Идти одному к стенам осажденного города, Кара-Кумуч не боялся. Напротив, взбешенный тем недоверием и страхом сотников и старейшин, которые высказывались на совете за то, чтобы снять осаду с города, взять хорошую дань и расположиться на завоеванных землях к северу от Семендера, Кара-Кумучу хотелось сейчас кого-то убить, но в руках находился только белый переговорный флаг и полное отсутствие оружия. В это время, на крепостной стене находился другой человек, эмоции которого были направлены в то же русло. Фархад Абу-Салима в этот момент обуревало жгучее желание задушить кого-нибудь собственными руками, и не просто кого попало, а именно предводителя ненавистного войска противника.
– Так значит это ты, вонючий степной шакал, привел за собой эту паршивую свору? – в негодовании, брызжа слюной, кричал со стены Фархад Абу-Салим. – Тебе никогда не взять Семендер, с голоду подохнете у его стен. Убирайся прочь обратно в свою степь, ишачий сын. Знай же, что я уже вырубил и установил для тебя хороший и толстый дубовый кол, а вся твоя голодная свора, после того как я разобью ее, пойдет на рабский помост, а всех ваших жен и дочерей я раздарю своим воинам или продам по борделям, чтобы в минуту потехи желающие могли насладиться ими сполна и утолить все свои низменные желания.
– Хватит плеваться со стены слюной, Фархад Абу-Салим. Ты уже не ядовитый змей. Там, в степи я хорошо наступил тебе на хвост. Сейчас ты больше напоминаешь мне старого беззубого верблюда, которого хозяин за ненадобностью ведет на убой ради того, чтобы выручить за его плешивую шкуру несколько мелких монет. Однако давай оставим словесную перепалку, я не за этим пришел сюда под эти стены. У меня есть для тебя предложение, Фархад.
– Не искушай меня. Говори быстрее, чего хочешь? Иначе я прикажу нашпиговать тебя стрелами.
– Я предлагаю тебе сдать город на почетных условиях. Взамен я разрешаю тебе и твоим людям убраться туда, куда душа пожелает со всем своим барахлом, которое вы только сможете унести?
– Да как ты только посмел предложить мне такое, сын неразумного Аждахи? Клянусь, как только я доберусь до тебя, то первым делом вырву твой поганый язык, а потом уже посажу на кол!
– Тогда я возьму город силой и предам его грабежу. Подумай, Фархад, что станет тогда с твоими людьми?
– Ха, ха, ха, – громко и искренне рассмеялся наместник Абескунской низменности, – город неприступен. Посмотрим, как запоешь, когда сюда придет персидский флот, который привезет свежих воинов.
– Ха! – настал черед Кара-Кумуча усмехнуться, – уж, не про тех ли храбрецов говоришь ты Фархад, которых мы разбили в пути, кстати, говорят, ты командовал этим войском? Те из твоих воинов, которые остались в живых, сейчас чистят и пасут наших лошадей и вообще, выполняют все грязные работы. По правде сказать, я удивлен выносливости твоих сородичей, другие рабы дохнут от тяжелых работ как мухи, а эти, сколько не бей, а все равно живучи и выносливы. Мы будем только рады, если к тебе придет пополнение, а то по ночам жутко холодно, а собирать по степи кизяк, дело унизительное для настоящего мужчины.
– Пошел прочь отсюда, пес шелудивый!
– Ты сказал свое слово, теперь выслушай мое, – ненависть и негодование заполнили душу Кара-Кумуча, – клянусь, я возьму силой твой поганый город, и тогда, не жди от меня пощады. Тебя лично, живым или мертвым, я посажу голым задом на тот самый кол, который ты выстругал для меня. Я вырежу весь твой род и тогда, твои предки проклянут тебя с того света за твое ослиное упрямство!
Кара-Кумуч переломил пополам древко белого флага, поднял коня на дыбы и помчался галопом к лагерю.
Старейшины, сотники и ханы с нетерпением ждали возвращения Кара-Кумуча. Обсуждался только один вопрос: порядок отступления от стен Семендера. Вернувшегося с переговоров предводителя войска встретили настороженно.
– И что, он отказался? – без предисловий, с уверенностью в голосе, задал свой вопрос мудрый Ата хан.
– Да!
– Будем снимать осаду?
– Нет. Мы останемся и возьмем Семендер приступом, – с железной уверенностью произнес Кара-Кумуч.
– Ты в своем уме? Я считал тебя более разумным?
– Предсказание Берке и воля Тэнгри должны свершиться, отец!
– Но мы же не брали с собой осадной обоз, мы не можем штурмовать город, мы потеряем слишком много людей?
– Не спорю, но с тяжелым обозом мы не смогли бы двигаться слишком быстро.
– Ну, хорошо. Допустим, я согласен с тобой, а теперь посмотри в глаза здесь собравшимся и ответь, как ты собираешься штурмовать стены?
Одобрительные восклицания со всех сторон поддержали речь Ата хана. В душе Кара-Кумуч понимал, что взять силой город неимоверно сложно, но нарушить данное Фархад Абу-Салиму слово было выше его сил, тем более что было задето самолюбие молодого хана.
– Положить под стенами своих лучших воинов и так и не взять город? Как я буду смотреть в глаза их детям? Нет, выход обязательно должен быть! – в этот миг, промелькнуло в мозгу.
Кара-Кумуч мучительно задумался:
– В принципе отец прав. Штурм стен без осадных орудий и колесных башен не мыслим. Можно заготовить примитивные лестницы и с ними пойти на приступ, но тогда нам не избежать больших потерь. Нет… Выход просто обязан быть! Держать осаду вокруг Семендера можно до бесконечности долго, доступ продовольствия с берега моря мне никак не перекрыть.
Внезапно в голову пришла подлая мысль:
– Пусть будет так. Победителей не судят, но сначала нужно все хорошо взвесить!
– Уходить нельзя. Нужно обязательно брать город! – обеспокоенный происходящим, поддержал Кара-Кумуча Урус хан. – Я могу построить на месте осадные машины, но для этого мне потребуется некоторое время.
– Я полностью согласен с Ата ханом. На стены не влезть, я не сторонник невозможных планов. К сожалению, нужно уходить, – вмешался в разговор Мурта хан.
– Мы тоже так считаем, погибнут сотни, а может тысячи, – почувствовав поддержку, высказывались старейшины и сотники.
– Подождите, не нужно лишних споров, – хитро улыбаясь, произнес Кара-Кумуч. – Отец, я прошу всего лишь два часа. К концу этого срока я либо предложу вариант штурма города, либо соглашусь с вашим мнением и тогда начнем отход.
– Пусть будет по-твоему, Кара-Кумуч, надеюсь, ты знаешь, что говоришь, – голосом, не терпящим возражений, произнес мудрый хан. – Все свободны. Когда солнце начнет клониться от зенита к закату, жду всех здесь на этом месте…
******
Каменные лачуги селения черны. Каждая из них окружена пустым фруктовым садом и запрятана в каменную ограду. Улиц в селении нет, есть только узкие извилистые проходы между оградами, такие узкие, что в них едва могут разойтись два ишака. Холодный ветер с гор завывает и кружит. Жителей не видно. Кому охота выбираться на такой ветер, да и что делать там, когда чужие воины с севера пришли на эту землю и взяли в плотное кольцо осады город, расположенный у подножья горы. Люди в страхе забились по своим жилищам и ждут, что же будет дальше с Семендером. Выходить наружу без особой нужды опасно, чего доброго вполне можно оказаться на рабском помосте.
Пламя в очаге погасло, нет хвороста, чтобы поддерживать огонь постоянно. Жители селения по очереди держат негасимый источник тепла. Гуль-Бике схватила глиняную чашку и выбежала из дому. Через некоторое время она вернулась обратно, прижимая горячую чашу к животу. Осторожно хватая пальцами раздобытые у соседа горячие угли, она выкладывает их в очаг на заранее приготовленные куски сухого кизяка. Девочка прикрывает раскаленные угли руками, старательно дует на них, до тех пор, пока едкий синеватый дум полностью не окутывает ее голову. Глаза слезятся, Гуль-Бике вытирает слезы руками, размазывая грязь по лицу. Маленький братец, не обращая внимания на происходящее, беззаботно играет сам с собой на грязном глиняном полу в бараньи альчики.
– Смотри, чтоб огонь не потух! – строго говорит ему Гуль-Бике, – я скоро вернусь, я за хворостом.
Холодный ветер дует прямо в разгоряченное лицо. Гуль-Бике быстро бежит по селению, перепрыгивая босыми ногами с камня на камень, и размышляет по пути:
– Где же взять хворост? Далеко уходить страшно, мачеха предупреждала, что вокруг рыщут чужеземные воины. Чего доброго еще накинут на шею невольничью петлю и уволокут за собой.
Селение уже далеко позади. Горный ручей весело бежит по ущелью, русло которого усеяно мелкими обломками скал. Кое-где в колючем кустарнике торчат сухие ветви, но их мало. Гуль-Бике осторожно, чтобы не поранить руки, ломает их и бросает прямо на тропинку:
– Соберу все на обратном пути.
Хвороста нужно много, чтоб хватило на пару дней, чтоб не пришлось больше выходить из дому.
Гуль-Бике обходит нависающий утес, за которым открываются густые заросли боярышника. Прошлогодняя колючка больно впивается в ногу. Девчушка садится прямо на землю, вытаскивает из ноги колючку, размазывает кровь, а сама глазами уже рыщет по кронам деревьев:
