Зоя усмехнулась:
— Купаться, что ли? Или ты с Наташкой не накупался?
— С Наташкой я уже вот так вот накупался! — он показал на горле, как. — Я давно собирался с тобой поговорить.
— Что ты там придумал? — вздохнула Зоя; у нее сейчас не было воли ничему противиться, так она устала.
— Слушай, вот я смотрю на тебя, на себя… Вот поступлю я в военное училище… Ты хоть знаешь, что это такое, когда у человека никого нет?
— Так, короче: что делать будем? — у Зои была пересохшая, как ручей, душа, сплавляться по такому руслу — одно мучение, дно скребет по дну, и потому — короче! Короче.
Майор взял Зою за руку:
— Ну вот давно бы так. Я просто был идиот.
Зоя руки не отняла, но отвернулась, чтобы смотреть не на Майора. Но и вдали ей ничего не светило.
— Зой, а Зой! — окликнул.
— Ну что?
— Пошли в кино?
— Зачем в кино? Давай тут целоваться.
Майор с сомнением наклонил голову:
— Что, правда?
— А чего! — Зоя хмыкнула.
Майор неуверенно наклонился, поцеловал Зою в щеку. Отстранился и в смятении смотрел, потому что ничего не случилось, кроме соприкосновения двух физических тел. Формулой математики можно описать это соприкосновение. Зоя усмехнулась, бестрепетно притянула его за шею одной рукой, поцеловала в губы.
И опять н е б ы л о н и ч е г о.
Майор, кажется, понял, что происходит. Он сел прямо на траву, уронил голову. Зоя села рядом. Молчали, каждый сам по себе.
— Зачем ты так? — тихо укорил Майор.
— А, плевать! Устала я, — ответила Зоя бесчувственным иссохшим голосом. — И даже лучше, если так.
Олегу в это время было не слаще: Олег влип. Что он скажет Зойке? А что он скажет Натали?
— Взгляд у тебя невыносимый. Как орудийный ствол наставила…
— Крепость хочу пробить!
— Я буду сопротивляться, — глянул исподлобья.
— Знаю. Вижу. Забаррикадировался… — вздохнула.
Олег прятал глаза. Потом вдруг пощады запросил:
— Запутался я. Ничего не понимаю.
Значит, слаб. О, это обнадеживало. Натали готова была ухватиться за любую соломинку.
— Давай я тебе все объясню!
— Да что ты мне объяснишь! Ты мне про себя объяснишь, а про меня? Я ведь про с е б я не понимаю! И ничего у меня не получается…
— Олег! Я виновата перед тобой, но я… просто умираю! — Натали вдруг заплакала.
— Мне самому хоть плачь.
И уже не сопротивляясь, сдался своим желаниям; он обнял ее — не прижал к себе, сам к ней прижался, как испуганный ребенок в поиске защиты.
— Все запуталось… — бормотал, пряча лицо на ее плече.
Инстинкт материнства подсказал ей прикосновения и то ровное нежное дыхание, каким только и можно успокоить прижавшееся к тебе существо. Счастливый лепет слов:
— Когда мне передали, что ты здесь, я ахнула, упала, села, встала, побежала… Бог знает что со мной сделалось. Все стремглав…
— Все ужасно… — бормотал Олег. — Но я знал, я предчувствовал, что так будет… я хотел этого. Я не мог тебя забыть.
— Вот и хорошо, и хорошо, — она нежно шевелила пальцами его волосы, летучими ласками касалась кожи.
Он обмяк и уже не так судорожно цеплялся за нее (от нее же ища себе спасения), он предался ее воле. Она взяла его за руку и повела в глубину леса, не разбирая дороги. Что-то она ему счастливо наговаривала на ходу, что-то он ей отвечал сумбурное, этих речей не передать, это сродни плеску птичьих гимнов.
Потом этот плеск иссяк.
Олег задумчиво умолк. Они остановились.
— С Зойкой-то мы что сделали…
— А что с ней? — с трудом припоминает Натали.
— Она вон забыла, как улыбка на лице делается, из чего она возникает.
— Все равно ты мой! Сперва ты был мой, а потом уж ее. Значит, мое право первее!
— Ну зачем ты так? — мучился Олег. Упрекать не смел: какое там упрекать, когда сам… Только мольба и остается: не надо! — Она себя и так ведет лучше некуда. Посерела вся. А мы как щенки. Вынесло нас половодьем, барахтаемся…
Натали вдруг вскрикнула, завидев что-то вдали за деревьями:
— Смотри! Вон Зоя с Майором! Прошли уже. В обнимку!
— Да?
— Да! — торжествовала Натали. — А ты боялся! Вот тебе и «лучше некуда»!
Олег сокрушенно замотал головой:
— Перетерло ее. В подшипнике этом. Дали ей роль, навязали, и она не сказала нам «а пошли вы…» Терпела, тащила. Надорвалась.
— Да брось ты! Нашел трагедию.
Олег продолжал сокрушаться:
— Воспользовались ее великодушием, даже не спросив ее, и она не послала нас к черту!
— Ну, ты как хочешь, а у меня об этом свое мнение! — Натали знала: Олег не станет уточнять, на что она намекает. Мужчины брезгливы к сплетням. Но сомнение посеяно, пусть теперь помучается, подумает. — Ах, я ведь сумку на пляже оставила. Пошли, сходим?
— Можно, я тебя здесь подожду? Посижу тут один… — Олег вздохнул: неоткуда было ждать ему утешения.
Он сел прямо на траву, сгорбился, стал в одиночестве думать свою думу. Тут и нашли его Витька с Любашей.
— Ничего себе друг! Приехал и смылся, не показавшись! Нас на бабу променял! — поднял Витька шум. Олег болезненно зажмурился, поднялся с земли. — Здоров был!
— Здорово…
— Чего такой кислый?
— Да!.. — Олег махнул рукой. Догадливый Витька подтолкнул Любашу:
— Топай, я догоню.
— Запутался в бабах, — сказал Олег.
Витька засмеялся:
— Что, Натали, поди, на шею кинулась?
Олег отвернулся, не отвечая. Потом вдруг начал исповедоваться, качая головой на себя самого: какой подлец.
— Говорю ей: как я рад, вроде заново родился — несу какую-то ахинею: мол, все стало красивее, светлее, несу это, а сам чувствую: вру, вру, как сивый мерин, а на самом-то деле, когда было по-настоящему «светлее», такие слова и в ум не лезли, тем более на язык. Слова появляются взамен исчезнувшей действительности. Слова — это засушенная действительность, гербарий.
— А как же Зойка теперь? — даже Витька призадумался.
— Не знаю, — Олег вконец потух.
— Э, да вы вместе с Натали… Знаешь, кто вы?
— Знаю! — хотел опередить, остановить его Олег, больно слышать о себе, что знаешь и без того. Но Витька не удержался:
— Подложили ее подстилкой под ваши сложные чувства!
Впрочем, Витька был, как всегда, безопасен: не очень серьезен.
— Сам знаю, не трави ты меня! Ну что, что мне делать, а?
— Что в таких случаях делают джентльмены, когти рвать! — деловито подсказал Витька.
— Все. Любви нет, мы ее истребили! Кругом заврался — ну не подлец ли? — отчаивался Олег.
Витька плюнул:
— Брось ты их обеих! Особенно Натали. Помнишь, зимой, сидели у нее вечером, и ты говоришь: «Наташ, пошли к нам, пожрем!» А она тебе сердобольно так отвечает: «Бедненький, голодный! А я доверху сыта!» А нет, чтоб побежать на кухню и что-нибудь принести. Нет, лично я баб на таких вещах проверяю. Твой голод она не слышит, она только свой может услышать. Ты ей талдычишь, что обещал быть дома в восемь, а она капризно: «Зачем обещал?» Вся ее любовь состоит в том, чтоб тебя использовать для своего удовольствия. А каково при этом тебе — ее не колышет. Как паучиха. Говорят, паучихи после этого самого съедают самца — и все тут.
— Но ты же с ней дружишь!
— Хо, а мне-то что! Детей с ней крестить? Я Любашку себе уже нашел, а вы там как хотите.
— Вот видишь!.. — укорил Олег.
— Пошли! — распорядился Витька.
— Куда?
— Удрапаем куда-нибудь.
— А Любаша?
— Она поймет, не чета вашим.
Олег помотал головой:
— Не могу. Натали сейчас вернется, я должен ее дождаться… Зойка тоже обещала сюда прийти, но она уже не придет. А Натали вернется.
— Вернется — подождет. Годик-другой. Пока не поумнеет. Ты как раз в армию сходишь, а она замуж. Вот тогда и встретитесь.
Олег готов был поддаться:
— Что ты со мной делаешь…
— Ох ты бедненький! Что с ним сделали! Вали все на меня. Пусть я буду виноват. А мне чихать.
Сопнул с дороги сучок и беспрепятственно зашагал вперед.
Олег, поколебавшись, взялся за голову и побрел за ним следом. Очень похоже на Адама с картины Томмазо Мазаччо «Изгнание из рая». Вечный, впрочем, сюжет: расставание человека с надеждой, любовью и верой.
Только Витька идет, легкомысленно посвистывая, руки в карманах. Он из другого сюжета. Но тоже вечного.
ГОРОД, В КОТОРОМ…
Рассказы
БАПТИСТКА
Жить в этой стране — да и не только в ней — да и вообще: жить… Стыдно, конечно.
Влипли мы. И выкручивайся кто как знает.
Но, так уж и с т о р и ч е с к и с л о ж и л о с ь, ты живешь.
(НАШ оборот.)
Челябинск выплавляет в год семь миллионов тонн стали (счастливое число). Зачем, когда другие, равновеликие страны, насыщают все потребности двумя миллионами тонн нержавейки — это вопрос другой. А вот на культуру в этом городе расходуется 0,23 процента бюджета — супротив семи-восьми, обычных в мире. Во всей России только Колыма и остров Сахалин чуть приотстали от Челябинска по культуре.
