и летом мы купались по два раза в день – утром и вечером. Дом был всегда открыт и полон друзей, чего не одобряла моя жена. Мы ловили скумбрию прямо на пляже и готовили ее там же. На Лонг-Айленде у нас с Мэри родился сын Антон. В целом это был спокойный и тихий период моей жизни. Сын рос, катался на пони, и когда его спрашивали: «Откуда ты, мальчик?», он всегда отвечал: «Я из Бейвиля».
В начале 1980 года мы переехали в Москву. Первым приехал я, а месяца через два – Мэри с ребенком. К сожалению, в Москве у нас появились сложности, поскольку Мэри предпочитала как можно чаще бывать в Афинах, где к тому времени уже жили ее родители и старший брат Пол. Все они были люди с техническим образованием. И в Греции Мэри не сидела без дела – реставрировала мой дом в Каритене и писала диссертацию, получившую золотую медаль в Школе бизнеса Нью-Йоркского университета. Таким образом она развивала семейные образовательные традиции.
Но при этом, как это часто бывает в подобных браках, через какое-то время наши с Мэри интересы довольно сильно разошлись. Она увлеклась нетрадиционными религиями и занялась астрологией и библиомантией – гаданием на Библии. Когда Мэри была в Москве, она активно общалась с дипломатами, но преимущественно западных посольств. Я был далек от религиозных экспериментов и эзотерики. Дома я проводил мало времени – у меня было много работы и, кроме того, я хотел общаться с русскими. И так далее. Каждый из нас был в чем-то виноват. Словом, отношения не получились и в конце концов мы расстались.
Глава седьмая
Переезд в Москву и жизнь в России
(1980–1991 гг.)
1. Начало моей жизни в России. Из истории греческой диаспоры. Работа в греческом посольстве. Переход в журналистику. Поездки, научные и культурные контакты
Когда я в декабре 1979 года звонил из Нью-Йорка в греческий МИД министру Мицотакису и просил о возможности поехать в посольство в Москву, Мицотакис сказал: «Ты поедешь при одном условии: ты должен быть там в течение трех дней». Я ответил, что согласен, поехал и купил билет – и сразу улетел в Афины. Там мне быстро сделали въездную визу в посольстве СССР, и следующим самолетом я уже летел в советскую столицу.
В Москву я попал в начале февраля 1980 года. Я знал, что в это время в России холодно, поэтому предусмотрительно купил в Нью-Йорке канадскую дубленку. Однако, когда я первый раз вышел на улицу, было минус тридцать градусов, и я боялся, что и дубленка не поможет. Помню, что у меня сразу же заныли от холода колени, так что ходить по городу было невозможно. Я приехал с одним чемоданом, остальные вещи пришли позже. Какое-то время, пока искал квартиру, прожил в гостинице «Пекин». Разумеется, по приезде я сразу же столкнулся с советской реальностью. Одним из ее самых экзотичных проявлений было то, что ночью в номере постоянно звонил телефон – женские голоса наперебой предлагали сексуальные услуги. В панике я решил, что имею дело с происками КГБ, то есть реагировал как типичный западный человек, изучавший Россию и воображавший себя специалистом.
В гостинице я, однако, пробыл недолго – посольство поместило меня в прекрасную шестикомнатную квартиру моего дипломатического предшественника Николаоса Дематаса, располагавшуюся в комплексе УПДК на Кутузовском проспекте. Дематас был в преклонном возрасте и родился в Крыму, где еще до революции окончил гимназию. Уезжая в Грецию, Дематас вывез из квартиры практически все вещи, но любезно оставил кровать и огромный советский телевизор «Рубин». Помню, как в мой первый вечер в квартире на Кутузовском я, запасшись бутылкой виски «Джонни Уокер», купленной в магазине дьюти-фри, сидел по-турецки на полу рядом с кроватью и, прихлебывая из бутылки, смотрел на экран телевизора, транслировавшего выступление Брежнева на каком-то важном советском собрании.
Кстати, квартира от УПДК, которую арендовало греческое посольство, была очень просторной и удобной. На самом деле, она состояла из двух трехкомнатных квартир, расположенных на одном этаже и соединенных вместе.
Управление дипломатическим корпусом представляло собой бюрократическую организацию при советском МИДе, обеспечивавшую жильем и сервисными услугами иностранных дипломатов, приезжавших в Россию. На балансе управления находились самые лучшие объекты недвижимости в городе, в том числе около ста пятидесяти исторических особняков с охранным статусом в центре, а также многочисленные роскошные виллы в Подмосковье. Учитывая высокое положение дипломатических представительств и лиц, арендовавших эти объекты, там поддерживался уровень безопасности и комфорта, отвечавший самым высоким международным стандартам. Иными словами, большинство москвичей проживали тогда в тесных и зачастую неудобных квартирах, но иностранцы должны были иметь все, чтобы жить красиво. Разумеется, все эти здания тщательно охранялись, и простому советскому человеку было не так-то просто побывать там в гостях, не вызвав интереса привратников.
Кроме всего прочего, УПДК обеспечивало сотрудников иностранных посольств, торговых представителей и журналистов обслуживающим персоналом – водителями, кухарками, горничными, офисным оборудованием и т. д. Эти люди получали часть зарплаты в т. н. сертификатах, которыми они пользовались, покупая дефицитные товары в магазинах «Березка». Это делало их привилегированными по сравнению с остальными жителями Москвы, пытающимися обеспечивать семьи всем необходимым в условиях ежедневной нехватки продуктов. Кроме того, было ясно, что часть персонала работает не по одному ведомству, к чему мы в основном относились весьма спокойно. Вообще, у всей этой жизни, связанной с УПДК, была определенная атмосфера, некий стиль, в котором ощущалось что-то кинематографическое. Я прожил в квартире, о которой идет речь, примерно год.
Быт я наладил очень быстро. Продукты покупал я сам в гастрономе на Никитском бульваре. Еду из них готовила выделенная мне УПДК кухарка. Особенно вкусно у нее получались традиционные блюда русской кухни – пирожки, пельмени и т. д. Дали мне и машину с водителем, благодаря чему дорога от дома на Кутузовском до посольства на улице Станиславского не отнимала у меня много времени[156]. К тому же это время я обычно использовал для того, чтобы просматривать газету или читать посольские материалы.
Кстати, половина здания, расположенного напротив греческого посольства, была незадолго до моего появления в Москве снята греко-американским судовладельцем Георгиосом П. Ливаносом, совсем недавно открывшим там офис. Г. П. Ливанос был судостроителем и человеком огромных творческих сил и прославился, например, тем, что первым в мире начал развивать контейнерное торговое судоходство. Советское правительство искало пути повышения эффективности торгового флота СССР и обратилось к Ливаносу как представителю ведущей морской страны Греции за содействием в этом вопросе. Г. П. Ливанос подписал с советской стороной соответствующий контракт, закрепивший за ним статус партнера и консультанта Кремля в вопросах управления советским торговым флотом.
Я знал Георгиоса
