Амира и Махамбета. — Я принесла кумыс…
Тоненькая, как лозинка, Калима с чашкой в руке стояла, стыдливо опустив глаза, словно это она была виновна во всем случившемся.
— Перелей, милая, в чашку, — негромко сказала Жамал. — Что же ты не проходишь? Не пристало тебе стоять у порога…
Голос Жамал дрожал от обиды и унижения, но не принять кумыса, который принесла Калима, она не посмела. Пятнадцатилетняя Калима, ставшая месяц назад третьей женой Адайбека, была из бедной семьи и держалась робко. Пастухи и слуги любили ее за кроткий нрав и доброту. Да и кумыс… При чем тут молоко — святая пища?..
Калима так же бесшумно прошла в кибитку, выбрала из деревянного ящика чашку и стала осторожно переливать кумыс.
— Он говорит, что рассердился за драку, — продолжала Калима. — Овцы, говорит, если и остались в степи, завтра найдутся, а плохо, что они поссорились.
Жамал кивнула головой. Что ж, этого следовало ожидать. Хромой Адайбек хорошо знал цену дружбе ее детей. Как-никак они вдвоем содержали целую отару, выполняя работу взрослого пастуха с подпаском.
— Хоть бы они больше не ссорились, — сказала Жамал. — Так они ничего не добьются в жизни.
Неожиданно проснулся Амир, застонал, сел на постели.
— Я убью Адайбека! — Громкий, полный ярости голос юноши прозвучал в тишине, как выстрел. Он заметил Калиму и впился в нее взглядом.
— Бог с тобой, сынок! — Жамал обняла Амира и, тревожно оглянувшись на гостью, уложила его снова в постель. Накрыла одеялом.
Проснулся и Махамбет. Приподнял голову, посмотрел на Калиму, с которой еще недавно играл в детские игры, и молча откинулся на тулуп, подложенный под голову вместо подушки. Потом отвернулся к кереге.
Дрожащие руки Калимы лили кумыс мимо чашки.
Старый Толеп терпеливо учил сыновей нелегкому ремеслу табунщика. Он заставлял их мастерить недоуздки, уздечки, подпруги и чересседельники, подбирать по коню попону и потники, вить чембур. Он сам выбирал в табуне неука и до того, как его оседлать, рассказывал сыновьям о норове коня и как его лучше укрощать. Адайбек еще не доверял юношам табун, хотя понимал, что недостаток опыта у них возмещался бы выносливостью и умением лечить лошадей. Последнего качества, пожалуй, не хватало многим известным табунщикам. Не все они, например, брались вскрывать ножом нарывы или очищать раны, считая это недостойным своей профессии. И далеко не каждый табунщик, отлично выбирая пастбища и сохраняя животных в теле, умел, как Махамбет и Амир, лечить у лошадей засечку, исплек, чесотку, простуду или выводить из копыта костоед.
Однажды в ауле остановился управитель Казбецкой волости — Мухан. Он был редким гостем. Казбецкая волость находилась восточнее тайсойганских песков, и управитель бывал в Саркуле раз или два в год, проездом в Гурьев или Уральск. На этот раз он возвращался из уездного центра. И знаменитый скакун Мухана по кличке Аккус[35], охромевший на правую ногу, шел на поводу. В юрте Мухан, сокрушаясь, рассказал Адайбеку о том, что уездному начальнику захотелось проехаться на прославленном скакуне. Скрепя сердце он уступил капризу начальства и поплатился: Аккус сбил ногу на булыжнике.
Адайбек, желая угодить знатному гостю, тут же послал в степь за Толепом. Старый табунщик приехал с сыновьями. Он прощупал пальцами опухшую ступню коня, расспросил, сколько дней они были в пути, по какой дороге ехали до Саркуля.
— Поставишь коня на ноги — подарю тебе дойную корову, — пообещал хвастливо управитель.
— Работа стоит дойной коровы, — вежливо возразил Толеп молодому управителю. — Лечение потребует дней двадцать — двадцать пять… А может, и месяц.
— Только вылечи. Кроме платы, получишь и подарок. — Мухан завертел маленькой птичьей головой.
И тут Толеп устроил сыновьям настоящий экзамен. Заставил их при всех сказать свое мнение. Амир предложил испытанный, самый распространенный способ — разогреть коня и, сделав надрез на щиколотке, выпустить собравшуюся кровь. Махамбет высказался против подобной спешки.
— Надо попробовать разогнать кровь, — сказал он, — Что, если несколько раз заставить коня пропотеть и каждый раз выстаивать его?
Толеп покачал головой.
— Это ведь не отек, который появляется от перегрузки или неправильной выстойки. Здесь поврежден со-колец.
— Ну и что? — воскликнул Амир. — Результат ведь один — разрыв жилы: соколец ли или какая другая жила…
— И накопившуюся кровь надо выпустить, — поддержал его Махамбет.
— Но не так, как вы предлагаете. Всякое насилие тут вредно. А как же? Конь что и человек… Опухоль как раз и появилась от насилия. Нога, должно быть, подвернулась на камнях, — старик присел на корточки, еще раз прощупал пальцами щиколотку коня. — Бедный Аккус. Надсадить такого тулпара!..
— Что же ты предлагаешь, аксакал? — не выдержал
