не дождутся лучшей доли». «Мы обременены податями больше, чем другие жители: отнята у нас радостная возможность приобрести кусок земли, построить дом, основать хозяйство, фабрику, свободно вести торговлю, — вообще, делать все то, что Бог и природа позволяют человеку. В Варшаве нам даже приказано выбраться из главных улиц. Неужели та земля, на которой родились наши предки, дорого оплатив этот дар, всегда останется чужою для нас?.. Господа сенаторы! Мы несем к вам слезы отцов, детей и следующих поколений: мы просим, чтобы вы ускорили счастливую возможность и для нас пользоваться правами и свободами, которыми Наполеон Великий одарил всех жителей этой страны и которые наша любимая отчизна признает за своими детьми».
На эту слезную просьбу, на покорное причисление себя к «людям польского народа» сенат откликнулся жестоким докладом герцогу, где говорилось, что евреи сами навлекли на себя «умаление их прав» своими «нечестными промыслами» и «вредным для блага общества способом их жизни»; нужна реформа еврейского быта, а для этого нужно, чтобы особая комиссия выработала план реформы. Такая комиссия уже работала с конца 1808 года, под председательством референдария Войды, и составляла «план реформы» в духе принудительного просвещения и ополячения евреев. Но все эти комиссии были только приличным способом похоронить еврейский вопрос.
В тот момент, когда правительство Герцогства Варшавского отвергло мольбу евреев о равноправии под предлогом недостатка у них патриотизма, в Варшаве жил и действовал яркий символ польского патриотизма — герой революции 1794 года, Берек Иоселевич. После 12-летних скитаний по Западной Европе, где он участвовал во многих войнах Наполеона в рядах «польских легионов» Домбровского, Берек вернулся на родину и получил место шефа эскадрона в регулярной польской армии. Не исполнилась мечта старого бойца: его «еврейский полк» напрасно покрыл своими трупами валы Праги в 1794 г., и теперь братья павших за отчизну должны еще вымаливать себе права гражданства в ней. Но Берек забыл о мотивах своего первого призыва: он уже сделался профессиональным воином. Чисто польский патриотизм и личная храбрость толкнули его на последний в его жизни военный подвиг: когда весною 1809 года разгорелась война Герцогства с австрийцами, Берек Иоселевич во главе эскадрона ринулся в бой против неприятельской кавалерии близ города Коцка; он пал в этой битве, после ряда подвигов (5 мая). Газеты оплакивали гибель героя. Представитель польской аристократии, Станислав Потоцкий, посвятил памяти его речь в варшавском собрании Общества друзей науки. «Ты опечалил, — говорил оратор, — страну героев, о доблестный полковник Берко, когда чрезмерная отвага кинула тебя в среду врагов. Помнит отчизна и давние раны твои, и битвы твои, помнит вечно, что ты первый дал своему народу пример возрожденной доблести и воскресил облик воинов, которых некогда оплакивали дочери Сиона». Благодарность «отчизны» выразилась в том, что герцог особым декретом разрешил вдове Берека, которой трудно было жить и воспитывать детей на получаемую скудную пенсию, проживать и на запретных для евреев улицах Варшавы и «торговать там водкой» ...
Вообще годы существования эфемерного государства, созданного Наполеоном для своих военных целей, были тяжелы для польского народа и вдвойне бедственны для евреев. Произвольные налоги, военные реквизиции, финансовые кризисы, обесценение денег и частые банкротства — все это расшатало и без того непрочное еврейское хозяйство. Самым страшным бичом для еврейского населения была военная служба, введенная в те самые годы, когда евреям отказывали во многих элементарных гражданских правах. Декретом 9 мая 1808 г. повелевалось призывать на военную службу всех молодых евреев, кроме одного раввина и одного кантора в каждой общине. Вскоре военный министр Иосиф Понятовский разъяснил, что призыву подлежат мужчины от 21 до 28 лет и что за всякое уклонение от службы налагается на виновного или на укрывший его кагал штраф в тысячу злотых. Польские евреи в возрасте 21-28 лет были тогда почти все отцами семейств, и уход каждого в армию обрекал всю семью на разорение. Вдобавок рекрутам в Герцогстве Варшавском не давали тех льгот, которые облегчали службу еврейских солдат в австрийской Галиции, где они служили только в обозе. Правительство, по-видимому, полагало, что евреи могут давать еще такие храбрые отряды, как полк Берека Иоселевича, но результаты этих подвигов не могли воодушевить даже горсть передовых евреев на службу отечеству, которое за пролитую их братьями кровь при обороне Варшавы не дало им даже права свободного жительства в столице. Огромная же хасидская масса видела в военной службе гибель не только телесную, но и духовную: еврей, держащий ружье и живущий в казарме, не может уже вернуться в свою семью и в свою общину прежним цельным евреем, по идеалу раввинов и цадиков.
В то время среди хасидов пользовались легендарною славою два цадика: проповедник Израиль Козеницер и Яков-Ицхак Люблинер. К ним-то бросились за помощью хасиды, перепуганные декретом («гзейра») об облачении их сыновей в солдатскую шинель. Цадики начали «штурмовать небо» своими молитвами, устраивали в общинах посты и молебны об отвращении несчастья, но в то же время организовали своих приверженцев для земной борьбы: посылали депутации к военному министру и к высшим гражданским властям с мольбою освободить их детей от солдатчины и заменить службу денежным налогом. Депутаты хасидов уверяли, что еврейским массам вовсе не нужны те гражданские права, которых добивались тогда либеральные вожди варшавской общины, «поляки Моисеевой религии», что простой народ хочет жить по старине и щедро платить за это государству. Когда эти ходатайства не помогли, организовано было пассивное сопротивление: призываемые в армию скрывались, а пойманные откупались от ареста взятками, которые составляли огромную статью дохода для чиновников. Военному министру Понятовскому наконец надоело возиться с еврейской рекрутчиной, и он сделал представление герцогу, что совершенно обособленные в своем быту евреи непригодны к роли оборонителей отечества; он логически доказывал, что если вследствие обособленности их на десять лет устранили от пользования «политическими правами», то они временно должны быть также устранены от службы в войсках, а потому надо заменить еврейскую рекрутчину огульным военным надогом. Правительство признало основательность этих доводов, и в январе 1812 года последовал декрет об освобождении евреев от военной службы, с тем чтобы они уплачивали ежегодно военный налог в сумме 700 000 злотых. Это было за четыре месяца до переправы Наполеона через Неман и начала роковой войны с Россией, когда вся Польша превратилась в военный лагерь. Евреи, таким образом, вовремя спаслись от участия в страшной бойне. Однако один род военной службы, далеко не почетный, многие ловкие люди из них исполняли: они служили разведчиками при штабах польско-французских армий и доставляли им сведения
