христианского исповедания, пользовавшиеся свободою передвижения. Эта податная кара не избавляла евреев от платежа особого рекрутского налога, установленного для них, как и для русского купечества, взамен личного отбывания воинской повинности (указы 1794 и 1796 гг.). От двойной подати были освобождены караимы Таврической губернии, за которых хлопотал новороссийский генерал-губернатор Зубов; караимам разрешили также владеть имениями. Их вообще уравняли в правах с христианским населением, «с предостережением только, чтоб в общество сих караимов не входили из тех евреев, кои известны под названием раббинов (раввинисты), о которых изданные узаконения долженствуют исполняемы быть во всей точности» (указ 8 июня 1795 г.). Тут ярко выступает национально-религиозный мотив ограничительного законодательства о евреях: малочисленные караимы, веками оторванные от исторической эволюции еврейства, признаны более желательными гражданами государства, чем подлинные евреи, подлежащие усмирению путем репрессий.
После присоединения Волыни и Подолии (1795) русское правительство пыталось и здесь повторить белорусский опыт переселения евреев из деревень в города (выше, § 5). Царским указом повелено: приписать всех живущих в деревнях евреев к городам и «стараться переселить их в уездные города, дабы эти люди не скитались во вред обществу, но производя торги и размножая рукоделия и ремесла и себе прибыль и обществу пользу приносили». Этим узаконен был произвол администрации, часто изгонявшей не скитающихся, а вполне оседлых евреев из сел в города под тем предлогом, что они должны быть приписаны только к городскому сословию. Выселяемые из деревень семейства, лишенные своих заработков, совершенно разорялись, не имея возможности по одному велению властей «размножать рукоделия и ремесла и производить торги» там, где и для наличных торговцев и ремесленников не хватало хлеба. Опыт принудительного переселения был, по-видимому, скоро прекращен самим правительством, которое явно не верило в его осуществимость, как видно из выражения «стараться переселить». Старания сорвать с места десятки тысяч семейств не удались в русской Украине, как раньше в австрийской Галиции при Иосифе II.
Делались попытки вновь ограничить кагальное самоуправление. В 1795 г. был повторен приказ, по которому, в виду предоставленного евреям права участия в общегородском самоуправлении, губернские и уездные кагалы «не должны касаться ни до каких иных дел, кроме обрядов закона и богослужения». На деле, однако, активное участие евреев в муниципалитетах было весьма слабо, вследствие враждебности к ним христианского мещанства. Кагалы же, на которые правительством возлагались фискальные функции, сохранялись в интересах казны и в силу этих обязанностей продолжали осуществлять все задачи общинной автономии (дальше, § 50).
Так положено было, в последние годы царствования Екатерины II, прочное начало исключительному законодательству о евреях: поставлена была «московская» стена между западом и востоком России, а внутри замкнутой полосы намечалась тенденция образовать еще более узкую полосу и сдавить еврейские массы в городах и местечках, вытесняя их из деревень. Воплотить эту тенденцию в закон выпало на долю преемников Екатерины II.
Историк, впрочем, не должен умолчать о единственной «реформе» той эпохи: из законодательных актов последнего десятилетия царствования Екатерины II исчезла прежде употреблявшаяся презрительная кличка «жиды» и заменена словом «евреи», что соответствовало западному переходу от термина «Juden» к «Israeliten». Дальше этой словесной реформы русское правительство не пошло.
§ 45. Проекты регламентации и «Мнение» Державина (1797—1801)
В искании путей к решению еврейского вопроса русское правительство шло по следам Австрии и Пруссии. Вместо принципа эмансипации здесь господствовал принцип регламентации. В годы царствования Павла I (1796—1801), поклонника прусской казарменной дисциплины, непрерывно совещались и составляли проекты регламентации еврейского быта применительно к условиям хозяйственной жизни в недавно перешедших от Польши провинциях. Производились обследования и опросы на местах с целью выяснить взаимоотношения между евреями и другими сословиями, но при этом правительство интересовалось только мнением местных властей и высшего дворянства.
В 1797 году поводом к такому обследованию послужило донесение о неурожае и голоде в Минской губернии. Из Петербурга было предписано минскому губернатору Карнееву: по выслушании мнений местных «маршалов», или предводителей дворянства, доставить «изъяснение причин бедного крестьян состояния» и проект его улучшения. Мудрое решение — спросить дворян-помещиков о причинах бедности их рабов-крестьян — принесло достойные плоды. Польские маршалы, съехавшиеся в Минск, не стали, конечно, винить себя и свое сословие в бедности крепостных людей, а сваливали вину, с одной стороны, на внешние обстоятельства («перемены и революции в крае», неурожай, плохое состояние дорог), а с другой — на евреев, «удерживаемых владельцами (деревень) на арендах и шинках в противность повелениям начальства, предназначающим им жительство в городах». Проживающие в селениях евреи-шинкари, по мнению дворян, «приводят крестьян к пьянству» продажею им вина в долг и «делают их неспособными к хозяйствованию». Для спасения крестьян необходимо подтвердить, что «винокурение одним только помещикам дозволено, а евреям и прочим шинкарям и арендаторам запрещено» и что в деревенских шинках «только самих помещиков горячее вино продаваемо быть должно». Это означало: крестьянство процветет и станет «способно к хозяйствованию», если оно будет пить помещичью водку, а не еврейскую... Не нужно было большого государственного ума, чтобы видеть настоящую подкладку «мнения» дворян, хлопотавших о сохранении своей водочной монополии (польское право «пропинации»), — и тем не менее это мнение было представлено минским губернатором царю, который положил резолюцию: «Принять меры, сходные с распоряжением маршалов дворянства, об ограничении права евреев, разоряющих крестьян» (28 июля 1797 г.). В то же время Сенат напомнил губернатору об указе Екатерины, чтобы «стараться» евреев Переселять в уездные города, «дабы сии люди не скитались во вред обществу». То была вольная грамота на изгнание евреев из деревень и превращение оседлых людей в скитальцев.
В 1798 г. дошла очередь до опроса дворян Волыни и Подолии об их пожеланиях для блага отечества. На своем съезде в Каменце маршалы Подольской губернии выработали более широкий план «реформ», чем их минские товарищи. Выражая царю благодарность «за то Высочайшее добро, что оставляется при нас собственность пропинации», дворянство требует, чтобы «ни винокурение, ни аренда пропинации в каждом местечке и селении не только евреям, но и христианам (недворянского сословия) в откуп отдаваемы не были», но чтобы была оставлена «вольность» для дворян употреблять в шинках людей по своему усмотрению. Обеспечив себя монополией спаивания народа через своих кабатчиков, дворяне предлагают превратить большинство евреев в приказчиков по вывозу сельских, т. е. помещичьих, продуктов за границу, «откуда коммерческий прибыток к земледельцам и дворянству переходит», а прочих частью «оставить у помещиков при шинках», частью «к земледелию и ремеслам принудить». Эта блестящая перспектива — превращение евреев в слуг дворянства по сбыту сельских продуктов и продаже исключительно помещичьей водки
