Архангел и нахичеванский организатор Неустрашимый.
— Скоро? — с нетерпением остановили они его.
— Сейчас. Стойте здесь, никуда не уходите: пусть кто-нибудь один пройдет вниз и незаметно соберет сюда знаменоносцев. Здесь поднимем оратора и выбросим знамена. Только скорее, — я сейчас приведу Браиловского, который будет выступать.
Затем Матвей торопливо выбрался наверх и убедившись, что за ним не наблюдают, наддал шагу к квартире, где его ждали.
— Идемте, — сказал он, пора начинать.
Все заспешили одеваться, и Матвей вышел с Браиловским и Гусевым.
— Только говорите покороче, — предупредил Матвей юношу. — Несколько слов, чтобы хлестнуть по душе, и не терять времени. В городе можно будет говорить, если понадобится.
Браиловский кивнул головой.
Все с усиленно бьющимися сердцами пошли на балку.
Здесь, между тем, в течение тех нескольких минут, что отсутствовал Матвей, уже закипело сражение. Мальчики на дне балки оказались отброшенными, и в бой вовлеклись как матерые испытанные кулачники, так и те великовозрастные новички-окраинцы, у которых загорелась кровь и зачесались руки.
Члены организации, явившиеся в балку для демонстрации, наблюдали вместе с тысячами зрителей разгар боя, но в то же время осторожно озирались по сторонам, чувствуя, что с секунды на секунду надо ждать совершенно другого выступления.
Матвей привел Браиловского и Гусева туда, где его ждали «Архангел» с Неустрашимым и собралась группа знаменоносцев.
Сабинин, Качемов, Сигизмунд и Айзман были также уже здесь. У первых двух были складные древки.
— Поднимайте знамена, — сказал Матвей. Он сам выдернул из палки внутренний стержень с красным полотном.
Знамя, выдернутое из палки, развернулось и зареяло.
— Отдай знамя Сигизмунду, — шепнул он Качемову.— Поднимай товарища, — указал он на Браиловского.
Качемов схватил Браиловского за руку. Матвей за другую, кто-то поднял оратора сзади.
— Садитесь на плечи, — поправил Качемов.
Другое бунтовщическое знамя развернулось над головами зрителей и плеснулось в воздухе.
— А-яй! — вырвалось в ближайших к демонстрантам рядах толпы. — Социалисты! Комитетчики!
В ту же секунду головы всей массы собравшихся в балке зрителей стали поворачиваться к знаменам. Из кулачников кое-кто, продолжая бой, растерянно поднимал голову к верху опуская руки. И вдруг, по толпе пронеслось рычание.
— Эй-эй! Не пускай жандармов! Не пускай жандармов! Архангелы! Сволочи! Кровопийцы!
Жандарм и два полицейских, бросившиеся было через толпу к знаменам, оказались стиснутыми толпой.
Широкогрудый жандарм, предводительствовавший двумя чинами, вдруг почувствовал, как что-то сзади сдавило ему ребра так, что у него глаза начали вылезать из орбит и он благим матом заорал на всю балку:
— Ой, отпустите, не душите! Уйду! Не буду!
Невидимые клещи рук какого-то силача тотчас же отпустили его, и он, не оглядываясь больше, стал выбиваться с полицейскими наружу.
Произошло все это в течение каких-нибудь пяти секунд. И еще не все кулачники поняли в чем дело, когда Бриловский, набрав в грудь воздуха, крикнул:
— Товарищи! Слушайте, товарищи! Донской Комитет Российской Социал-Демократической Рабочей Партии приглашает вас бросить кулачки, бросить дикую драку, вспомнить, как была разгромлена наша славная ноябрьская стачка и итти в город на демонстрацию. Согласны ли вы, товарищи?
Радостный вопль был ответом для тех революционеров рабочих, которые ждали, как отнесется непосвященная в заговор масса к предложению выступить вместе с ними против порядков царизма.
— Согласны!
— Согласны ли вы, товарищи, — продолжал Браиловский, — итти вместе с нами для того, чтобы объявить войну царскому строю, тем насильникам, которые душат пролетариат?
— Согласны! Согласны!
И хотя Браиловский намеревался еще продолжать свою речь, толпа ринулась к выходу из балки; над демонстрантами зареяло еще два знамени, и ядро с Матвеем и разгоряченным оратором во главе двинулось также, опережая все остальные ряды.
— Ну, как? — торжествующе оглянулся Матвей на своих друзей и товарищей, образовавших сплоченную передовую группу.
— Б б-будет б-б-бой! — зыкнул «Архангел». — Смотри, брат, публика ломает заборы.
В самом деле, быстро шагавшие ряды толпы вооружались по пути дубинками со сломанного частокола и камнями.
— Возьму и я эту штучку, — сказал Качемов, поднимая кол.
— А у меня есть револьвер, — ответил ему Сабинин.
— A y меня нож, — вмешался также и Сигизмунд.
— Запевайте кто-нибудь, — предложил Браиловский.
«Отре-чемся от старо-ого ми-ра,
Отряхнем его прах с наших ног...»
начал старший Сабинин.
«Нам не нужно златого куми-ира,
Ненавистен нам царский чертог».
подхватили первые ряды.
— Обнимитесь все и держитесь руками, чтобы плотней были ряды, — предложил Матвей соседям, хватая Браиловского одной рукой, а «Архангела» — другой.
Все незамедлительно сделали то же самое, продолжая петь.
Матвей оглянулся назад и уведел, что толпа, впереди плотная, а сзади более жидкая, растянулось хвостом в несколько тысяч человек.
— Сейчас переезд, — предупредил он «Архангела».
— Знаю. Свободный, смотри!
Переезд, действительно, был свободен. Через него все шествие демонстрантов вошло в Темерницкую улицу города.
У Сигизмунда на древке сорвалось знамя и начало болтаться на одном гвоздике.
— Сними его, Мунчик, — сказал Матвей, — трех довольно.
Сигизмунд охотно сорвал знамя и спрятал его в карман, освободив таким образом руки.
За переездом предстояло решить, в каком направлении итти. Илья Сабинин, несший знамя, оглянулся.
— Ступай по Братскому на Садовую,— скомандавал Матвей. — А потом вверх.
— Идем к тюрьме, — обратился Браиловский к Матвею. — Давайте разгромим что-нибудь.
Матвей усмехнулся, схватив его за руку.
— Еще успеем, только начало. Без драки все одно не вернемся.
Процессия стада подниматься вверх по улице. Здесь на балконы домов уже повыскакивала привлеченная видом буйного шествия публика,
Матвей поднял к этим балконам голову и обернулся к товарищам.
— Товарищи! Долой самодержавие! Долой царя-убийцу, расстрелявшего в ноябре нашу стачку!
— Ура!
— Долой самодержавие! Долой капитализм, грабящий силы рабочих! Ура!- кричал Браиловский.
— Ура!
— Да здравствует политическая свобода, равенство, братство, да здравствует всемирный союз рабочих, — вопил Качемов. — Да здравствует восьмичасовой рабочий день. Ура!
— Ура!
Возгласы повторялись задними рядами и варьировались на разные лады. Сырой массе демонстрантов, жаждавшей выразить накипевшее негодование, легче было придумать конкретные и животрепещущие протесты, чем отвлеченные не совсем понятные требования о свободе и уничтожении самодержавия.
Перед первым рядом схватившихся за руки демонстрантов бежало несколько уличных мальчишек, предводительствуемых рябым горяче-крайцем Журавлевым. Он оборачивался в сияющем азарте к Матвею, Браиловскому и группе первого ряда и, подняв кверху кулак, восклицал одну и ту же фразу, сильней которой, очевидно, не мог уже придумать.
— Долой сволочь самодержавие!
