Вдруг дверь в палату распахивается, и в образовавшемся просвете нарисовывается рыжая борода.
— Роджер, ты это, что ли? — спрашиваю, таращась, словно сумасшедший, на стоящего в дверях друга. — Или я сдох наконец-то, а Архангел на тебя смахивает?
— Я тебе сдохну, — ухмыляется и делает шаг ко мне. — А, во-вторых, ты думаешь, тебя будут ангелы встречать? Размечтался.
Он ржёт, а следом в палату вваливаются Брэйн и Филин. Даже невооружённым глазом заметно, насколько они выглядят уставшими. Да уж, не только меня потрепала эта ситуация.
— О, ребята, — улыбается отец, встаёт на ноги и протягивает каждому широкую ладонь. Они не только жмут друг другу руки, но и обнимаются и чуть не пляшут. — Рад вас видеть, и счастлив, что всё позади.
— А уж как мы рады, — смеётся Брэйн, но его веселье пропитано горечью.
Я понимаю истинную причину горечи: из-за всех этих событий он пропустил тату фэст, а что может быть печальнее, чем несбывшаяся мечта и неслучившаяся победа, которая по праву должна была достаться ему?
— Ладно, я пойду, — говорит отец и проходит к выходу. — Если что, звони.
Я салютую Роберту, он улыбается и покидает палату.
— Как вы, парни? — спрашиваю, когда дверь за отцом захлопывается.
— Да что с нами будет? — удивляется Филин, но по его глазам вижу, что сейчас ему меньше всего хочется обсуждать всю эту ситуацию. — Во всяком случае, обошлись без больнички, и это уже достижение.
— Арчи у нас в своём репертуаре, — говорит Роджер, поглаживая рыжую бороду. — Как не в дерьмо, так в партию.
— Зато не скучно, — смеётся Брэйн. — И нас развлёк, а то закостенели уже без приключений.
Он стоит, оперевшись плечом о стену напротив моей койки и сложив руки на груди. Он бледный, щёки осунулись, а на лице тенью залегла тёмная щетина. Встаю, потому что уже устал лежать — бока болят, да и не хочется перед ними показывать свою слабость. Не после того, что с друзьями приключилось по моей вине.
— Пойдёмте во двор, прогуляемся, — говорю, натягивая на себя майку, лежащую всё это время комком на стуле рядом с койкой. — Надоело этот унылый потолок рассматривать. И курить хочется до одури.
Кладу телефон в карман и мы выходим из палаты. Прикрываю за собой дверь и машу рукой, сидящей на посту, медсестре. Она посылает мне ответную улыбку, а Филин хмыкает.
— Что, и тут себе поклонницу нашёл? — спрашивает Брэйн, когда мы заходим в лифт. — Симпатичная.
— Да ладно вам, обычная вежливость.
— Обычная вежливость? — приподнимает удивлённо бровь Филин. — И это я слышу от тебя? Друг мой, что с тобой судьба сделала?
Хлопаю этого дурака по плечу, от чего он смеётся, а я морщусь от боли — рёбра ноют от каждого резкого движения.
Наконец мы выходим из помещения на улицу. Солнце стоит высоко, а в верхушках деревьев запутались облака. Дойдя до беседки, рассаживаемся на лавках, и Филин вытаскивает из кармана пачку Lucky Stryke — моей любимой марки сигарет. Пришла теперь его очередь делиться сигаретами, не всё же у меня стрелять.
— Тебе, Фил, цены нет, — говорю, делая первую затяжку, и блаженно зажмуриваюсь, откинувшись на спинку лавки. — Хорошо как, мать вашу.
— Врач сказал, тебя на днях выписывают, — спрашивает Брэйн, сидящий по правую руку.
— Он и мне это говорил, хотя мне уже до чёртиков здесь надоело торчать. Смыться бы по-тихому отсюда, но не хочу мать расстраивать.
— Слушай, первый раз в жизни ты принимаешь верное решение, — произносит Фил и улыбается. — Куда тебе торопиться? Полежи, отдохни.
— Да належался уже, в "Ржавую банку" хочу. Там мотоцикл закончить нужно — совсем немного осталось. Некогда отдыхать. Но ты прав, впервые мне хочется поступить так, как нужно, а не так как хочется.
— За мотоцикл не переживай, — говорит Фил, затягиваясь сигаретой. В его восточных глазах пляшут хитрые чёртики. — Во-первых, совсем немного с ним работы осталось, а, во-вторых, мы тоже кое-что можем, поэтому отдыхай и набирайся сил — ты нам живой и здоровый нужен.
Мы сидим, перекидываясь беззлобными шутками, смеёмся, стебём друг друга, словно не случилось ничего, что вполне могло испортить нам жизнь. Будто не бегает по городу Никита, без которого явно не обошлось. Завтра будет новый день: Крис встретится с Робертом, и тот обязательно поможет ей правильно составить заявление об угрозах. Мне так хочется верить, что всё наладится, потому гоню прочь все плохие мысли и дурные предчувствия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Звук входящего вызова на чей-то мобильный не прерывает нашего веселья: как раз в эту секунду Брэйн рассказывает, как его водили на допрос. На самом деле, в этом нет ничего весёлого, но у нас, похоже, истерика, поэтому мы веселимся, словно нам по пять лет.
Роджер наконец соображает, что звонит именно его телефон, и тянется к карману. Достав аппарат, сначала хмурится, но потом улыбается и нажимает зелёную кнопку на экране.
— Карл, привет, дружище, — слышу и слежу за Роджером. Впервые вижу, как они общаются — эта сторона жизни, в которой обитает Карл, для нас почти что закрыта. Но мне дорог Роджер, как мало кто в этой жизни, поэтому мне интересно, что же на самом деле за человек этот загадочный друг юности. — Да? Ты уверен?
Роджер запускает руку в огненную шевелюру, уже порядком отросшую, и ерошит волосы.
— Что-то стряслось, — шепчет мне на ухо Брэйн. — Смотри, как бородач побледнел.
Согласно киваю и пожимаю плечами, потому что не заметить перемен в Роджере невозможно, но понять причину таких метаморфоз не понять.
— Да, да, я понял, не ори! — повышает он голос. — К тебе? Прямо сейчас? Ты уверен? Не ори, я сказал! Хорошо, сейчас будем.
По этим обрывочным фразам ничего не поймёшь, но то, что на том конце провода что-то стряслось понятно без лишних слов.
— Что-то у Карла случилось? — спрашиваю, когда Роджер запихивает телефон обратно в карман.
— Ничего не случилось у него, — говорит Роджер и, закрыв лицо руками, принимается с силой тереть кожу. Так он делает, когда уж очень сильно волнуется. — Возмущался, что не позвонил ему, когда нас в СИЗО забрали. Мол, быстро бы всё разрулил. Он вообще очень самоуверенный и считает, что ему всё по плечу.
— Бывает, — говорю, глядя выразительно на Фила. — У меня тоже есть один приятель — жутко приставучий. Тоже любит из себя наседку чёртовую изображать.
— Если ты меня имеешь в виду, — поворачивается ко мне Филин, — то сам знаешь: ты без меня пропадёшь, поэтому нечего жаловаться.
— Видишь, Роджер, Филин у нас такой же самоуверенный говнюк. Давай их бросим и уйдём вместе в закат. Пусть друг друга опекают.
Роджер смеётся и снова садится на место.
— Нет, Арчи, делай со мной, что хочешь, но с тобой вдвоём я ни в какой закат не пойду.
— Почему это? — делаю вид, что обиделся, в упор глядя на Роджера. — Аль я тебе не мил? Разве я не пригож и не весел?
— Вот потому что ты слишком пригож и весел, я с тобой никуда и не пойду. А то ещё и мне трусы в ромашку подаришь.
— Нет, тебе только в подсолнухах, чтобы с цветом волос гармонировали. Брэйн у нас лысый, наверное, уже и не помнит никто, какой у него цвет волос.
— Эй, шатен я! — кричит Брэйн, а мы смеёмся.
— Парни, ладно, это всё очень хорошо, но Карл не только, чтобы наорать на меня звонил. У него есть важные новости по интересующему нас вопросу.
Роджер вмиг меняется в лице, становясь до одури серьёзным. А это значит, что шутки кончились.
— Я, конечно, не всё из его пламенной речи понял, но он клянётся, что самолично знает Никиту.
— В каком это смысле?
— Говорю же: не понял ни черта. Карл орёт дурниной, нужно поехать, потому что так просто он словами и эмоциями не разбрасывается. Поверьте мне, я его тридцать лет знаю.
— Значит, прямо сейчас и поедем, — говорю, поднимаясь на ноги. Мне надоело в больнице до зубовного скрежета. Тем более, не хочу здесь оставаться, когда могу чем-то помочь Кристине.
— Ты невменяемый, да? — вздыхает Филин, до этого молча сидевший рядом. — Куда ты поедешь? Тебе ещё несколько дней нужно здесь провести, чтобы полностью поправиться. Или ты осложнений захотел?
