и Владимир Иннокентьевич Салыгин пили в просторной гостиной чай, заваренный по-туркменски, душистый и сладкий. Но непринужденной беседы, к которой обычно располагает чаепитие, долго не получалось. Между мной и Агриппиной Дмитриевной чувствовалась неприятная натянутость. Настороженно поглядывали на гостей и старушки. Особенно внимательно присматривалась тетушка Ирма к Салыгину. А тот, человек компанейский, на этот раз, будто на зло ей, играл в молчанку, лишь громко прихлебывал из пиалы.
Я понимал причину замкнутости Салыгина. Еще в коридоре, перед тем как появиться здесь, он успел удрученно шепнуть мне:
— Сбежала от меня Огородникова. Сказала, куда-то ей надо зайти по неотложному делу. Подвела меня к этому дому, и след ее простыл. Однако побожилась скоро прибежать сюда. Боюсь, как бы не наврала: я ей — про карася, она в ответ — про щуку. Рассказала сказочку… Странная бабенка! Небось посмеивается: вот, дескать, как ловко провела москвича.
— Не сгущай краски, — сказал я, но все же подумал: если история со щукой — выдумка Марии Осиповны, то права Агриппина Дмитриевна: никакого медальона не было у Светланы Тарасовны, он — плод ее больного воображения.
Между тем, чтобы не портить компанию, Салыгин заулыбался и отодвинул в сторону пиалу.
— Представьте себе, мои ангелочки, что мы снимаем фильм. Пожилой холостяк покупает на рынке преогромную золотую рыбину, и в животе ее… О, ужас! Что вы думаете?.. Нет, не оловянный солдатик, а — женщина!
Клавдия Поликарповна от страха замахала руками:
— На ночь глядя такие анекдоты!
— Ну и заврались вы, дорогой! — заметила Агриппина Дмитриевна не без фамильярности. — Ни к чему на ночь путать мою матушку. Признайтесь, что пошутили!
— Ничуть! — заупрямился он. — Более того, доложу: той женщиной, которую проглотила аку… Извините, оговорился!.. Проглотила щука… Понимаете, щука проглотила вашу милую соседку Марию Осиповну Огородникову. Ей бы под старость замуж выйти, а щука бац — и в воду! Каково, а?
— В чем смысл вашей аллегории? — пожала плечами Агриппина Дмитриевна. — Даже для кино… неподходящий сюжет. И при чем тут Мария Осиповна?.. Еще не закончили сценарий?
— То-то, ангелочек! Сценарий при мне, в голове моей, много лет. И нет покоя… Ищу маленькую деталь. Сегодня будто бы нашел, а вот… Надо же!
Его прорвало, понесло на откровенность. Трогательно выражал он свою сердечную боль, то и дело вытирал носовым платком со лба обильный пот, рассказывая о том, что произошло с ним, когда он работал в колонии для малолеток. Сказал, что по его вине утерян золотой медальон, который одна из девочек просила передать государству в фонд мира. И видать, уж очень защемило сердце Агриппины Дмитриевны. С искаженным от сострадания лицом она с трудом произнесла:
— Погодите, Владимир Иннокентьевич!.. Я поняла, что в свое время вам пришлось именно здесь, в Суздале, работать воспитателем в колонии девочек… Боже мой, его невероятно!
Агриппина Дмитриевна, будто задохнувшись, откинулась на спинку стула, прикрыла лицо дрожащими руками. Наверное, дрогнуло и сердце Клавдии Поликарповны. Она также поднесла руки к своему лицу, прижала пальцы к вискам, словно силилась вспомнить что-то свое, и вдруг, вспомнив, заторопилась в свою комнату. Тут же вернулась, держа в руках вместительную шкатулку из красного дерева. Подала ее Салыгину:
— Поищите, дорогой человек. Здесь кое-что имеется из золотых вещиц. Подарки мужа. А кое-что сама покупала, на зубы. Свои-то побаливают…
Она не успела до конца выразить свою мысль, а Владимир Иннокентьевич заглянуть в шкатулку.
— Слышите, в окно кто-то барабанит! — вскричала тетушка Ирма.
Клавдия Поликарповна ахнула и выронила шкатулку. Все, что было в ней, рассыпалось по полу. Мы оцепенели. Оживилась лишь одна тетушка Ирма, кинулась к двери на вновь раздавшийся настойчивый стук.
— Владимир Иннокентьевич!.. Ба, товарищ комиссар!
— Был таким, был, Микола… Дорогой мой!… — обнимал Салыгин Градова.
— Ого-го-го! — заливался тот на весь дом.
Одинаково рослые и видные, словно молодые парни, кружились они, то присматриваясь друг к другу, то отступая назад, то обнимаясь.
Вместе с Николаем Васильевичем в доме Колосковых появилась и Светлана Тарасовна. Их тоже захлестнула горячая радость встречи. И они кружились по комнате в обнимку. Только Клавдия Поликарповна да тетушка Ирма на некоторое время притихли, переглядываясь и кидая недоумевающий взгляд на пол.
— Стойте! — наконец, когда Клавдия Поликарповна подняла оказавшуюся у ее ног какую-то вещицу из шкатулки, крикнула тетушка Ирма. — Стойте, бегемоты, умереть бы мне завтра! Золото топчете!
Только после этого фамильные ценности приковали к себе всеобщее внимание. Особенно насторожился Николай Васильевич. В нем как бы сказалась профессиональная жилка.
— А что тут?.. Или какой курган раскопали?! — сверкнул он очками.
— Помогите собрать! — попросила гостей Клавдия Поликарповна.
Все мы помогали. Расползлись на корточках по полу. Вскоре на столе перед Клавдией Поликарповной образовалась горка всяких вещиц, она подозвала нас.
Мы дружно окружили Клавдию Поликарповну.
— Моя девочка! — обратилась она к Агриппине Дмитриевне. — Покойный Дмитрий Ираклиевич когда-то сказал мне, что мы с ним не вечны на земле, и если вам придется уходить из жизни, то надо уйти так, чтобы оставить людям добро. Это добро он видел в тебе. И потому сказал: «У нас нет своих детей. Давай сделаем жизнь этого ребенка счастливой». Ну так вот, если я когда-либо причинила тебе несчастье, в чем провинилась, ты прости меня…
— Что с тобой, мама?! — заволновалась Агриппина Дмитриевна.
— Все хорошо… Даже очень хорошо…
Клавдия Поликарповна, смахнув с глаз навернувшиеся слезы, устремила взгляд на Салыгина.
— А вас поблагодарить хочу. Спасибо, что появились в нашем доме.
— За что бы? — смущенно затеребил Салыгин свою бородку.
— Если та ваша бедная девочка решилась отдать государству какую-то свою драгоценность, то что мне, старухе, остается делать…
Клавдия Поликарповна протянула руки к столу и отодвинула от себя горку фамильных ценностей.
— Пусть это будет от всех нас, всех Колосковых… От Дмитрия Ираклиевича, от меня и нашей с ним девочки… И от ее тетушки Ирмы…
