Петропавловской крепости, предусматривается предоставление крестьянам (и, можно понять, без выкупа) полевой земли до двух десятин на двор. Это было, однако, значительно меньше средних наделов, которыми фактически располагали крепостные крестьяне в центральных губерниях России. Таким образом, сохранение помещичьей собственности на землю оставалось фундаментальной идеей всех проектов Муравьева, имевших значительное влияние на северных декабристов.
Безземельное освобождение не случайно попало в первый проект его конституции. Эта идея не только теоретически воспринималась декабристами, но некоторые из них пытались практически осуществить ее. Хрестоматийный пример, обошедший все книги о декабристах, – это неудачная попытка И. Д. Якушкина освободить своих крестьян в Смоленской губернии без земли. К удивлению Якушкина, крестьянский мир отказался от его предложения. По его словам, крестьяне сказали ему: «Ну так, батюшка, оставайся все по-старому: мы ваши, а земля наша»[171]. Известно, что в народе безземельное освобождение прозвали волчьей свободой.
Колебания Тургенева были, пожалуй, несколько иного рода, чем у Муравьева. Он мыслил больше не категориями будущих конституций, а категориями практических реформ, возможных при самодержавии или при некотором его ограничении. Сказано: политика есть искусство возможного. Примерно таким принципом руководствовался Тургенев. Проекты освобождения крестьян начинают его занимать уже в 1814–1815 гг. В этот период у него еще нет ясной позиции, но он порой близок к мысли, что было бы справедливо разделить всю землю пополам между помещиками и крестьянами.
Но в последующие годы Тургенев склоняется к безземельному освобождению. Он считал отмену крепостного права практически возможной только при участии и содействии помещиков, которые должны были понять свою собственную выгоду: вольнонаемный труд производительнее принудительного и в конечном счете даст помещикам больше дохода. Что касается освобождения с землей, то он считал, что помещики на эту меру никогда не пойдут. В январе 1824 г. в дневнике Тургенева появляется запись о том, что, может быть, и желательно дать крестьянам землю, «но мне кажется, что свобода, как бы она ни была укутана в учреждения и условия невыгодные, – все свобода». Безземельный порядок освобождения все же «был бы сильным благодеянием для наших русских крестьян, коих качества нравственные и физические делают их столь способными пользоваться свободою при всех ограничениях. Они показали бы миру, что есть русский ум без цепей земляного и холопского рабства!»[172].
Странная, надо сказать, логика: поскольку русские крестьяне – такой замечательный народ, они обойдутся и «ограниченным» освобождением!
Ход мыслей Тургенева можно себе представить таким образом. Он полагал, что после освобождения хозяйство на помещичьих землях будет вестись либо помещиками на основе вольнонаемного труда, либо крестьянами-арендаторами. В условиях «естественной свободы», которая будет введена, земельная собственность постепенно рассредоточится. Земли перейдут к богатым крестьянам, которые способны эффективно вести хозяйство. При последней встрече с Пестелем весной 1824 г. предметом разговора между ними был, по словам Пестеля, его проект разделения земель, который оказался, конечно, неприемлем для Тургенева. Декабрист Матвей Муравьев-Апостол рассказывает несколько подробнее: «Н. Тургенев не согласился на принятие плана конституции Пестеля – он никак не хотел допустить разделения земли, говоря, что, не мешая промышленности, земли неприметным образом сами собой разделятся. Мнение Н. Тургенева очень подействовало на всех членов Северной управы»[173].
Слова «не мешая промышленности» надо, думается, понимать с учетом того, что в то время смысл этого термина еще не устоялся. Вернее всего, они значат: без ущерба для производительности сельскохозяйственного труда. Видимо, Тургенев уловил главное слабое место проекта Пестеля: риск потери эффективности. Характерно здесь и упоминание о влиятельности мнения Тургенева в Северном обществе.
В книге «Россия и русские», написанной в эмиграции, Тургенев по-прежнему стоит на точке зрения, что крепостное право – самая острая проблема для России. Теперь он считает возможным добиваться решения, подобного последнему варианту Муравьева: дать на двор по 3 десятины земли.
Проект Тургенева вызвал резкую критику декабристов, которые были еще живы и находились в Сибири. Николай Бестужев называет его в письме к Сергею Волконскому жалким. Интересная запись о беседе с Бестужевым сохранилась в мемуарах чиновника Б. В. Струве: «Бестужев сообщил мне о взгляде декабристов на крестьянский вопрос и о том, что они все признавали необходимость безусловного упразднения крепостного права. При этом он упомянул о полученном им от С. Г. Волконского для прочтения сочинения Н. И. Тургенева «LaRussieetlesRusses», которым он был очень недоволен, в особенности потому, что Тургенев не признавал общинного владения, вследствие чего и допускал освобождение без земли»[174].
Сообщение об интересе старого Бестужева к общине остается на совести мемуариста. В период же активной деятельности декабристов практически никто из них симпатии к этой форме землевладения и хозяйства не высказывал. Характерно замечание Сергея Трубецкого на полях проекта конституции Н. Муравьева: сохранение общины – «верный способ для стоячего положения земледелия. При общей собственности оно никогда преуспевать не может в совершенствовании»[175].
Тургенев много занимался изучением аграрного вопроса в Западной Европе. Намечая безземельное или малоземельное освобождение, он (возможно, также и Муравьев) думал об английском опыте. В Англии и Шотландии крупные землевладельцы-дворяне сохранили в своих руках большие поместья и сдавали землю в аренду капиталистическим фермерам-арендаторам, которые вели хозяйство наемным трудом батраков. Но этот путь вряд ли мог быть пригоден для России.
Небольшие земельные наделы, которыми Тургенев и Муравьев надеялись наделить крестьян, не могли бы обеспечить самостоятельность крестьянского хозяйства, а явились бы источником дешевой рабочей силы для помещиков. Развитие сельского хозяйства пошло бы по капиталистическому пути, но оно неизбежно отягощалось бы крепостническими пережитками. Создалось бы то положение дел, которое глубоко охарактеризовал В. И. Ленин, имея в виду аграрный строй пореформенной России. Он писал, что крестьянский земельный надел является в этом случае «способом обеспечения помещика рабочими руками, и не только рабочими руками, но и инвентарем, который, как бы жалок он ни был, служит для обработки помещичьей земли.
Крайняя нищета массы крестьян, которые привязаны к своему наделу и не могут жить с него, крайняя примитивность земледельческой техники, крайняя неразвитость внутреннего рынка для промышленности, – таковы результаты этого положения вещей»[176].
Как и перед многими декабристами, перед Тургеневым вставал вопрос, что делать с собственными крестьянами. Лето 1818 г. он провел в своих деревнях в Симбирской губернии, которыми владел вместе с матерью и братьями, где и осуществил некоторые «реформы». Главной из них был перевод крестьян с барщины на оброк с передачей им для обработки всей земли, включая помещичью. Размер годового оброка был наперед согласован с сельским миром, который распределял его сам по дворам. Мера эта вполне соответствовала экономическим теориям, которые усвоил Тургенев. Он надеялся, что крестьяне будут
