Их лица были жесткими и сумрачными, глаза — холодными и неподвижными. Они казались надменными, презрительными и даже враждебными. Валентайн вдруг испугался: может быть эти трое — ставленники самого Доминина Баржазида? Что он может просить у своих врагов?
Он уверял себя, что это невозможно, что это порождение усталого мозга. Невозможно поверить, что заговор против него достиг самого Лабиринта.
— Ну? — хрипло спросил он. — Что вы теперь скажете?
— Я ничего не почувствовал, — сказал Шинаам.
— Я не убежден, — сказал Дилифон. — Такое послание может дать любой колдун. Твои искренность и страстность могут быть притворными.
— Я согласна, — сказала Нарамир, — послание может быть как настоящим, так и лживым.
— Нет! — закричал Валентайн. — Я широко перед тобой открыт. Ты не могла не видеть.
— Недостаточно широко, — ответила Нарамир.
— Что ты имеешь в виду?
— Давай устроим толкование сна вдвоем здесь, в этой комнате, при этих свидетелях. Пусть наши души станут поистине одним целым. Тогда я смогу оценить правдивость твоей истории. Согласен? Выпьешь наркотик со мной?
Валентайн взглянул на своих спутников, и увидел на их лицах отражение своей тревоги — у всех, кроме Делиамбера, чье выражение лица было пустым и нейтральным, словно он находился в совершенно другом месте. Рискнуть? Смеет ли он? Наркотик может лишить его сознания, сделать совершенно уязвимым. Если эти трое связаны с Баржазидом и хотят сделать Валентайна беспомощным, взялись они за нелегкое дело.
Предложение войти в его мозг исходит не от какой-то деревенской толковательницы, а от толковательницы Понтифика, женщины по меньшей мере столетнего возраста, хитрой и могущественной, прославленного мастера Лабиринта, контролирующей всех, включая самого Тивераса.
Делиамбер намеренно не подал ему знака. Решение целиком лежит на Валентайне.
— Да, — сказал он, глядя ей в глаза. — Если больше ничего не может вас убедить, пусть будет толкование. Здесь. Сейчас.
Они, похоже, ожидали этого. Прислужники по сигналу принесли все необходимое: толстый ковер ярких цветов с темно-золотой каймой, высокий графин из белого полированного камня и две изящные фарфоровые чаши. Нарамир сошла с кресла, своими руками налила в чаши сонного вина и одну предложила Валентайну.
Он взял чашу, но выпил не сразу. Однажды он так же принял вино из рук Доминина Баржазида, и от одного глотка все для него изменилось. Может ли он выпить сейчас, не опасаясь последствий? Кто знает, какое новое колдовство приготовлено для него? Где он проснется и в каком обличье?
Нарамир молча наблюдала за ним. Глаза толковательницы снов были непроницаемы, таинственны, пронзительны. Она улыбалась двусмысленной улыбкой, то ли ободряющей, то ли торжествующей. Он поднял чашу в коротком салюте и поднес к губам.
Эффект был мгновенным и неожиданным.
Валентайн покачнулся. Туман и паутина окутали его мозг. Может, эти специи были много крепче, чем те, что давала ему Тизана в Фалкинкипе. Какая-то дьявольская добавка Нарамир. Или он сам был сейчас более чувствителен — уставший и истощенный от пользования обручем? Затуманенными глазами он увидел, что Нарамир выпила свое вино, бросила пустую чашу прислужнику и быстро сняла платье. Ее нагое тело было гибким, гладким, девичьим — плоский живот, стройные бедра, высокие груди. Валентайн подумал, что это колдовство. Кожа ее имела глубокий коричневый оттенок. Почти черные соски уставились на Валентайна, словно слепые глаза.
Он был уже слишком опьянен наркотиком, чтобы раздеться самому, это сделали руки его друзей. Он почувствовал холод и понял, что он голый.
Нарамир поманила его к ковру. Валентайн подошел на подгибающихся ногах, и она уложила его. Он закрыл глаза, представляя себе, что он с Карабеллой, но Нарамир ничуть не походила на Карабеллу.
Ее объятия были сухими и холодными, тело твердым, неэластичным. В ней не было ни тепла, ни вибраций. Ее юность была всего лишь хитроумной проекцией. Лежать в ее объятиях было все равно, что на ложе из гладкого холодного камня.
Всепоглощающее озеро тьмы окружало его, густая теплая маслянистая жидкость становилась все глубже, и Валентайн легко уходил в нее, чувствуя, как она приятно скользит по ногам, талии, по груди.
Он чувствовал, что его затягивает водоворот, как в тот раз, когда заглотнул морской дракон. Так легко и приятно было не сопротивляться, куда лучше, чем бороться. Так привлекательно, так маняще — отказаться от всякой воли, расслабиться, принять все, что может случиться, позволить себе лететь вниз. Он устал, он долго боролся.
Теперь может отдохнуть и позволить черному прибою сомкнуться над ним. Пусть другие храбро сражаются за честь, за власть, за аплодисменты. Пусть другие…
Нет.
Вот чего они хотели: поймать его в ловушку собственной слабости и усталости. Он был слишком доверчив, слишком бесхитростен. Он ужинал с врагом, не зная этого, и был погублен. Он будет погублен еще раз, если откажется сейчас от усилий.
Сейчас не время погружаться в теплые черные озера.
Он поплыл наверх. Сначала с трудом, потому что озеро было глубоким, а черная жидкость, липкая и тяжелая, сжимала руки. Но после нескольких взмахов Валентайн нашел способ сделать свое тело режущим, как лезвие.
Он двигался все быстрее, руки и ноги работали согласованно. Озеро, искушавшее его забвением, теперь давало ему поддержку. Оно прочно держало его на плаву, пока он быстро плыл к дальнему берегу.
Солнце, яркое, безмерное, громадный пурпурно-желтый шар, бросало на воду ослепительные лучи, подобные огненному следу.
— Валентайн!
Голос был низкий, раскатистый, как гром. Валентайн не узнал его.
— Валентайн, почему ты так долго и упорно плывешь?
— Чтобы достичь берега.
— А зачем?
Валентайн продолжал плыть. Он видел остров, широкий белый пляж, заросли высоких деревьев, лианы, плотно опутавшие их вершины. Он плыл и плыл, но к берегу все не приближался.
— Вот видишь? — пророкотал громовой голос. — Нет смысла плыть дальше.
— Кто ты? — спросил Валентайн.
— Я лорд Спорифон, — ответствовал величественный голос.
— Кто?
— Лорд Спорифон Коронованный, преемник лорда Скоуда, ныне Понтифика Я советую тебе отказаться от этой глупости. На что ты надеешься?
— Вернуться в Горный Замок, — ответил Валентайн.
Он поплыл быстрее.
— Но Коронованный — я!
— Я никогда не слышал о тебе.
Лорд Спорифон резко взвизгнул. Гладкая маслянистая поверхность озера зарябила и пошла складками.
Валентайн заставил себя двигаться вперед, пробиваться через завихрения руками и ногами.
Берег был уже близко. Валентайн опустил ноги и ощутил ступнями песок, горячий, убегавший из-под ног, но перемещение его было не настолько сильным, чтобы помешать Валентайну выбраться на берег. Он выполз на пляж и на секунду встал на колени.
Подняв глаза, он увидел бледного, худого человека, смотревшего на него печальными голубыми глазами.
— Я лорд Гондимар, — тихо сказал человек. — Коронованный из Коронованных, которого никогда не забудут, а это — мои бессмертные спутники.
Он махнул рукой, и берег заполнился мужчинами, очень похожими на первого, ничем не примечательными, незначительными.
— Это лорд Стрейн, это лорд Пранкипин, лорд Мейк, лорд Скоул, лорд Спорифон, великие и могущественные Коронованные. Падай ниц перед ними!
Валентайн засмеялся.
— Вы уже давно забыты!
— Нет!
Валентайн указал на последнего в ряду.
— Спорифон, никто не помнит о тебе!
— Лорд Спорифон, будь любезен.
— А ты, лорд Скоул, три тысячи лет стерли твою славу, не оставив и следа.
— Ты ошибаешься. Мое имя в списке Властителей.
Валентайн пожал плечами.
— Это верно. Ну и что? Все вы — лорд Пранкипин, лорд Мейк, лорд Газимар — всего лишь имена, ничего больше. Только имена…
— Только имена, — как эхо, отозвались они тонкими, жалобными голосами.
Они стали уменьшаться, сжиматься, пока наконец на берегу не оказались крошечные существа, бегающие вокруг него и выкрикивающие свои имена резкими голосами. Затем они исчезли, на их месте возникли маленькие белые шары, не больше жонглерских мячей. Валентайн наклонился рассмотреть их и увидел, что это черепа. Он подобрал их и стал подбрасывать в воздух, ловить и снова бросать, и они летели сверкающим каскадом. Их челюсти щелкали и дребезжали. Валентайн усмехнулся. Сколькими он может жонглировать? Здесь было шесть. Но за все прошлые тысячелетия были сотни Коронованных. Он мог бы жонглировать всеми. Он выловил в воздухе самых великих — Конфалума, Престимиона, Стиамота, еще дюжину, сотню, подбрасывал их и ловил. Никогда еще на Маджипуре так искусно не жонглировали. Но теперь это были уже не черепа: они превратились в сверкающие многогранные диадемы, в шары — тысяча имперских шаров, рассыпавших искры света вокруг. Он ловко жонглировал ими, зная, какого правителя представлял каждый шар — вот лорд Конфалум, вот лорд Спорифон, лорд Деккерет — и всех их он бросил вверх, так что они составили громадную перевернутую пирамиду света.
