Гонение на бывших приближенных продолжалось на протяжении всей войны. Результат такой позиции царя долго себя ждать не заставил: после заступничества за Орден польско-литовской стороны и взятия Ливонии великим литовским князем под свою опеку Москва начала сдавать свои позиции в Прибалтике, и процесс этот стал необратимым. Но история вошла бы в противоречие с нашими, ранее прозвучавшими утверждениями о том, что Грозный неизменно имел успех на первых порах всех своих предприятий, если бы удача отвернулась от русского оружия сразу после вступления Литвы в войну. Ведь к тому времени Ливония как государственное образование перестала существовать. Теперь начиналась война за ее территориальное наследство. Следовательно, новую войну между Москвой и Литвой надо рассматривать, как еще одно предприятие Грозного. А раз так, то, согласно нашим утверждениям, началу этого предприятия должен сопутствовать успех. Так оно и оказалось. Первая же серьезная кампания новой войны принесла победу, перед которой поблек даже казанский триумф русского царя.
Первое столкновение с Литвой в новой войне отмечено концом 1560 года. В Москве еще продолжались переговоры, когда Литва предприняла покушение на захваченные Россией земли разгромленного Ордена. Тогда передовые литовские отряды подошли к Вендену, но тут были опрокинуты войсками Курбского, обращены в бегство, а затем и выброшены за пределы Ливонии. Так состоялась первая встреча традиционных соперников в новой войне.
Военные действия возобновились летом 1561 года наступлением литовцев на русские завоевания в Ливонии последних лет. Войска гетмана Радзивилла осадили крепость Тарваст и в сентябре, после пятинедельной осады, взяли ее. Московская сторона ответила тем, что воеводы Глинский и Серебряный разгромили крупные силы гетмана под Перновом, после чего противник вынужден был оставить Тарваст, который тут же вновь заняли русские.
Годы 1561–1562 характерны разрастанием военных действий. Сначала они велись на территории Ливонии, но постепенно их театр стал перемещаться на земли Литвы. Впрочем, эти действия поначалу оставались довольно пассивными и слабыми. Стороны довольствовались мелкими стычками, но к концу 1562 года московское правительство разработало план крупного наступления. Противнику предполагалось нанести серьезный удар. Для этого в январе 1563 года из района Великих Лук в сторону литовской границы выступило огромное войско (по некоторым данным 130 тысяч человек). Целью похода был давно попавший под власть Литвы древний русский город Полоцк на Западной Двине. Полоцк был богатым торговым центром и важным стратегическим пунктом, где сходились многие транспортные артерии, как сухопутные, так и речные. Кроме того, отвоевание Полоцка отвечало общей политике Москвы, направленной на возвращение в свое лоно всех русских земель, а потому полоцкому походу придавалось большое политическое значение. Но прежде чем перейти непосредственно к полоцкой операции и к ее итогам, нужно отметить еще одну особенность тех лет.
Конец деятельности Избранной рады, отстранение Грозным всех своих соратников и резкое изменение внутриполитического курса в первую очередь выразилось в открытом гонении на бояр. Успехи прежних лет, прежде всего успехи военные, в умах обывателей прочно ассоциировались с самыми именитыми московскими фамилиями, что особенно раздражало царя. И это обстоятельство, вызванное болезненно-ревностным отношением к власти и славе, постепенно приведет к тому, что в условиях новой войны на западе на руководство армии, сплошь состоящее из представителей титулованной знати, царь обрушит самый страшный удар, что станет еще одной причиной тяжелого поражения.
Здесь надо отметить, что еще задолго до Грозного, а именно где-то со времен успехов объединительной политики его деда, Ивана III, иными словами, со времен окончательного утверждения в московском государстве самодержавия, обнаруживается общая едва ли не для всех главных действующих лиц нашей военной истории черта. Теперь судьбы подавляющего большинства из них становятся сложными, драматичными, а порой и трагичными.
Дело в том, что после окончательного становления московского государства с прочными единодержавными началами произошло коренное изменение в составе верхнего эшелона руководства его вооруженных сил. До этого в нем можно было видеть только носителей высшей или удельной власти, а это все были самостоятельные, ни от кого не зависящие правители. В эпоху становления самодержавия представители великокняжеского дома постепенно исчезают с военно-иерархической лестницы, в том числе и с ее верхних ступеней. Их места занимают выходцы из служилого сословия. Особенность сложившейся к моменту становления единого «централизованного российского государства ситуации в том, что отношения между верховной властью и высшим генералитетом теперь и во все последующие времена будут складываться очень непросто. За несколько последующих столетий эти отношения по своей форме претерпят существенные изменения и, в конце концов, от дикого и необузданного со стороны власти произвола придут к вполне приемлемым и цивилизованным, но по своему содержанию останутся сложными и натянутыми. Власть никогда не простит ни в чем не повинному высшему командному составу вооруженных сил утрату возможности самой добывать военную славу, сделавшуюся целиком прерогативой и достоянием подчиненного служилого сословия. Хорошо известно, насколько в России популярны всегда были у народа главные герои его военной истории, а, следовательно, должно быть понятным и то, насколько эта популярность теперь будет раздражать лишенную возможности стяжать собственную воинскую славу верховную власть, всегда к тому же ревностно относившуюся к славе чужой.
Ситуация постоянно усугублялась еще и личными качествами, свойственными лучшим представителям военной верхушки российского общества. Испокон века военные люди отличались открытостью, прямотой, простодушием и независимостью как в суждениях, так и в поступках. И уж совершенно излишне напоминать о том, что дерзкому духу военной профессии всегда были абсолютно чужды лесть и угодничество, а тем более раболепие и низкопоклонство. А это властью в России во все времена воспринималось как открытый вызов и ставило наделенных такими свойствами людей чуть ли не вне закона, потому и судьбы большинства военцых деятелей нашего прошлого были более чем незавидными.
Теперь, после того как мы указали на некоторые свойства личности Ивана Грозного, не будет большой надобности говорить о том, что в его эпоху неприязненные отношения царя к высшему военному руководству государства достигли своего пика. И раньше основной формой проявления преданности престолу самодержавие считало рабское низкопоклонство, в окружении же Грозного такая форма преданности становится нормой и необходимым условием выживания. Заметим, не достаточным условием, а только необходимым. Но чуждая воинскому духу наука раболепия с трудом усваивалась представителями военной профессии, а потому московское самодержавие ни на минуту не переставало ощущать в военно-служилом сословии для себя опасность.
Драматизм ситуации заключался в том, что чем больше теперь деятельность русских полководцев благоприятствовала усилению Московского государства, чем больше она способствовала упрочнению основ русского самодержавия, тем больше она формировала систему неограниченного произвола, носящего в себе опасность для них самих. Иными словами, военные деятели Руси того времени, укрепляя своими победами Московскую державу, тем самым готовили себе гибель. Ибо сама сущность самодержавия, помноженная на личные качества самодержца, зачастую ставившего свою власть выше всяких нравственных законов, оборачивалась для лучших представителей военно-служилого сословия тяжелыми испытаниями. Деспотические наклонности московских государей испытали на себе все без исключения военные деятели периода правления деда Грозного, его отца и его самого. Но все же во времена правления Ивана III и его сына Василия полные драматизма судьбы лучших русских полководцев на фоне последующих поколений могут смотреться вполне благополучно. А вот судьбы военных деятелей, равно как и других лучших людей России следующего правления — царствования Ивана Грозного, полны трагизма.
И вот начиная именно с полоцкого похода можно вести отсчет открытого гонения царем высших иерархов московского войска. Прежде всего, это обстоятельство проявилось в том, что во главе наступающей на Полоцк армии встал сам царь Иван, отведя воеводам роль «на подхвате». Этим царь не столько подчеркивал общегосударственную значимость предприятия, сколько свою собственную роль в его осуществлении. Более десяти лет, со времен знаменитой казанской кампании, Иван Грозный не вставал на челе своих войск, да и тогда роль царя носила чисто символический характер, и это понимали и царь, и все его тогдашние приближенные. Теперь, отказавшись от прежнего окружения и стремясь каждым своим шагом подчеркнуть свою самостоятельность, резко изменив внутриполитический курс, придав ему явно выраженную антибоярскую направленность, царь был вынужден не просто участвовать в крупной военйой операции, но и руководить ею. Ему это теперь было необходимо для демонстрации собственной способности в управлении военной машиной государства и своей независимости от все более приобретающих в московском обществе авторитет и завоевывающих славу военачальников. Не последнюю роль в решении царя возглавить войска сыграло его ревностное отношение к успехам своих воевод, которых к тому времени царь Иван огульно всех начал зачислять в оппозицию. Под московскими знаменами в полоцкой операции стояли лучшие воеводы, прославившие русское оружие под Казанью и в Ливонии, но все они теперь в присутствии царя играли второстепенные роли. Так, например, командующий всеми русскими войсками в Прибалтике князь Андрей Курбский находился сейчас всего-навсего на посту воеводы Сторожевого полка. Далеко от главного командования в царской армии под Полоцком оказался и Петр Шуйский.
