Услышав очередной раз от бояр о настойчивости литовской стороны, теряя терпение, царь сам вышел к послам и обратился к ним с речью, текст которой со слов записывающих ее дьяков передал нам в своей обработке историк С.М. Соловьев:
«Я, государь христианский, презрел свою царскую честь, с вами, брата своего слугами, изустно говорю; что надобно было боярам нашим с вами говорить, то я сам с вами говорю: если у вас есть от брата нашего указ о любви и добром согласии как между нами доброе дело постановить, то вы нам скажите…. Вы говорите, что мы припоминали и те города, которые в Польше, но мы припоминали не новое дело: Киев был прародителя нашего, великого князя Владимира, а те все города были к Киеву; от великого князя Владимира прародителя наши великие государи, великие князья русские, теми городами и землями владели, а зашли эти земли и города за предков государя вашего невзгодами прародителей наших, как приходил Батый на Русскую землю, и мы припоминаем брату нашему не о чужом, припоминаем о своей искони вечной вотчине. Мы у брата своего чести никакой не убавляем; а брат наш описывает наше царское имя не сполна, отнимает, что нам Бог дал; изобрели мы свое, а не чужое; наше имя пишут полным наименованием все государи, которые и повыше будут вашего государя; и если он имя наше сполна описывать не хочет, то его воля, сам он про то зйает. А прародители наши ведут свое происхождение от Августа-кесаря, так и мы от своих прародителей на своих государствах государи, и что нам Бог дал, то кто у нас возьмет? Мы свое имя в грамотах описываем, как нам Бог дал; а если брат наш не пишет нас в своих грамотах полным наименованием, то нам его описывание не нужно».
Через весь этот шедевр Иванова красноречия сквозит сама природа русского царя. Заметим, он вышел к послам, подвигнутый к тому их явным затягиванием переговоров, но уже после первых слов обращения можно было подумать, что он забыл, зачем он здесь. Снова звучит Киев, претензии на который в последнее время были оставлены, и снова слышим нелепое обоснование русским царем своих прав на него. Ну и, конечно, довольно скоро, буквально через несколько фраз, забыв уже про все территориальные претензии, в том числе и про Киев, Иван начинает полемизировать по поводу своего царского титула, что одно только способно привести любые переговоры в безвыходный тупик. Можно полагать, что Сигизмунд специально умалял титул русского царя, преследуя цель выиграть время. Он не поступился бы честью, даже если и назвал бы Ивана полным царским именем, но тогда послам оставалось бы больше времени на деловые переговоры, что было не в интересах литовской стороны. Ну и уже совершенно поражает своей несуразностью придуманная при Ивановом дворе легенда о происхождении его пращура Рюрика от Римских императоров.
Главным источником московско-литовских противоречий оставалась Ливония, а потому, как не называй друг друга воюющие монархи, а нежелание каждой из сторон отказаться от своих прав на земли разгромленного Ордена ставило проблему в разряд, не разрешаемый дипломатическими методами. Рассудить стороны могло только оружие. Литовская миссия в Москве и на этот раз закончилась ничем, впрочем, кое-каких позитивных результатов король все-таки добился. Как мы уже говорили, русская сторона поддалась на уловку, очевидно, рассчитывая на то, что потеря Полоцка сделает противника сговорчивей, и остановила наступательные действия в момент, когда полностью владела инициативой. Противник не стал сговорчивей, но время, нужное ему для сбора и перегруппировки сил, он все-таки выиграл. Конечно, не только благодаря этому обстоятельству, но и ему тоже, победа над Полоцком, победа славная и блестящая, явившая собой наибольшую удачу царя Ивана IV, стала для русского орудия в той войне и последней.
Завоевание Полоцка подводило черту под победными вехами эпохи и завершало собой светлый период царствования Грозного. Последовавшие затем события открывали полосу неудач, не изменивших русскому царю до конца дней и ставших для России началом одной из самых мрачных страниц за всю ее историю. А началось все с военного поражения воеводы Шуйского, первого и последнего в его военной биографии, поражения, ставшего для него роковым.
В январе 1564 года, после срыва переговоров, русское командование предприняло попытку нового наступления. Из района Смоленска в сторону Орши шло крупное русское войско под командованием князя Серебряного. Простоявшему ровно год в Полоцке Шуйскому царь повелел идти со всеми имевшимися у него силами к Орше на соединение с Серебряным для последующего наступления вглубь Литвы.
В конце января прославленный воевода выступил в свой последний поход. Войска шли в лесистой местности, не предприняв элементарных мер предосторожности. Остается только недоумевать, как опытнейший воевода мог допустить такую оплошность. Непонятно, что произошло со знаменитым полководцем, изучившим за многие годы службы повадки любого врага. Русские воины шли беспорядочными толпами, безо всякого, даже походного построения, не говоря уже о боевом, без доспехов и оружия, погрузив их на сани. Не велась разведка, воевода даже не выслал вперед дозоры. Такое беспечное состояние войска на марше непростительно даже куда менее опытному военачальнику, и осталось загадкой, что притупило чувство возможной опасности и сознание реальной обстановки князя Шуйского.
Расплата настигла русское войско и его командующего 26 января у местечка Чашники на речке Ула, что на полпути от Полоцка до Орши. Здесь следовавшая из Вильно литовская армия внезапно атаковала абсолютно не готовые к встрече с противником боевые порядки Шуйского. Воеводы Троцкий и Радзивилл имели точные сведения о состоянии московского войска и сполна воспользовались представившейся возможностью разгромить его. С первых минут нападения в нестройных рядах атакованных поднялась невообразимая паника. Большинство безоружных воинов бросилось в лес, искали спасения в бегстве, но главный воевода смело вступил в битву и, как рядовой ратник, мужественно отбивался от наседавших врагов, пока изрубленный не упал на землю. По одной из версий израненному полководцу удалось выбраться с места затихшего сражения и пробраться в ближайшую литовскую деревушку, где он был убит крестьянами, но большинство исследователей утверждает, что Петр Шуйский погиб непосредственно в схватке, в бою. Как бы там ни было, но полководец собственной жизнью рассчитался за свою оплошность. Так погиб покоритель Казани, Нейгауза, Дерпта, Мариенбурга, Феллина, Полоцка.
Узнав о разгроме армии Шуйского, следовавший на соединение с ней воевода Серебряный остановился и повернул вспять. Наступательная кампания была сорвана. Оршинское поражение и гибель командующего предопределили поворот в войне.
И все же судьба князя Петра Шуйского не столь трагична, как судьбы многих, если не всех, видных военачальников, героев Казанской и Ливонской войн. К тому времени гонение на бояр достигло стадии перехода от безобидных форм, каковыми были опалы и ссылки, к более радикальным. Начиналась эпоха массового террора. Существует даже предположение, будто Шуйский, видя надвигающуюся грозу Ивановых безумств и понимая неотвратимую перспективу мучений в пыточном каземате и бесславной гибели в опричном застенке, предпочел честную и достойную воина гибель в бою, а потому специально не хотел призвать к боевой готовности вверенное ему войско. Думается, что эта версия далека от объективности. Не хочется верить в то, что такой человек, как Петр Шуйский был способен преднамеренно уготовить своей армии поражение и даже уничтожение только для того, чтобы, погибнув самому, избежать печальной участи жертвы царского террора. Скорее всего, провидение через необъяснимую беспечность воеводы спасло его от участи других славных деятелей Иванова царствования. История не любит сослагательного наклонения, но все же с огромной долей вероятности можно утверждать, что в недалеком будущем прославленный полководец не избежал бы непосредственного контакта с палачом на плахе, как не избежали его все другие герои эпохи Грозного. Петр Шуйский закончил свою жизнь среди грома битвы, под аккомпанемент стука сабель и треска копий, и он стал одним из очень немногих больших государевых воевод, кто удостоился от судьбы чести умереть столь славной смертью. Россия уже стояла на пороге новых, еще неслыханных потрясений. Грозного царя уже захватывал экстаз кровавых безумств, через год грянет опричная гроза и зальет кровью лучших людей русскую землю.
Всего этого, к счастью своему, уже не увидит князь Петр Шуйский, как не увидит теперь Россия побед в продолжавшейся после его смерти еще 20 лет войне. Ценой огромных жертв, напрягая последние силы, Россия будет теперь пытаться удержать завоеванный Ливонский край, а позже, когда все завоеванное будет потеряно и война перенесется на русскую землю, той же ценой она будет отстаивать свое исконное достояние. Причин такого поворота событий можно отметить несколько, и некоторые их них, связанные с просчетами царя, мы уже называли. Теперь следует указать еще одну причину, полностью обозначившуюся только сейчас, где-то к середине 60-х годов — это внутренняя политика обезумевшего русского царя, если вообще эта кровавая оргия могла называться политикой. Конечно, это не единственная причина последующих военных неудач, но одна из них. Именно благодаря ей краеугольным камнем станет кадровая чехарда в руководстве армии. На воеводстве русскими полками замелькают лица, подолгу не задерживаясь на своих постах. Недолгое командование и мученический венец, принятый на плахе или виселице, станут уделом многих русских воевод, с завистью взиравших на достойную воина смерть Петра Шуйского. Опытные воеводы быстро сойдут с исторической сцены, русская армия буквально через несколько лет после полоцкой победы останется обезглавленной.
