посмел? — возопил он, отряхнув полы шелкового халата от кумыса и выбегая вперед. — Кому он осмелился бросить вызов?
— Куда смотрят люди? — ринулся на помощь другой бий. — Этот нищий оскорбил весь род!
Джигиты растерянно смотрели на Амира — вчерашнего всеобщего любимца.
Под молодым табунщиком плясал Каракуин. Тонконогий, разгоряченный, он рвался в степь.
— Эй, бии! — зычный голос Амира пронесся над аулом. Злая усмешка мелькнула на его лице. — Что вы заскулили, как жалкие собаки? Ваша мудрость… она не говорит вам, что мужчине в беде не к лицу выть подобно волку?.. Вы открыли мне глаза, — Амир усмехнулся. — Я решил преподнести вам подарок…
— Закрой рот, оборванец! Кого ты называешь собаками? — закричал Адайбек и тут же замолк. Недобро сверкнули глаза Амира.
— Слушай ты, Адайбек! — продолжал Амир. — Я знаю, все зло от тебя! Я выбрал Каракуина… Не думай, что ты переплатил за смерть моего отца!
Он хлопнул тяжелой ладонью по крупу, и конь закружил смерчем, наезжая на толпу.
— Застрелю! — взбешенный Адайбек, расталкивая толпу, бросился в юрту. — Застрелю-ю!..
Амир пригнулся в седле. Коротко рванул уздечку, и конь взвился на дыбы. Поравнявшись с девушками, джигит свесился с коня, пытаясь поймать взгляд Санди.
Спустя минуту он мчался уже далеко за аулом.
В наступившей короткой тишине слышался надтреснутый, слабый голос. Лукпан — больной, иссохший древний старик, по случаю праздника вынесенный из юрты, сидел на дырявой кошме и проклинал одно-аульцев.
— Будьте прокляты вы, забывшие, что язык людей — это жало змеи. Будьте прокляты!..
Распадалась дружба двух джигитов, сильных и молодых. А что может быть ценнее дружбы в их годы? И оскорбленный, честолюбивый Амир, бросив всем вызов, уходил из аула, и стоял рядом с Санди Махамбет, не замеченный другом. Он не смог вымолвить ни слова.
Многие из тех, что слышали старика Лукпана, соглашались и продолжали его мысль.
— Зачем оскорбили его? Неосторожное слово что стрела, пущенная в небо…
— Поделом им! Молодец Амир! Все они одинаковы: и бии и богачи.
Дерзкий поступок Амира, словно порыв ветра, обнажил истинные взаимоотношения людей. Это были уже не торжествовавшие только что черкеши, а совершенно различные группы людей, и мнения их оказались разными.
— Вспыльчивость не украшает джигита, — утверждали одни. — Да и куда он денется? Вон Адайбек снаряжает за ним целый отряд.
— Хорош и Махамбет. Не мог удержать друга, — говорили другие.
— Нет, все из-за Санди! Что-нибудь да случилось бы. Не могло это долго тянуться…
— Кто ожидал такого! Нет, этого нельзя так оставлять! — грозили те, что стояли ближе к богачам. — Слишком много воли дал своим табунщикам Адеке!
Опускались сумерки. Споры в ауле не утихали. Среди молодежи то там, то тут звучал смех. Похоже, что они и не думали осуждать поступок Амира. А в кругу аткаминеров еще долго слышались угрозы и ворчание. Адайбек, ругаясь, с нетерпением ждал возвращения джигитов, посланных вдогонку за Амиром. Но вскоре на дастарханах появилось угощение, и старики успокоились. Лишь престарелый Лукпан, ослабевший и забытый всеми, полулежал на рваной кошме и проклинал теперь и Махамбета, и Амира, и своего сына — певца Акжигита.
Амир скакал по безлюдной степи. Уже несколько холмов отделяли его от аула, оставшегося у зарослей чия. За все это время он ни разу не оглянулся назад. Каракуин вошел в ритм и стелился в беге плавно и ровно. Показалось неширокое русло давно высохшей реки, и Амир направил коня вдоль него.
Долго не мог он успокоиться: возвращался мыслями в аул, ругался с Есенберди, с Адайбеком, спорил с Махамбетом… Ловко воспользовались толстосумы его поступком, объявив, что он бросил вызов всему роду и оскорбил всех. Но вряд ли им удастся убедить в этом людей. Те, кто день и ночь ломает горб на богачей, должны понять и поддержать его.
Но почему так далеко отошел от него Махамбет? Почему?.. Ведь он был ему не только другом, но и братом. Чужая кровь? А Санди? Неужели он потерял ее? Не объяснился, не открылся ей…
Успокоение приходило медленно, исподволь. Очнувшись, он заметил, что Каракуин дышит часто и неровно и белые хлопья пены обильно покрывают его. Ближе к тайсойганским пескам почва становилась мягче, тяжелее. Амир укоротил поводья, перевел коня на рысь. Впереди, низко над землей, зажглась, замерцала в густой сини первая звездочка. Амир ехал молча, обдумывая свое положение.
Один из многочисленных родов Малого жуза, род Кете, заселял земли далеко за рекой Уил. Чтобы добраться туда, надо было миновать две волости: Тайсой-ганскую и Казбецкую. И первой мыслью Амира было отправиться туда. Но чем дальше ехал джигит, тем больше им овладевали сомнения.
Заступиться за конокрада, каковым наверняка его объявят черкеши, вряд ли смогут и родичи-кетинцы. Конокрадство власти считают большим преступлением, и победит на суде тот, кто богат. А кто из кетинцев понесет необходимые расходы за него? Он и в глаза не видел своих родичей… А если они, испугавшись родовой мести, выдадут его черкешам? Вот, мол, конокрад, и решайте сами, как наказать его…
Рука джигита все сильнее и сильнее придерживала коня. В лицо уже веяло теплым сухим ветерком от раскаленных за день песков. Там его нелегко было бы найти… Но джигит вдруг резко повернул коня на запад.
— Нет! — прошептал он. — Я не конокрад и не трус. Мне нечего бежать отсюда! Докажу всем, что я смогу постоять за себя! Докажу!..
Амир поскакал теперь в направлении аулов тазов. Принятое решение казалось ему не лучшим, зато верным. Он доберется до тазов и заручится поддержкой волостного управителя Нуржана. Богачи родов Таз и Черкеш — извечные враги. Он воспользуется этим, чтобы свести счеты с теми, кто унизил его.
Ночь Амир провел в степи, найдя глубокую ложбину с зеленой мягкой травой. Дал вволю отдохнуть и попастись коню. Под утро он задремал, но и во сне чувствовал щемящую боль в сердце. Потом ему показалось, что он видит Махамбета и Санди, которые, взявшись за руки, уходят от него по белой ровной дороге…
В неясном свете раннего утра он снял путы с Кара-куина, взнуздал, подтянул подпруги, вскочил в седло и настороженно прислушался. Нет, он был один в степи…
На другой день, когда Амир подъезжал к владениям тазов, в аулы дошла весть о победе большевиков в Петрограде. Это была ошеломляющая новость.
В первую минуту Адайбек воспринял ее как конец света. Он забыл не только о потере Каракуина, но и обо всем остальном, что его беспокоило в последние годы. Однако, человек цепкий и волевой, он через несколько дней пришел
