от жизни хиппи. Она редко наведывалась в Джорджтаун.
Оказалось, что отец Робин – один из заместителей госсекретаря США, дипломатический работник со стажем, в прошлом занимавший посты торгового атташе, вице-консула, консула и посла США в таких странах, как Иран, Египет, Великобритания, Тунис, и, главное, начавший свою дипломатическую карьеру в Греции. Звали его Джордж Льюис Джонс. В Греции он находился в 1940 году, еще до вступления Америки в войну с Германией. Греки в это время успешно выгоняли из Албании войска Муссолини. Это была первая победа над фашизмом, но ее цена оказалась очень высокой: тысячи греческих солдат остались без ног в результате обморожения и последующей ампутации.
В то время не существовало защитных средств от холода в горах, и весь мир сочувствовал пострадавшим грекам. Господин Джонс изобрел очень простую и недорогую инвалидную коляску и создал цех по изготовлению этих устройств. Тем самым он очень помог многим безногим солдатам, заполнившим греческие больницы. После прихода в Афины немцев, выбросивших раненых из больниц, бедняги переселились на улицы. В частности, Афины были переполнены людьми, передвигавшимися в колясках. Костылей, кстати, в то время тоже не было. Джонсы показали мне несколько фотографических альбомов. В разговорах выяснилось, что в Афинах они жили в Психико, недалеко от дома, где я жил, когда был шестилетним мальчиком.
Мама Робин в то время была беременна ею и добровольно работала медсестрой в одном из афинских военных госпиталей. Вскоре немцы выгнали из Греции всех иностранных дипломатов нейтральных стран. Семья Джонсов попала в Египет, где в 1942 году родилась Робин. Она родилась в момент, когда немцы уже подходили к Каиру, но были остановлены в знаменитом сражении при Эль-Аламейне. Как я уже писал, в этом сражении принимал участие мой двоюродный брат Дори. Разумеется, все эти факты произвели на меня огромное впечатление.
В 1966 году мы с Робин поженились. По настоянию Робин свадьба была организована на высочайшем уровне. Нас венчали в Национальном англиканском соборе Вашингтона, на строительство которого предки Робин сделали крупные пожертвования. На свадьбе присутствовали более семисот приглашенных гостей, в том числе православный архиепископ всей Америки и Канады, прочитавший пожелания от Константинопольского патриарха, сенаторов, послов и других высокопоставленных лиц. После свадьбы состоялся шикарный прием в загородном клубе Чеви-Чейс, одним из попечителей которого была любимая бабушка Робин, Мэри Кук.
Госпоже Кук было без малого девяносто лет. Она выглядела как довоенная аристократка, самая настоящая «южная леди», у которой было двенадцать человек прислуги. Мэри обожала внучку и полюбила также и меня. Кстати, она научила меня пить мятный джулеп – любимый напиток американских южан. На свадьбу мы получили от бабушки в подарок четырехэтажный дом в том же Джорджтауне. Из зарабатывающей себе на жизнь аэротаксистки Робин как по волшебству превратилась в вашингтонскую принцессу, и мы стали жить припеваючи.
Вскоре после этого в Греции произошел военный переворот, и я оказался в оппозиции, потеряв работу в посольстве и статус дипломата. В этой связи меня пригласил на обед в дипломатическом клубе мой свекор и сказал мне следующее: «Мой мальчик! Ты стал членом американского истеблишмента. Поэтому мы тебя не бросим, найдем тебе хорошее место в одном из крупных банков Нью-Йорка. У тебя есть на это право». Разумеется, я чувствовал себя не в своей тарелке, не желая идти его путем, – ведь он женился на богатой, – и потому вежливо отказался от его помощи. К тому времени я уже нашел себе место преподавателя Государственного университета штата Нью-Йорк в Олбани и собирался туда переехать. Робин ничего не имела против и помогла найти квартиру для нашего совместного проживания.
Хотя город Олбани и является столицей штата, он тем не менее немного напоминает провинциальные города Русского Севера. Он тоже стоит на северной дороге, в направлении Монреаля. Вокруг – красивые, холмистые места. Первыми поселенцами тех мест были голландцы, поэтому часто возникало ощущение, что находишься внутри произведений голландской живописи. После нервотрепки Вашинтона мне там было очень комфортно. Я окунулся в работу с головой, но Робин скучала по бабушке. У них было много общего: в госпоже Кук тоже было что-то от хиппи, как и в самой Робин до нашего брака. В конце концов, Робин стала посещать бабушку каждую неделю, а потом осталась у нее жить. Наш шикарный четырехэтажный дом мы сдали в аренду.
К востоку от Олбани располагалась Новая Англия. Там на мысе Кейп-Код, недалеко от усадьбы Кеннеди, находилась на берегу океана маленькая усадьба семьи Джонс. Мои новые родственники частенько приезжали туда на уик-энд, а по праздникам и на более длительное время. Меня тоже туда приглашали. Мой свекор занимался тогда главным образом рыбалкой, а также живописью – он был неплохим художником-любителем. У Робин было двое братьев: один – начинающий дипломат, впоследствии ставший банкиром, а другой (полагаю, под моим влиянием) стал журналистом. Наше общение было чрезвычайно приятным.
Неожиданно я получил приличное наследство от умершего в Триесте дяди Константина Протеджико, старшего брата моей мамы, нажившего за свою жизнь в этом вольном балканском городе приличное состояние и оставившего средства для покупки домов всем своим племянникам. На эти деньги я приобрел очень неплохой дом в Олбани в расчете на то, что Робин станет приезжать туда. Но она там ни разу не появилась, в отличие от своего отца, побывавшего там дважды. Таким образом, я встречался с Робин или в усадьбе на мысе Кейп-Код, или в Вашингтоне. Потом я понял, что для нее как южанки муж был не главным приоритетом – на первом месте находился клан.
Центром клана, несомненно, была бабушка Кук – в нем царил полный южный матриархат. Поскольку Мэри была ко мне весьма расположена, я обратился к ней с просьбой помочь мне и моим друзьям в лоббировании против «черных полковников» и против американской политики, которая их поддерживала. «Южная леди» хитро на меня посмотрела и согласилась.
Вскоре мы с бабушкой Кук начали давать приемы и почти что балы в честь разных греческих политических фигур из демократического лагеря. Все эти мероприятия проходили в шикарной резиденции госпожи Кук на Массачусетс-авеню в Вашингтоне. Я уверен, что американское правительство не обращало бы на них никакого внимания, если бы бабушка не приглашала туда весь вашингтонский свет. Эта тактика возымела действие: греческие демократы вошли в моду, о них стали писать газеты, их стали всюду принимать.
Все это не могло понравиться госдепартаменту, и я снова попал в черные списки, на этот раз уже в Америке. Под меня постоянно копали, проверяли мои налоговые декларации, но безуспешно – у меня все было в порядке. А Мэри
