окрещены, причем Иуда принял имя Герман и сделался монахом (1128 г.).
Евреи Майнца, Вормса и Кельна спустя тридцать лет после первого крестового похода, когда здесь еще реяли тени мучеников, не могли, конечно, хладнокровно смотреть на отступника, переходящего в лагерь торжествующих. Но то, что укрепляло национальную веру в народе как целом, могло поколебать ее в единичных личностях, которые, подобно Герману, рассуждали: если Бог любит евреев, почему он так мучит их и дает торжество враждебному «лжеучению»? Такие сомнения толкали слабых в объятия церкви. В Регенсбурге был такой случай. Сын богатых евреев, решив креститься, похитил у отца много денег и драгоценностей и отдал их на хранение местному архидиакону, который дал ему приют в своем доме для того, чтобы подготовить его к переходу в новую веру. Жадный священник дорожил, однако, больше хранимым богатством, чем охраняемым будущим сыном церкви, которому должен был возвратить деньги после крещения. Он все откладывал обряд крещения, а тем временем завел переговоры с отцом юноши, предлагая выдать ему беглого сына, с тем чтобы все похищенные деньги и драгоценности остались у него, архидиакона. Сделка состоялась. Отец пытался отговорить блудного сына от перемены веры, но все его увещания были напрасны, и однажды он в припадке бешенства убил отступника. Труп убитого нашли в Дунае. Суд постановил архидиакона сжечь, родители же убитого и их сообщники спаслись от наказания тем, что «уверовали в Христа», т.е. допустили совершить над собой крещение — казнь духовную вместо телесной (1137 г.).
При таком обострении религиозного вопроса в повседневной жизни диспуты о вере между евреями и христианами стали обычным явлением. Часто сами евреи, уверенные в превосходстве своего духовного оружия, вызывали на словесный бой своих противников. Один из представителей христианского духовенства пишет в 1166 году: «Мы в сочинениях доказываем превосходство нашей религии для того, чтобы иудеи перестали насмехаться над нами, считая нас невежественными. Они постоянно выступают и взывают к нам, подобно филистимлянину Голиафу: выставьте своего воина — и мы сразимся с ним!» Католические священники часто доказывали истинность своей веры такими способами, что евреям нетрудно было разоблачать их. Например, один священник уверял, что церковные облачения не горят в огне, а еврей тут же взял эти облачения, облил их уксусом и сжег дотла. Приходилось подготовлять более искусных спорщиков со стороны церкви. Писались руководства для диспутов с евреями. К этому делу привлекали выкрестов. Архидиакон Вильгельм из Буржа, крещеный еврей, написал комментарий к Библии в духе церкви и, кроме того, памфлет под названием «Война Господа против иудеев» («Bellum Domini contra judaeos»). На недосягаемую для своего времени высоту стал знаменитый французский схоластик Абеляр в своем «Диалоге между философом, иудеем и христианином» (Dialogus inter philosophum, judaeum et christianum, 1135). Этот гонимый церковью монах понял душу гонимых евреев и с явным сочувствием изображает их горькую судьбу: «Величайшим врагам нашим, — жалуется иудей в «Диалоге» Абеляра, — мы вынуждены вверять нашу жизнь». Абеляр скорбит о тех тяжелых условиях, которые ограничивают евреев областью торговли и ссуды денег, что усиливает нерасположение к ним со стороны окружающего населения. Единственный выход из вековечного спора между религиями философ в «Диалоге» Абеляра видит в терпимости к чужим верованиям, поскольку они не противоречат велениям естественного разума и нравственности. Этот голос из иного мира, разумеется, прозвучал одиноко в век ярого религиозного фанатизма.
В условиях XII века обособление, которое естественно вызывалось самобытным строем еврейской жизни, должно было усиливаться под давлением внешней среды. Как стадо овец, преследуемое волком, гонимые жались друг к другу, стараясь жить вместе, подальше от враждебных соседей. Издавна существовавшие в большинстве городов особые еврейские кварталы становились в эту эпоху все более замкнутыми. Евреи удалялись из домов, расположенных в «христианских» частях города, а христиане постепенно вытеснялись из еврейского квартала[23]. Автономная община все более становится еврейским городком внутри христианского города. Общая опасность сплачивает членов общины в один союз самозащиты. Самоуправление становится самообороной. Отчетливее выступают в актах того времени формы организации общины: «еврейский магистрат» (magistratus judaeorum), его председатель или «Judenbischof» (episcopus judaeorum в Кельне, в еврейских актах — «парнас»), раввин, судьи и различные синагогальные чины.
Общины на Рейне и в Северной Франции, несмотря на принадлежность к двум различным государствам, составляли как бы одно целое, один общинный союз. Прежде всего евреи обоих берегов Рейна, Сены и Луары объединены общностью раз говорного азы к а. В Кельне, Майнце, Вормсе, как и в Париже и Орлеане, говорят по-французски или на особом диалекте французского языка с примесью еврейских слов, а в германских провинциях — еще с значительной примесью слов немецких. Во внутренних областях Германии евреи говорили по-немецки, также с примесью слов своего национальной языка (jüdischdeutsch). Духовная гегемония сосредотачивалась тогда в общинах Северной Франции и прирейнской Германии, особенно в Лотарингии с ее обилием ученых раввинов и талмудических академий. Отсюда исходили попытки объединения, начало которому положили в середине XII века раввинские съезды, или синоды (waadim).
Три причины вызвали возникновение таких синодов: 1) необходимость установить однообразный порядок самоуправления для общин, определить обязанности и права раввинов и духовных судов, или «бетдинов», решавших также гражданские дела между членами общины; 2) необходимость приспособить талмудические нормы права и ритуала, издавна выработанные на Востоке, к изменившимся условиям еврейского быта в Западной Европе среди христианских народностей; 3) необходимость коллегиального обсуждения чрезвычайных мер, которых требовали обстоятельства эпохи крестовых походов. Первые синоды происходили между 1150 и 1170 годами, по-видимому, в Труа или Реймсе, под руководством главного раввинского авторитета того времени, р. Якова Тама, внука Раши. На одном из этих съездов присутствовало около 150 раввинов из Парижа, Реймса, Труа, Санса, Орлеана, Дижона, из областей Нормандии, Анжу, Пуату и Лотарингии. Этот синод принял, между прочим, решение, что споры и тяжбы между евреями должны разбираться только в еврейском, а не в христианском суде; еврей, обращающийся с жалобой на соплеменника в христианский суд, подвергается «херему», исключению из общины, так как он посягнул на основу общинной автономии. Разбор дела в нееврейском суде допускается только с согласия тяжущихся сторон, при участии еврейских свидетелей. Запрещалось также прибегать к помощи нееврейских властей — «короля, сановника или судьи» — для получения места старшины в еврейской общине или для «устрашения семи оптиматов города (scihvea tuve hair)», то есть для воздействия извне на выборных членов общинной управы. Строго карались всякие доносы и попытки вызвать вмешательство чужих властей во внутренние дела общины. «Даже пальцем гой не должен коснуться (наших внутренних дел), и пусть чужой не
