— Есть много плохих чужестранцев, — сказала Элис, — но есть и хорошие. И, — добавила она, понимая, что он знает о ее личной тайне, — если они будут изгнаны, то и меня придется отослать, потому что в моих жилах тоже течет кровь чужестранца.
— Если бы ты предала Китай, ты бы умерла, — сказал глава Общества Быков.
— Я бы заслужила смерть, — ответила Элис. — Но ведь совершенно неважно, как долго проживет любой из нас. Срединное царство всегда существовало и будет жить вечно. Я говорю, что Бойнтон достойный чужестранец, которому можно доверять, и вы поверите моему слову, потому что я не стала бы лгать. Ни он, ни я не имеем никакого значения. Как и вы, Ло Фан. Нет ничего важнее сохранения нашей страны и ее традиций, и ради нее я пошла бы на любую жертву.
Несмотря на свои сомнения, Ло Фан был очень доволен возможностью внести имя Чарльза Бойнтона в список, где уже было вписано и имя Джонатана Рейкхелла. Это был список тех иностранцев, которым будет позволено входить в Кантон из Вампу и которые, сами того не зная, будут находиться под защитой Общества Быков, члены которого будут повсюду следовать за ними по городу.
— Ты хорошо поработала, — сказал он Элис. — Смотри, не допусти ошибки в будущем.
— Можете быть уверены, — твердо ответила она. — Я никогда не допущу, чтобы мои чувства сказались на моем долге.
Выйдя замуж за Эдмунда, Руфь Халлибертон Баркер обнаружила, что жизнь ее мало изменилась. Все еще живя в доме отца, она продолжала вести хозяйство. Руфь регулярно писала мужу, хотя и не представляла, когда к нему попадет эта кипа писем. Да и писать особенно было не о чем. Она вязала ковер, которым планировала закрыть пол в гостиной дома, который у них когда-нибудь будет. Она продолжала встречаться со своими прежними подругами, хотя некоторые из них, еще не вышедшие замуж, несколько отошли от нее с тех пор, как она стала замужней женщиной.
Она приписала еще несколько строчек к письму, которое как раз писала, не забыв, как и подобает образцовой жене, слова о том, как она скучает по мужу; потом, взяв большую деревянную иглу, она вновь принялась трудиться над ковром. Этот осенний день в Новой Англии был прохладным, и она подбросила еще одно полено в огонь. Как раз в этот момент раздался стук в дверь, и она была рада этому вторжению: уж больно скучно было делать ковер.
Луиза Грейвс, войдя в дом Халлибертонов, сняла свою бобровую шапку. Лицо ее было бледно, несмотря на то что ей пришлось идти на обжигающем кожу ветру.
Руфь была очень рада ей. Луиза была как раз из тех, кто за последние месяцы несколько отдалился от нее.
— Выпьешь чаю или горячего шоколада, чтобы согреться, Луиза?
— Все равно. Сойдет то, что под рукой, — последовал вялый ответ.
Руфь взглянула на нее, но промолчала, пока они шли в кухню. Пока она готовила чай, Луиза продолжала молчать, так что Руфь сочла необходимым начать разговор.
— Сейчас, — проговорила она, — наши мужчины, наверное, уже прошли две трети пути к Китаю. Если, конечно, они плывут так быстро, как рассчитывают.
— Я даже не пытаюсь считать, — сказала Луиза с той же вялостью. — Я лишь знаю, что их не будет дома очень долго. Может быть, они никогда и не вернутся.
— Да разве так можно говорить! — Руфь увидела, что Луиза не шутит. — Право же, Луиза, надо хоть немного верить в них и в их корабль.
— Я уже больше почти ни во что не верю, — последовал странный ответ.
Руфь не стала разводить церемонии и налила им чай прямо из чайника.
— Давай пройдем в гостиную. Там нам будет удобнее, — сказала она.
Луиза села напротив огня; взгляд ее был устремлен на пламя, в руке у нее была забытая чашка с чаем.
— Руфь, — сказала она, — мне нужно поговорить с тобой.
— Конечно. Что-то явно стряслось.
Луиза с трудом заставила себя произнести:
— Я беременна, больше двух месяцев.
Руфь резко вздохнула:
— Джонатан?
Луиза кивнула.
Руфь сразу даже не нашлась что сказать — ее просто захлестнуло острейшее чувство зависти. Как бы она была счастлива носить ребенка Джонатана Рейкхелла! Уже одна мысль об этом была предательством по отношению к Эдмунду, она знала это, но ничего не могла с собой поделать. Тщательно стараясь скрыть свои чувства, она тихо спросила:
— Кто-нибудь еще знает?
— Больше никто.
— И твоя семья?
Луиза кивнула.
— Тебе придется сказать им. Ты же не сможешь долго скрывать это от них.
— Знаю. Я такая трусиха. — Луиза вытащила из рукава платья носовой платок и вытерла слезы. — Я пробовала пить чистый уксус, потом еще морскую воду. Это лишь вызвало рвоту, но больше ничего не произошло. Я не избавилась от ребенка. Все эти рассказы об уксусе и морской воде — просто выдумки старух.
— Ты хочешь избавиться от ребенка? — ужаснулась Руфь.
— А что мне еще остается? — Луиза вспомнила о чае и, пытаясь взять себя в руки, стала пить его мелкими глотками.
— Я слышала о некоторых средствах, как и ты, но тоже в них не верю. Луиза, вспомни, ведь твой отец врач. Он страшно расстроится, если ты причинишь непоправимый вред своему здоровью.
— В нынешней ситуации, — сказала Луиза, засмеявшись как-то беспомощно, — вряд ли он слишком обрадуется.
— Наверно, нет. — Руфь помолчала. — Но ты должна считаться с реальностью. Джонатан сейчас почти на другом конце света, и с каждым днем он все дальше и дальше от тебя.
— Наверно, мне придется где-то укрыться и родить ребенка. Конечно, слухи непременно пойдут и я буду опозорена на всю жизнь. — Она тихо заплакала. — И самое худшее из всего этого то, что наши отношения и не стоили такого результата.
Руфь была настолько смущена, что не нашлась что ответить.
— Я понимаю, что я должна сказать маме и папе, но я страшусь этого, — сказала Луиза.
— Но они же любят тебя и ведь не убьют за это. Они непременно поддержат тебя, и я уверена, что ты это знаешь. И даже могут придумать, как избежать скандала.
Луиза покачала головой:
— Не могу представить как.
— Господин Рейкхелл очень умен.
Луиза Грейвс стала белее полотна:
— Господи, ты что, предлагаешь сказать и ему?
— Я просто не представляю, как этого можно избежать, так же как ты не можешь не сказать своим родителям. Здесь должны решать твои родители. Я лишь говорю, что тебе не следует тянуть. Чем больше ты будешь ждать, тем больше осложнишь дело.
— О, я знаю. Все это так ужасно, что я не знаю, кого из нас двоих ненавижу больше — себя или Джонатана.
Руфь удивленно посмотрела на нее:
— Луиза, сейчас у тебя не должно быть ненависти. Ты и Джонатан уступили естественному порыву, и я думаю, тебе нечего стыдиться. Твоя семья вполне в силах помочь тебе, как и его семья. Это еще не конец света.
