– А… понятно.
– Я на компьютерные курсы записался. Только там домашние задания дают. Можно на твоем их делать?
– Конечно. Делай, когда надо.
– Лена, что с тобой? Какая-то ты не такая. Грустная очень.
– Не знаю, Гена. Наверно, эта четверть меня доконала. Все гнала, гнала. Вот – все пятерки, а никакой радости. Наверно, депрессия. А может, просто устала.
– Можно я включу компьютер? Хочу поработать с клавиатурой – я еще не все клавиши усвоил.
– Конечно. Вот возьми хороший учебник – здесь все есть.
Она села рядом и стала смотреть, как он запускает программу. Лицо ее было таким печальным, что у него заныло в груди. «Если она сейчас попросит достать Луну с неба, – подумал он, – полезу.
Сначала на крышу, потом на антенну, потом на облако. Может, дотянусь? Как же я люблю ее! До смерти».
И когда она наклонилась к нему, помогая установить курсор, он не смог совладать с собой. Обнял ее, прижал к себе и стал целовать в висок, в шею, в ухо – в то, что оказалось рядом с его губами. И вдруг с ужасом увидел, что по ее лицу потекли слезы. Она молча плакала.
– Леночка, что с тобой? Ты обиделась, да? Не плачь, я больше не буду!
Он отошел от нее и встал у стенки, спрятав дрожащие руки за спину.
– Нет, это ты прости меня, Геночка, прости меня! Я знаю: ты хороший, ты лучше всех! Ты так меня любишь! Но я не могу, не могу… сама не знаю, почему. Не могу… с тобой… у меня не получается. Ты подожди… еще подожди, не торопи меня. Может быть, потом… я привыкну к тебе, я… я постараюсь! Только сейчас… не трогай меня… пожалуйста!
– Хорошо, хорошо, не буду! Только ты не плачь. Я уже ухожу. Не плачь, ладно?
И он ушел. Поднимался по лестнице и думал: ей было одиноко и она впустила его к себе. Она все понимает, она хочет ответить ему – и не может. Что же это такое? Почему любовь так жестока к нему? Он всю жизнь старался стать достойным ее – и все впустую.
Но он еще поборется. Еще не все потеряно. Она сама сказала: может быть, потом. Он наберется терпения и будет ждать. Иначе – хоть с моста в воду. Ничего другого не остается.
А Маринка, попрыгав по комнате на одной ножке, упала на диван и стала грезить наяву, вспоминая сегодняшний вечер. Она обсасывала его, как косточку, – мгновение за мгновением. Вот он увидел ее и просиял, вот он взял ее под руку, вот они сидят, прижавшись друг к другу и слушают песенку дождя. Вот они в кафе, вот они во дворе, вот он притягивает ее за поясок к себе. О, как сладостно прикосновение его губ к ее губам! Какое-то новое ощущение во всем теле… какое-то тепло в груди. Нега – да, вот подходящее название этому ощущению. Как она его любит – бесконечно! Какое счастье любить! Как она жила без любви? И разве это была жизнь? Просто какое-то растительное существование.
От сладких грез ее оторвал звонок. Звонил, конечно, Дима.
– Мариночка, мы опять не договорились, когда встретимся.
Как ей хотелось сказать ему: «Немедленно! Прямо сейчас!». Но у нее хватило ума предоставить право назначить свидание Диме – сказывалось Генино воспитание.
– Когда хочешь, – ответила она, стараясь сдерживать насколько можно прорывающуюся в голосе радость.
– Давай завтра утром? Хочу пригласить тебя в гости. На обед. С мамой познакомлю. И с отцом. У меня мировые родители. Мама вообще мой лучший друг, хоть и завуч. Придешь?
– Ой, я боюсь! А вдруг я им не понравлюсь? А они знают, что ты хочешь меня пригласить?
– Конечно! Именно мама мне это и предложила. Я пришел, как хлющ, а она говорит: «Что, и завтра будешь девушку по дождю водить? Лучше пригласи в дом – посидите, поболтаете, на компьютере поиграете. Фильмы новые по видику посмотрите. Прогноз на завтра не располагает к прогулкам». Так ты придешь?
– Ладно, я согласна.
– Тогда я зайду за тобой часиков в десять. Погуляем немного для аппетита, а потом – к нам. Только предупреди своих, что тебя до вечера не будет. В крайнем случае, мой телефон оставь. Тебе не влетело от отца?
– Нет, обошлось. Мама заступилась.
– Если я зайду за тобой, он меня с лестницы не спустит?
– Нет, не бойся. Он, как узнал, что твой отец тоже полковник, сразу помягчел. Поворчал для вида, а так – ничего. Думаю, ты ему понравишься. Ты не можешь не понравиться.
– Спасибо. Мариночка, можно тебя спросить?
– Конечно! Спрашивай, о чем хочешь.
– Ты до меня с кем-нибудь встречалась?
– Нет. Друзья у меня среди ребят есть. С Венькой Ходаковым еще с детсада дружу, с Геной Гнилицким – ты его уже знаешь. А как с тобой – такое со мной впервые.
– Ну и как? Что ты чувствуешь? Только – правду.
– Дима, я так счастлива! Мне даже страшно.
– Почему страшно?
– А вдруг это только сон? Вдруг я завтра проснусь и окажется, что ничего этого нет?
– А я завтра тебе позвоню пораньше и скажу: «Доброе утро, солнышко!» И ты поймешь, что это не сон.
– Дима, а вдруг это все кончится? Знаешь… всякое бывает. Жизнь такая… переменчивая!
Она хотела сказать: «Вдруг ты меня разлюбишь?» Но у нее язык не повернулся произнести эти страшные слова вслух.
– Ничего не кончится! Все только начинается. Мариночка, у нас с тобой все впереди. Не думай ни о чем плохом. Спокойной ночи, дорогая! Мама трубку рвет. Целую тебя! Люблю очень!
– Спокойной ночи, Дима. Я тоже тебя очень люблю! До встречи.
В тот дождливый вечер Ольга вернулась с родительского собрания усталой и расстроенной. Ее десятиклассники написали четвертную контрольную из рук вон плохо. Пришлось выставить за четверть пять двоек. Но родители двоечников на собрание не явились. Почти все они не имели домашних телефонов, а к ним на работу завуч не дозвонилась. Ольга понадеялась, что детки сами скажут родителям о собрании. Но детки-двоечники, естественно, «забыли» это сделать – кому ж охота нарываться на родительский нагоняй? И все возмущение Ольги их учебой и поведением повисло в воздухе.
Особенно донимал преподавателей один хулиганистый парень. На вступительных экзаменах он показал крайне низкие знания, но его мать так плакала и просила директора зачислить сына, что тот сдался. Отец парня погиб от несчастного случая на производстве, и после этого мальчик совсем от рук отбился. Мать надеялась, что, может, хоть в лицее он возьмется за ум.
Но парень учиться никак не хотел – да и не мог, так как имел пробелы в знаниях едва ли не с начальной школы. Тем не менее, он был из лидеров – и поскольку не мог привлекать к себе внимание класса успехами в учебе, стал отличаться его безобразным поведением на уроках.
Родители постоянно возмущались поведением безобразника и частыми драками. Всем было ясно, что слабая успеваемость в классе – следствие низкой дисциплины. Нужно было принимать радикальные меры, а именно – отчислять парня из лицея. Тем более что у него за четверть стояли двойки по всем предметам, кроме физкультуры и биологии. Добрая биологичка вообще не ставила двоек. К тому же парень прогулял больше половины уроков, поэтому все основания для его отчисления были.
Но директор медлил. Ведь отчисление лицеиста сопряжено с крайне неприятными разговорами в гороно и необходимостью подыскивать школу, согласную принять двоечника. Но руководство этой школы обычно сразу начинало просить принять в лицей какого-нибудь ребенка «нужных» родителей. А тот впоследствии мог оказаться ничуть не лучше отчисленного.
К концу четверти терпение родителей лопнуло, и на собрании они высказали директору свое крайнее недовольство. Пришлось тому клятвенно пообещать, что в ближайшее время он соберет педсовет и поставит вопрос об отчислении безобразника. Только после этого родители успокоились.
Потом был очень нервный разговор о перегруженности детей домашними заданиями и проблемах с математикой. Эти проблемы возникали ежегодно. Из-за крайне слабых школьных знаний приходилось повторять математику буквально с начальной школы, со сложения и вычитания простых дробей, не говоря уже о десятичных, и одновременно проходить материал десятого класса. Поэтому, помимо интенсивной работы на уроках, очень много задавали на дом.
Еще хуже было с изучением физики. За два месяца первой четверти десятиклассники должны были повторить практически весь материал трех предыдущих классов. Ведь абсолютное большинство бывших школьников никогда не решало задач на законы Архимеда, сообщающихся сосудов и прочие, которые изучались в седьмом и восьмом классах. А без этого успешно решать задачи молекулярной физики и термодинамики было невозможно. Вот и приходилось заниматься этим всю первую четверть – а за оставшиеся полтора месяца короткой второй четверти вталкивать в головы ребят весь материал первого полугодия десятого класса.
И обвинять школьных учителей в слабых знаниях ребят было бессмысленно. Наоборот, при их теперешней позорной зарплате, на которую не смог бы прожить ни один нормальный человек, надо было кланяться им в ножки, что учат детей хоть чему-нибудь.
В общем, проблем с лицеистами было много. Но зато, где бы они потом ни учились, отовсюду приходили только отличные отзывы – марку лицея ребята держали высоко. Большинство из них поступало в свой Политех, задавая отличной учебой тон остальным студентам.
