всю ночь напролет курила трубку, испарения жгли обнаженную кожу. Чувствуя резь в глазах, она двинулась следом за смотрителем.
– С капитаном все в порядке, – промолвила она, подойдя к нему на берегу. – Похоже, та тварь окончательно сдохла. Поехали осмотрим нашу находку, а потом можно убираться отсюда.
– Витр не выбрасывает никаких обломков или мусора, госпожа Шаренас.
– Похоже, теперь выбрасывает.
Они пришпорили лошадей, пустив их легким галопом. Песок под копытами был непривычно гулким.
Странный предмет в четырех сотнях шагов от них выглядел угловатым и накренившимся, как будто выброшенный на берег корабль, хотя был слишком уж массивным для судна. По правде говоря, Шаренас прежде видела корабли лишь на картинках в форулканских книгах или же нарисованными на шкурах, так что вряд ли могла судить об их истинных размерах, поскольку художники не всегда соблюдали масштаб и явно стремились сделать моряков и пассажиров на борту побольше.
С одной из двух перекладин свисало нечто вроде обрывков парусины. Другая перекладина переломилась пополам, зарывшись концом в песок. Пожалуй, все-таки похоже на судно.
Но, подъехав ближе, оба всадника придержали лошадей.
Нет, то был определенно не корабль.
– Я думал, это сказки, – еле слышно проговорил смотритель. – Легенды.
– Полагаете, у Матери-Тьмы разыгралась фантазия? Она дошла до Края Тьмы и встала на нем, окруженная хаосом. А когда обратилась с призывом к этому хаосу, то из пустоты появились фигуры.
– Как думаете, оно мертвое? Наверняка мертвое.
Иллюстраторы пытались придать облик туманным описаниям Матери-Тьмы. Они решили черпать вдохновение в образе крылатых ящериц, которыми когда-то кишело Великое Чернолесье, пока не вырубили все деревья, где они гнездились. Но те лесные обитатели были маленькими, не больше месячного щенка охотничьей собаки. Их называли элейнтами.
Перекладины были на самом деле костями крыльев, а парусина – тонкой мембраной. Острые углы образовывали торчащие лопатки и сплющенные кости таза. Но в то же время существо это столь разительно отличалось от твари, напавшей на Финарру Стоун, что казалось, будто оно порождено каким-то иным кошмаром. Прежде всего оно было втрое больше.
«Дракон. Мифическое создание, воплощение мечты о полете. И все же… его голова, его длинная шея слишком похожи на тело змеи. А пасть способна целиком пожрать лошадь. И глаза, сочащиеся, будто слезами, черной кровью».
Смотритель натянул поводья.
– Нужно показать это капитану Береду.
– Возвращайтесь назад, – сказала Шаренас. – А я пока взгляну поближе.
– Я бы не советовал, госпожа. Возможно, свойства Витра таковы, что ничто мертвое не остается в нем мертвым.
Шаренас посмотрела на него:
– Весьма занимательная мысль. Отправляйтесь к Береду. А я буду осторожна: так уж вышло, что я крайне ценю свою жизнь.
Смотритель развернул лошадь и пустил ее галопом.
Снова повернувшись к дракону, Шаренас подъехала ближе. Однако в пятидесяти шагах от него лошадь заупрямилась, и женщина, спешившись, спутала ей ноги.
Гигантский зверь лежал на боку. На его толстой чешуйчатой шкуре виднелись раны, словно от пробивших ее ребер, но белые кости из них не торчали, хотя ран были десятки. Огромное брюхо было распорото, и из него вывалилась груда внутренностей, изрезанных и изрубленных, как будто яростными ударами меча.
Возле разорванного брюха среди изрытого песка лежало что-то еще. Шаренас подошла ближе.
Одежда. Изъеденные кислотой доспехи. Рядом валялся длинный меч с узким клинком, черный от крови. И от них… уходили вдаль следы.
Шаренас застыла, не в силах сделать больше ни шага. Тянувшаяся вдоль берега цепочка следов исчезала среди валунов на краю зарослей травы.
– Фарор Хенд, – прошептала Шаренас, – кто сейчас идет рядом с тобой?
Глава восьмая
Нет никакой особой доблести в том, чтобы носить оружие, – сказал Хаут. Сузив вертикальные зрачки, он разглядывал мечи, лежащие на потертом и поцарапанном столе. – Все, что ты тут видишь, по сути, лишь разновидности одного и того же. Но куда важнее, Кория, то, что в них есть нечто общее, а именно: все они – железные аргументы. – Яггут повернул к девушке морщинистое лицо; клыки его в слабом свете имели оттенок старого рога, а зеленоватый оттенок кожи напоминал патину. – Но тебе следует избегать столь очевидных метафор. Ибо для тебя железо – язык поражения.
Кория показала на мечи на столе:
– Однако все это оружие принадлежит вам, и, судя по тому, насколько оно изношено, вам не раз приходилось прибегать к подобным аргументам, хозяин.
– Да, и всегда последнее слово оставалось за мной. Другое дело, что это мне дало. Что я обрел в результате? Больше лет, которые приходится тащить на своем горбу, больше дней под бесчувственным солнцем и бьющим в лицо равнодушным ветром. Больше пустых ночей под безразличными звездами. Больше могил, которые приходится навещать, больше преследующих меня тяжелых воспоминаний. В своих снах, Кория, я утратил дар видеть краски. Уже давно мир перед моими глазами выцвел и лишился жизни, раня мою душу тусклыми оттенками серого.
– Похоже, я вас утомляю, хозяин.
– Глупое дитя, – усмехнулся Хаут. – Ты единственное мое яркое пламя. А теперь слушай меня внимательно, поскольку повторять я не стану. Мы должны покинуть это место.
– Вы опасаетесь возвращения джелеков?
– Не перебивай. Я имел в виду обучение, которое ожидает тебя, ибо все, что я для тебя делал, было лишь подготовкой к нему. Теперь тебе предстоит научиться тому, что выходит за пределы моего опыта. Мы отправимся на юг, туда, где пробуждаются могущественные силы.
– Не понимаю, хозяин. Какие еще силы? Разве яггуты не отказались от любых претензий на нечто подобное?
Хаут взял увесистый пояс с мечом в тяжелых кожаных ножнах, надел его, слегка поправил и, нахмурившись, снова снял. Оружие с громким стуком упало на стол.
– Азатанаи, – сказал он. – Кто-то оказался чересчур неосмотрителен. Но я должен поговорить со своими соплеменниками. В смысле, с теми, кто еще остался. Остальные могут гнить дальше.
– Почему я так важна для вас, хозяин?
– С чего ты взяла, что важна? Ничего подобного!
– Ну и зачем же тогда вы потратили столько лет, готовя меня, если я почти ничего не значу?
– Дерзость тебе к лицу, Кория, но не стоит лишний раз нарываться. Смотри, как бы я тебя не ударил.
– Вы еще ни разу не подняли на меня руку.
– И потому ты испытываешь мое терпение, подобно этим щенкам-джелекам?
Взяв со стола тяжелую алебарду, Хаут отошел назад и начал размахивать ею, пока лезвие не вонзилось в стену, высекая каменные осколки. С лязгом бросив оружие на пол, он потер запястья.
– А что вы намерены обсудить со своими соплеменниками? – задала следующий вопрос Кория.
– Обсудить? Мы никогда ничего не обсуждаем.
