она поцеловала каштановые, седоватые волосы, - все время улыбаешься».
-И буду, - он потянул жену к себе на колени. «И завтра проснусь с улыбкой, и вообще - теперь до
конца жизни стану улыбаться, всегда. Потому что нет человека меня счастливей, Марта. Спасибо, -
он прижался губами к белой шее, - спасибо тебе».
-Хорошо как, - Марта положила голову ему на плечо. «Как Тео с Теодором - дождались своего
счастья. И мы тоже, - от него пахло сандалом - теплый, волнующий запах. Марта рассмеялась:
-Дети, опешили, конечно. Но не обиделись.
-У них только что была светская свадьба с банкетом на сто человек, - сварливо отозвался муж. «И
вообще, не в наши годы устраивать что-то такое, - он повел рукой в воздухе. «Завтра проводим
мальчиков до Мейденхеда, пообедаем там, на постоялом дворе. И останется у нас одна Элиза».
-Она тебя любит, - ласково заметила Марта. «И Тедди – тоже. Ты ему все эти годы, как отец был. Ты
и Джон, да хранит Господь память его. Я поиграю, как обещала, - она спрыгнула на персидский
ковер и присела к фортепиано: «Гайдн. Он эту сонату мисс Янсен посвятил, той, что мне музыку
преподает. Совсем новая».
Окна гостиной были раскрыты в тихий сад, над Темзой садилось золотое солнце, где-то наверху, в
уже темном небе, перекликаясь, плыли на юг птицы. Огоньки свечей дрожали в серебряных
подсвечниках, она играла - нежно касаясь тонкими пальцами клавиш. Музыка наполняла комнату.
Питер, тихо поднявшись, подойдя к ней, обнял за плечи. Марта вскинула зеленые глаза. Он,
наклонившись, шепнув: «Я люблю тебя», - встал на колени.
-Милый мой, - она обняла его - всего, укрыв в своих теплых руках. «Милый мой, Питер..., Все, все, -
она целовала его влажные глаза, - все закончилось. Мы теперь оба дома, любовь моя, и так будет
всегда.
-Да, - ответил Питер, целуя ее руки, колени, подол ее платья, вдыхая запах жасмина, - да, счастье
мое. Ветер с реки колебал пламя свечей. Марта, скользнув к нему в объятья, распуская волосы,
повторила: «Так будет всегда».
Эпилог
Санкт-Петербург, январь 1795 года
За окном выла, кружилась метель, раскачивая редкие, масляные фонари на набережной
Фонтанки. Мишель приподнялся на цыпочках. Приложив ладонь к заледеневшему стеклу, мальчик
полюбовался ее отпечатком. Жарко горел камин, на маленьком столе, рядом с раскрытой
тетрадью, стояла серебряная чернильница.
Мишель присел и, быстро закончив страницу французской прописи, хмыкнул: «Все равно месье
Деннер завтра не придет, такой мороз на улице. И мама…, - он прислушался - в передней опять
открылась дверь. Кто-то заговорил - торопливо, вполголоса. До него донесся низкий стон.
Мальчик, посмотрев на белую статуэтку Мадонны, что ему подарил отец Симон из костела святой
Екатерины - перекрестился.
-Матерь Божья, - шептал Мишель, - пожалуйста, сохрани мамочку Тео и ребеночка. Пусть у меня
будет братик или сестричка….
Дверь тихонько скрипнула, и он несмело сказал: «Папа…». Лицо у отца было хмурое, усталое.
Федор тут, же улыбнулся: «Сделал уроки, милый? Сейчас Аграфена Ивановна нам чаю принесет,
выпьем с тобой и пора спать ложиться».
Отец опустился в кресло. Мишель забрался к нему на колени: «Папочка, а с мамой Тео - все
хорошо будет?»
Федор помолчал: «Надо молиться, милый».
Они пили чай. Федор, гладя Мишеля по голове, заставляя себя беззаботно с ним говорить,
мучительно думал: «Вторые сутки уже. Господи, только бы все обошлось, прошу тебя. Все же
хорошо было, и носила она легко, еще два месяца назад на занятия в театральную школу ездила.
Господи, как же я без Тео, я не смогу, не смогу жить…»
-Пойдем в умывальную, - он пощекотал Мишеля: «Потом я тебе сказку расскажу, из тех, что я на
Урале слышал. И песенку спою».
-Про котика? - Мишель прижался щекой к его руке. Федор, закрыв глаза, чувствуя, как щемит у
него сердце - тоской и предчувствием беды, - согласился: «Про котика»
Он перекрестил спящего ребенка и поцеловал белокурые волосы: «Слава Богу, Робеспьеру этому
голову отрубили, летом еще. Мишель и слышать о нем не хотел. Питер с Мартой поженились,
пусть будут счастливы».
Федор осторожно вышел в переднюю - там пахло травами, и услышал слабый, измученный крик,
что доносился из глубин квартиры. Он взял подсвечник и пошел к спальне. Внутри было жарко
натоплено, постель сбита, Тео лежала, вцепившись длинными пальцами в подушку. Акушерка и
врач доставали из таза прокипяченные инструменты. Федор бросил туда один взгляд и наклонился
над кроватью. «Милая, - тихо, одним дыханием прошептал он, - милая, как ты...».
-Теодор…, - ее сухие губы разомкнулись. «Так больно…Notre Dame….принеси, пожалуйста….»
-Икону просит, Федор Петрович, - акушерка намочила салфетку и ласково отерла лоб Тео.
-Сейчас, - сказал он. «Сейчас, конечно».
Профессор Максимович вышел вслед за ним. Федор, посмотрев на его хмурое лицо, распахнул
дверь кабинета. Он открыл шкатулку, и врач, тяжело вздохнув, закурив, - долго молчал.
-В общем, так, - наконец, сказал Максимович, стряхивая пепел:
-Схватки сначала были хорошие, но с вечера они, то пропадают, то появляются. Ребенок пока, - он
повторил, - пока, в безопасности, сердце у него бьется, но….- врач повел сигарой в воздухе и не
закончил.
-Сами понимаете, вашей жене почти тридцать шесть. Первые роды, плод крупный, - что
ожидаемо, - вы оба высокие. Если до утра ничего не случится - будем вызывать схватки и
накладывать щипцы, хотя я не люблю вмешиваться в естественный процесс разрешения от
бремени. Но тут, - врач развел руками, - промедлив, мы можем потерять и роженицу, и ребенка.
Федор перекладывал какие-то бумаги: «Я…я что-то могу сделать?»
Максимович посмотрел на выдвинутые ящики стола и пожал плечами: «Принесите икону, как она
хочет. И сходите в Пантелеймоновскую церковь, разбудите священника, пусть царские врата
откроют».
Он мимолетно улыбнулся: «Тогда ваша жена будет спокойна, а это, знаете ли, немаловажная вещь.
Ну а вы - молитесь, разумеется».
-Конечно, - Федор поднялся . Взяв со стола икону, он взглянул в зеленые глаза Богородицы.
«Помоги, - попросил он. Рядом лежало письмо. Он посмотрел на аккуратный почерк Питера: «Если
тебе удастся выяснить что-то об отце Майкла, я был бы очень благодарен. Мальчику важно знать -
что с ним случилось».
-Пойди еще узнай, - горько подумал Федор. «Это Тайной Канцелярии дело, не положено таким
интересоваться, головы не снесешь. Ладно, летом поеду на заводы, постараюсь там спросить -
может быть, башкиры слышали что-то об этом Салавате Юлаеве. Хотя погиб он, наверное».
Он зашел в спальню, и, опустившись на колени рядом с Тео, взял ее руку: «Я в церковь, милая.
Разбужу отца Павла, пусть он царские врата откроет. Тебе сразу легче будет. И вот, - он вложил в ее
пальцы икону, - вот она».
Тео тяжело дышала: «Теодор…, Если что…пусть дитя живет…, пожалуйста».
-Не будет такого, любовь моя, - коротко ответил ей муж. Поцеловав смуглый лоб, горячий,
покрытый капельками пота висок, он вышел.
Мороз перехватывал дыхание. Метель стихла, над Петербургом висело глубокое, черное,
пронизанное звездами небо. Федор остановился и, подышав на руки, спрятал их в карманы
шинели:
-Теперь, как Антуана казнили - у меня его тетрадь осталась. Пусть лежит, ждет своего часа. Я такое
публиковать не буду, хоть Антуан и хотел, - он вскинул голову и посмотрел на ковш Большой
Медведицы.
-Как это Кант сказал, в « Kritik der praktischen Vernunf»?». Правильно: «Две вещи наполняют меня
священным трепетом - звездное небо над головой и моральный закон внутри нас. Моральный
закон - повторил Федор и, сам того не ожидая, - улыбнулся. «Так верно будет. Пусть достанется
потомкам».
Он еще раз полюбовался звездами и вспомнил метеорит, с которым возился в своей мастерской, в
Академии Наук. «Палласово железо, - хмыкнул Федор. «Надо его азотной кислотой протравить,
убрать ржавчину. Я уверен, что там другое строение, нежели чем в земных минералах. Господи, да
о чем это я? - он встряхнул головой и поспешил к церкви.
Отец Павел, еще зевая, зажег свечи и открыл царские врата. «Вы помолитесь о здравии Феодосии
Давыдовны, - ласково сказал он. «О том, чтобы дитя благополучно появилось на свет. Все будет
хорошо, Федор Петрович».
Федор взял свечу. Посмотрев на строгий лик святителя Пантелеймона, он прошептал:
-Ты ведь врач был. Так помоги врачу, утверди его в знаниях, направь его руки, дай ему
уверенность в деле его. И ты тоже, - он подошел к иконе своего небесного покровителя, Федора
Стратилата. Воин стоял, держа в руке меч. «Ты тоже , - вздохнул Федор, - позаботься о нас».
