Воин обнажил саблю, а двое других угрожающе направили наконечники копий в грудь Фархаду:
– Сдай оружие, ты арестован! В башне Альгамбра ты расскажешь всю правду!
– О Аллах, вразуми этих глупцов! – так искренне взмолился Фархад, что черствые сердца наемников дрогнули. – Разве вы не видите, что я действительно ваш повелитель?
– Ага, да еще на степной лошадке, – по-прежнему, с сомнением произнес начальник вооруженного конного отряда.
– Наше войско потерпело поражение. Те, кто уцелел в битве, бежали с поля боя.
Персы вновь переглянулись.
– Неужели погибли все? – задал вопрос один из тех, кто до сих пор молчал.
В его словах отчетливо читался немой вопрос: – Тогда как же ты уцелел? Наш повелитель трус, он первым бросил свое войско.
– Повелитель ты наш или нет, пусть разбираются в Анжи-крепости. Ты извини нас, у нас приказ, не пропускать подозрительных лиц в город. Мы простые наемники, наше дело выполнять приказы. Я дам тебе двух воинов, они сопроводят тебя в Анжи-крепость.
В сопровождении охраны, Фархад направился к Семендеру.
– Эй, смотри не переходи на рысь, а не то…
Грозный окрик воина был более чем убедителен. Как бы не хотелось Фархаду побыстрее добраться до Анжи-крепости и скрыться от стыда за ее высокими стенами, он все же вынужден был попридержать коня. Урчание в пустом желудке заглушали все остальные чувства. В конце концов, не выдержав пытки голодом, он обратился с просьбой к одному из воинов:
– Уважаемый, не поделитесь ли вы со мной куском хлеба?
Охрана захохотала:
– Много здесь, таких как ты, бродит в окрестностях Семендера. У самих ничего нету. У нынешнего правителя Семендера, Темиш-паши, снега зимой не выпросишь. Обоз с провиантом двое суток как не приходит, сами впроголодь живем.
Слова наемника глубоко поразили Фархада. Почувствовав на своей шкуре всю тяжесть военной службы, он глубоко задумался. Сглотнув подступивший к горлу голодный ком, он умолк. Но воины все же сжалились над страждущим, один из них порылся в седельной сумке, вытащил на свет кусок черствой, заплесневелой лепешки и протянул ее наместнику.
Лепешка была такой сухой, что можно было сломать зубы, однако Фархаду не было до этого дела. Лишь память о том, что он является законным правителем этих земель, помешала ему проглотить ее целиком. Он через силу заставил себя есть медленно, с достоинством, как подобает персидскому аристократу. Покончив с едой, он величественно произнес:
– Я твой должник, о великодушный воин! Позволь узнать твое имя? Если у тебя возникнет в чем-то нужда, приходи в Анжи-крепость, и я удовлетворю ее.
– Мое имя тебе знать незачем. Чего доброго, под пытками в башне Альгамбре, ты еще оговоришь меня в чем-нибудь. У нашего повелителя знатные палачи. Они истинные мастера своего дела. Я правоверный мусульманин и рад, что сделал доброе дело. Да хранит тебя Аллах!
– Скоро помощь Всевышнего потребуется нам всем, – вмешался в разговор второй воин, – через несколько дней кипчаки обрушатся на нас всей ордой и вряд ли у нас хватит сил защитить город.
Наместнику очень хотелось возразить ему, но он попросту не смог.
Фархад Абу-Салим въехал в город усталый, грязный и оборванный. Там, впереди, на живописном холме у самого берега моря, расположилась Анжи-крепость. Его конь настороженно фыркал, ступая по узким извилистым улочкам города. Он просто не привык к плотно стоящим домам и от этого ошалело вращал головой в разные стороны. Фархад покрепче ухватился за узду и сильнее сжал коленями бока животного:
– Хватит с меня того позора, который я вынужден терпеть, двигаясь по своему городу грязным и оборванным, еще не хватало того, чтобы этот степной недоносок со страху понес меня по улице и сбросил бы в какую-нибудь грязную вонючую лужу, на потеху публике.
В душе наместник Абескунской низменности был благодарен за все своему коньку, ему еще не доводилось в жизни встречать лошадь, обладающую такой выносливостью, но ехать на ней по городу для самолюбия Фархада было равносильно тому, как с прекрасного арабского скакуна пересесть на спину осла.
Некоторые люди узнали его на базарной площади, которую в этот момент он пересекал с конвоем, и показывали на него пальцем, другие подбегали к страже, пытаясь узнать, что же случилось с персидским войском. Из всего этого, Фархад Абу-Салим сделал заключение, что вести из степи о масштабности разгрома в полном объеме еще не дошли до Семендера. Медленно двигаясь вперед, воины плетьми отгоняли самых настойчивых, Фархад упорно молчал.
Ворота крепости были закрыты. Признав наместника, часовые издали радостный крик. На этот крик начали сбегаться люди. Ворота широко распахнулись, и Фархад Абу-Салим въехал в Анжи-крепость. Запыхавшийся Темиш-паша бежал к наместнику сломя голову. Руки и губы блестели от жира.
– Должно быть, ест вкусный плов из баранины, – промелькнуло в мозгу у Фархада. – И почему я не назначил хакан-беком его вместо себя? С каким удовольствием я снес бы ему голову!
– Где войско? Где твой конь, Фархад? Неужели все закончилось так быстро?
Наместник опустил голову, он хотел двинуться вперед, но не мог. Чиновники и дворцовая челядь обступили его со всех сторон. У всех на устах читался немой вопрос:
– Что случилось? Почему ты один?
Поняв все, толпа издала жуткий вопль. Словно получив удар по лицу, Фархад Абу-Салим сделал шаг назад. Свершившиеся несчастье еще полностью не уложилось в сознании людей, однако, это событие произошло и это был неоспоримый факт. Фархад Абу-Салим взял себя в руки и направился в сторону своих покоев…
ГЛАВА 21.
У подножья гор, там, где равнина плавно убегала к берегам Абескунского моря, чернели выжженные кустарники и деревья. Не успевшие сгореть в пожаре высохшие травы, вяло висели по стремнинам. Там, где море подходило к самым горам, уже виднелись очертания Семендера. Спускались сумерки, и Кара-Кумуч предложил своему войску расположиться станом.
– Необходим отдых и воинам и лошадям, потом опасно ночью подходить к городу. Персы иногда плохо шутят, особенно если Семендер охраняет сильный и хорошо вооруженный гарнизон. Нельзя доверять тишине. Наверное, на зубчатых площадках стен уже кипят котлы с жиром и черным земляным маслом, а лучники на башнях держат наготове стрелы смазанные ядом.
– Удостой меня ответом, благородный Кара-Кумуч, кипящий жир и земляное масло потеряют днем свою силу? Или яд с наконечников стрел испарится от дневного света?
Кара-Кумуч рассмеялся:
– Мудрый Урус хан, о дне я еще не говорил, но лучше хитростью открыть врата Семендера. До утра подумаю и тебя прошу посветить ночное время этим мыслям. А утром, на совете, порешим, как поставить раненного персидского льва на колени.
Ханы и сотники разошлись по своим шатрам, а Кара-Кумуч поднялся на вершину небольшого холма и долго смотрел на темнеющий Семендер. Вдали, там, где горы спускались к морю, вырисовывались величественные зубчатые стены Семендера. Проход вдоль берега моря отсутствовал, его перекрывал город-крепость. Сверху, угрюмые скалы преграждали путь, которые тянулись к северу и югу от города. Прозрачные облака, словно торговые караваны, спускались с высокой горы, приближались к башням города и отдыхали после утомительного пути. На вершине горы мерцали огоньки. Над окутанным туманом скалистым выступом, поросшим густым кустарником, уютно расположилось небольшое селение. Настороженная тишина висела над этой котловиной, и только свежий ветер, порывами налетавший время от времени со стороны Абескунского моря уносил с собой дым сигнальных костров.
С волнением взирал молодой хан на Семендер. Неожиданно в памяти всплыло пророчество кама Берке. Но не прошлое притягивало внимание Кара-Кумуча, в этот момент он глядел в будущее, он жаждал подвигов:
– Пока бьется сердце, человек жив, пока цело народное единство и самосознание народной гордости, жив и процветает народ! Я знаю, что такое народная гордость и умею ценить это чувство. Позор и слава часто тесно переплетены друг с другом, и поэтому, чего бы мне не стоило, я овладею этой крепостью и утвержу власть моего народа над этой землей!
Когда совсем стемнело, Кара-Кумуч дал распоряжение сотнику своей личной охраны:
– Возьми несколько человек и осторожно пройдись вокруг города. Пошли людей к селению на вершине горы, пусть посмотрят и проведают, что там творится. К утру я тебя жду. Как вернешься, прямо ко мне в шатер.
Сотник недовольно поджал плечами, но не решился возразить хану. Резко развернувшись, он отправился выполнять приказ и вскоре, три конных группы по три всадника, незаметно покинули стан и растворились в темноте.
С наступлением утра половецкий стан пришел в движение. Охватив с севера полумесяцем Семендер, воины Кара-Кумуча штурмом взяли селение на вершине горы. Перебросив часть своих войск на южную сторону, половецкое войско закончило маневр, взяло город в плотное кольцо окружения и начало подготовку к планомерной осаде.
