Потом… Я встретила старых друзей. Ник и Света, те самые, что лечили меня и вечно препирались друг с другом. Они теперь женаты и воспитывают Паоло.
Вряд ли я могла предположить, что все сложится таким образом. Я часто представляла, как встречаю его, искала Паоло в каждом смуглом мальчишке и не могла вынести, что он возненавидел меня за то, что я бросила его, оставила в этом новом мире одного. Он ведь мой. Он семья и должен быть с нами.
«Вот он мой, Пашка! — Лана прижимает к себе Паоло, оставляя на нем, как и на мне следы муки. — Правда похож?»
«Очень! Один в один!»
Он загорел, вытянулся, стал мало-помалу превращаться в юношу, его глаза не перестали быть взрослыми, но стали совершенно другими — спокойными и такими счастливыми, совсем, как у обнимающей его Ланы. Не помню, когда плакала так как вчера в последний раз.
— Мам?
— Ммм?..
Я ставлю перед Анной тарелку с овсяной кашей и еще две поменьше, игрушечные для двух драгоценных бегемотов. Кусочки банана и ананаса завершают вид утренних блюд.
— Ты сказала, что Клейтон друг…
Меня словно холодным душем окатило. Я рано или поздно ждала этого разговора. Знала, что дочь осмыслит все как следует, а потом пойдут вопросы. Хорошо, что энциклопедию с устройством и физиологией человека я пока припрятала в самый дальний угол библиотеки Вэста.
— Все верно.
— Раф тоже твой друг?
— Именно.
Рыбка бросает взгляд в сторону спальни, и я примерно представляю, чего конкретно будет касаться следующий вопрос. Меня одолевает чувство досады, стыда и веселья. Я слышу, как заворочался Раф и не тешу себя иллюзией, что он просто спит и не в курсе этого разговора.
— Маркиз никогда не спал в твоей кровати.
— Потому что маркиз просто друг, а вот Раф тот, которого я люблю.
— Но маркиза ты тоже любишь.
— Не так как его. Ты же слышала, как я назвала вчера Рафаэля?
Она утвердительно трясет хвостиками.
— Рафа я хочу обнимать и целовать, чтобы он просыпался со мной по утрам, а вечером подтыкал одеяло и желал спокойной ночи, а вот с маркизом такого нет.
Анна кивает, продолжая заниматься кашей. У нее задумчивый вид, не такой, как вчера или позавчера. Раф засыпает в моей постели уже не в первый раз, и спальня стала общей не неделю и даже не месяц тому назад, но Эй-Джей созрела именно сейчас.
— А Паоло?
Я давлюсь кофе, не ожидав, что нелегкий для меня разговор повернет в такую сторону. Кто-то давится смехом, заглушая свой хохот подушкой в соседней комнате. Мне и смешно, и досадно одновременно.
— Мы много раз говорили с тобой о том, что люди делятся на плохих и хороших, чужих и близких, знакомых и друзей. С друзьями происходит тоже самое. Одни нам очень близки, потому что дороги нам, им нравятся те же вещи, книги, музыка, фильмы, потому что они разделяют с нами наши интересы, помогают в горе и в радости…
— А другие?
Бобу вымазан кашей от уха до уха, а Шоко радуется объемам великоватой для него тарелки.
— С другими все точно также, только их мы не хотим отпускать и делиться с кем бы то ни было. Мы беспокоимся за них чуточку больше, потому что они заняли самое важное место в нашей душе и сердце. Вот так у меня с Рафом.
— А я?
О, Боже!
— А ты одна. Единственная, самая главная и неповторимая.
Дочь светлеет лицом. Кажется, ее совсем не Раф беспокоил, а то, что я стану любить ее меньше.
— Прекрати кормить Бобу и ешь уже сама. Овсянка остыла.
Анна спрыгивает со стула и подходит ко мне, обнимая, тихо говоря мне, но и не мне вовсе.
— Ты слышишь? Я главная.
Я глажу ее по голове, по спине и затылку. Она самая главная. Она моя победа. Моя новая жизнь.
* * *
— Хочешь обнимать и целовать?
Раф усаживается на кровати и забрасывает себе за спину подушку. Его синие глаза блестят, так красиво и ярко переливаясь на утреннем свету, притягивают подойти поближе и убедиться в том, что они и в самом деле такие.
— Я начинаю задумываться, а правильно ли я выразилась, — говорит она деланно сердито, но улыбается пусть и про себя, вспоминая разговор с дочерью. — Ты тоже заметил, как она уточнила насчет Клейтона и Паоло? Почему не вспомнила про Нирана?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Смышленая Рыбка начала издалека, выведала все и расставила все точки над i уже на этом этапе.
— Я значит не в счет?
— Тебя она уже потеряла, — смеется Алекс. — С тобой уже ничего не поделать, и ты мой.
Алекс, чуть помедлив, садится к нему на колени.
— Мне очень понравилось твое обращение, — Раф придвигает ее к себе, берясь за тонкий пояс халата. — Что вчера, что сегодня.
Светлая ткань легко поддается его рукам, медленно расходится в стороны, обнажая сначала грудь, а потом и живот.
— Ты, кстати говоря, первый раз назвала меня так.
Алекс наклоняется и просто целует его в губы, осознав, что соскучилась по такому простому прикосновению, шепчет в них:
— Это ты так думаешь.
— Даже так?
Халат соскальзывает с ее округлых плеч, оставив вместо себя каскад блестящих темных волос. Алекс еще пахнет ночной охотой, джунглями, непередаваемым ароматом остывающей африканской земли и пролитой кровью.
— Именно. Я не теряю надежды на то, что однажды ты согласишься на мое предложение.
Она привстает на месте, усаживаясь поудобнее. Его захватывает то, что он видит и чувствует. Держать себя в руках совсем не так просто, как кажется. Он держит ее за бедра, пока еще только поглаживая, дразня ее тем, что практически никак не реагирует на ее прикосновения. Почти никак.
— Это на какое же?
— Руки и сердца.
Неожиданно. Раф хмыкает, привлекает ее к себе, когда она тянется к нему, улыбаясь, за новым поцелуем.
— Все смеешься надо мной, Дарресон?
Он обнимает ее, прикасаясь губами к коже плеч. Раф проводит по груди, за которой все еще быстро и громко бьется ее сердце, обрисовывая ее контур, спускается на живот проводя по нему, прислушиваясь к тому, что творится под небольшой выпуклостью. Пока ничего. Но он не теряет надежды поймать этот момент.
— Нет. Больше над собой.
— Объяснишь мне?
— Когда я задумала ответить «да», в моей жизни вновь появились эти красные полоски. У тебя телефон звонит.
Раф смотрит на экран, хмурится и отвечает на звонок, включая громкую связь.
— Раф!
— Стейси, я ведь просил тебя пока не звонить мне.
— Подожди! Пожалуйста!..
Алекс поднимается, перед этим чмокнув его в щеку. Она подбирает халат, накидывая его на плечи, собираясь покинуть спальню и вновь оставить его одного. Он прекрасно понимает ее почему она не хочет оставаться в комнате — он бы поступил точно также.
— У меня есть новости. Может, услышав их, ты смягчишься и наконец-таки простишь нас?
Раф не простил их, потому что не понял. Он себе таких вольностей не позволяет и не позволял.
— Я слушаю.
— Хочу подарить тебе дочь.
Алекс поворачивается на пятках, продолжая завязывать халат. Ее взгляд можно описать, как изумленный.
— МакКена, ты хорошо себя чувствуешь? Или соседство с реагентами оказалось не таким уж и безвредным?
— Анна Джонатан. Она твоя дочь. Я сделала тест на отцовство.
Алекс молчит, но ее поза меняется, она фыркает, скрещивает руки на груди и смотрит на него так укорительно, приподнимая при этом бровь. Раф хмыкает. Да уж! Сенсации не произошло.
— Это не новость. Что-то еще?
— Ты знаешь?
— Да.
Он не станет говорить ей, что Алекс беременна. Однажды, он сделал это и все сложилось не самым лучшим образом.
* * *
— Отличная выставка? — говорит Сара, потягивая шампанское из высокого и крайне неудобного бокала, в котором плавает половинка клубники. — Откуда они достали эти фотографии?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Алекс жмет плечами, уже в который раз рассматривая огромный снимок на стене. На ней изображен Джейк. Это один из лучших ее кадров. Его лица не видно полностью, другая его часть скрыта во мраке ночи, в котором нельзя разглядеть очертания мертвого города и дымок от зажатой в правой руке сигареты. Она знает, что они были там.
