Вот кто- то стукнул в сенцах дверью. Аленка превратилась в слух. Андрей? Нет, это корова ударила ногой о дощатый помост в пристройке. Но вот в оконную раму кто-то постучал… Она долго всматривалась в глухую черноту ночи; ей почудилось, будто кто-то шел от дровяного сарая по дорожке к избе. У сарая на веревке висело старое платьишко -забыла она его снять. Вот оно и маячило на ветру, и Аленка вставала с постели, подходила к окну, вглядывалась в непроглядный мрак. Наконец с рассветом, истомившаяся и обессиленная, уснула как убитая и проспала, не подоив корову.
Весь оставшийся день думала об Андрее, и из рук валилось все. Вечером она даже достала из сундука гражданский костюм Андрея, вычистила и выгладила его. На нее нахлынули воспоминания об их первой встрече в лесу. Андрей на свадьбе был в этом синем костюме и светло-кремовой шелковой рубахе. Он называл ее «кудрявой березонькой», когда, распустив косы, она садилась на лугу и плела венки из полевых цветов… И все это было как будто совсем недавно. А ведь уже два года Андрей в армии, и полтора года их сыновьям.
Она поглядела с тревогой на беззаботно спавших детей, прикрыла одеялом их оголенные ноги.
«Если Андрей меня любит, - думала она, - он придет, непременно придет… Пусть даже на минутку… Ведь он еще не видел сыновей…» Да и самой хотелось испытать его мужскую ласку, от которой уже стала отвыкать. Аленка стояла у окна, с тревогой прислушиваясь к артиллерийской канонаде. А сердце ее так и рвалось куда-то. «Что такое, почему оно болит, как никогда? Может, случилось что с Андреем? Может, он лежит где, умирает, просит пить, и некому дать ему глоток воды?» Она, сама не зная зачем, выбежала в сенцы, налила в бутылку воды и, возвратись в комнату, поставила на стол. Уронила голову на руки и заплакала. «Андрюшенька ты мой, родненький, - зашептала она одними губами, - не видать мне, видно, тебя…»
Но вот сквозь всхлипывания она услышала, как кто-то постучал в окно. Она прислушалась. Тишина. Мирно тикают ходики да посапывают сыновья-близнецы. «Наверно, опять показалось». Снова услышала, как кто-то барабанит мягко концами пальцев. Так стучал всегда Андрей. Сжалось сердце, перехватило дыхание. Аленка опрометью бросилась к окну, ткнулась горячим лбом в стекло… Оно хрустнуло и, зазвенев, посыпалось на подоконник. В ноздри ударила лесная свежесть и запах мужского терпкого пота. Она не помнила, как добежала до дверей, открыла их, обессиленными руками ухватилась за шею мужа и оборвалась… но он подхватил и внес ее в дом, осыпая поцелуями.
- Андрюшенька, родной мой… А я-то дура…
Она не могла говорить, задыхалась, пересохло в горле, душили слезы.
- Ну, будет, будет, Лена…
Его радовали и раздражали эти слезы.
- Ну, что ты, дурочка, как по покойнику, плачешь? Я ведь пришел…
Она подымала на миг глаза и вновь, уткнувшись в его грудь, плакала и ласкала рукой его жесткие спутанные волосы.
Он тискал ее в своих грубых объятиях и каждый раз спрашивал:
- Лена, ты чего?
Она, с горевшим, будто выстеганным крапивой от его жесткой бороды лицом, закрывала глаза и еще плотней жалась к его широкой груди. Ей все время хотелось спросить его: «Надолго ли пришел домой?» Но она боялась спрашивать об этом. И по тому, как он быстро вдруг отстранил ее и спросил: «Где хлопцы?» - она поняла, что Андрей пришел ненадолго. Она снова прижалась к нему и заплакала. Андрей повторил вопрос, и тогда она молча повела его. Он осторожно приблизился к кровати, взглянул и широко улыбнулся.
- Вот они какие! Махонькие… - И тотчас в его глазах застыл ледок грусти.
Аленка приласкалась к мужу, он обнял ее и стал снова целовать.
- Хорошая ты у меня, Ленка…
- А я так ждала тебя, так ждала… Надолго?
- Кормить будешь? - спросил он, виновато улыбаясь. И тут увидел на столе бутылку. - Аль гостей ждала? - хитро подмигнул он, показывая глазами.
- Да это же вода, Андрюшенька, - и поднесла бутылку к его носу. - Я тебе настоечки на рябине мигом. - И Аленка бесшумно шмыгнула в чулан.
Андрей беспокойно осматривал комнату, а мысли его были далеко, там, на фронте, с товарищами. Что они делают, пока он сидит в родном доме? Может, кто из них уже погиб? Вспомнил разговор двух неизвестных бойцов в лесу. Начал беспокойно ходить, поскрипывая половицами. «К утру надо непременно вернуться…»
Аленка торопливо хлопотала у стола, и все валилось из рук. Появилась нехитрая домашняя снедь: соленые огурцы и помидоры, сало и янтарного цвета рябиновая настойка. Она наливала из графина, позванивая о стаканы и расплескивая на стол.
- Давай, Андрюша, чтобы все было хорошо…
Они чокнулись. Андрей нахмурил брови и молча выпил. Она отпила глоток, задохнулась, закашлялась и вдруг заплакала. Андрей поставил стакан, подошел к ней и тут заметил на ее лбу свежий порез.
- Где это ты?
- Не знаю, Андрюшенька, - провела рукой - кровь. Андрей достал индивидуальный пакет, разорвал и нежно обтер кровь со лба. И с грустной усмешкой сказал:
- Вояка ты моя! - Потом он взял помидор, поднес к ее губам. - Пополам давай?…
Она откусила, улыбнулась ему своей тоскливой улыбкой, поперхнулась и потянулась рукой к рябиновой. Но Андрей остановил ее руку.
- Плохие там дела, Андрюшенька? - спросила она, заглядывая ему в глаза.
- Плохие, - сказал он, помрачнел и стал торопливо жевать. - Поехала бы ты к родным на Дон, Лена…
- Куда же, Андрюша, я с двоими? Может, не пустите немца дальше?
Андрей промолчал. Сердце его опять заныло давней болью.
- Стели спать…
Андрей не стал раздеваться, снял сапоги, ремень, расстегнул ворот гимнастерки и лег.
У Аленки кружилась голова не столько от нескольких глотков выпитой настойки, сколько от волнения и беспокойных мыслей.
- Андрюша, а Андрюша, - жарко зашептала она ему в ухо. - Как же мы без тебя? Сил моих больше нет, И дети… Вдруг немец придет? Вон другие мужики попришли домой…
Андрея будто кто сбросил с койки. Он даже задохнулся от гнева.
- Да ты что, с ума спятила, Аленка? Не трави ты мою душу…
Она уронила голову ему на грудь, и он почувствовал, как теплый ручеек щекочет ему тело.
- Ну ты только подумай, я же своего командира обману. Что товарищи обо мне думать станут? Мне верили, а я… Бросил фронт и убег… - Он задыхался от гнева. - Ну что, ежели все по своим домам разбегутся, что тогда?
В окне дрожал мутноватый рассвет. Андрей ласкал ее горячие руки шершавыми, огрубевшими ладонями, а она, обессиленная и притихшая, лежала будто не живая, закрыв глаза. Он встал, подошел к кровати детей, поцеловал их, постоял и вернулся к ней. Надо было уходить, но не было сил оторваться от всего родного и близкого. Андрей прижал ее к груди.
- Сыновей береги, Лена… Себя береги…
Она обвила его шею руками и долго глядела опухшими глазами, в которых уже не было слез. Их покрыла туманная дымка безысходной тоски и горя.
- Ты не серчай на меня, Андрюша… Я же тебя люблю…
…С рассветом Андрей возвращался в подразделение. Ноги не хотели повиноваться ему, будто они налились каменной тяжестью. Ноздри щекотал терпкий и пряный запах волос Аленки. Голова ее всю ночь покоилась у Андрея на груди, и гимнастерка теперь была влажная и холодила грудь.
6
Жигуленко провел беспокойную ночь. Неделю тому назад он сдал свои обязанности командира разведывательной роты и опять исполнял должность адъютанта комдива. Сначала он отказался идти на эту должность, но Русачев сказал:
- Ты ведь скоро отправишься учиться. Послужи мне последние дни. Тяжело мне, Евгений Всеволодович. Видишь, как немец жмет. Того и гляди сомнет нас.
Русачев рассчитывал, что Жигуленко, уезжая учиться, непременно встретится с Ритой и они зарегистрируются. Разговаривая по душам, полковник намекнул Евгению, что все это он делает во имя их будущей семьи.
Жигуленко поблагодарил тестя и обещал оформить свой брак с Ритой. Русачев поверил. Да и из последнего, письма Марины Саввишны он знал, что теперь Рита часто получает от Евгения теплые, хорошие письма. По словам Марины Саввишны, Евгений писал: если родится мальчик, а это - его желание, то хорошо бы назвать его именем отца, а если девочка, то пусть Рита даст ей имя по своему выбору.
Вскоре после первых писем Евгений выслал Рите, как законной жене, аттестат и золотые трофейные часики, от которых отказалась Ляна.
И Василий Александрович резко изменил отношение к Жигуленко: теперь он нередко приглашал его к себе обедать и ужинать; торопил Харина с представлением Евгения к награде - ордену Красной Звезды за удачную поимку «языка»; отдал ему свое новое кожаное снаряжение, а на днях, когда он вновь стал его адъютантом, подарил маленький никелированный пистолет.
И все же Жигуленко был чем-то недоволен и даже резок в отношении штабных работников. Заметив это, Русачев спросил Жигуленко:
