Я мало что знаю о семье того, с кем жила, от кого родила ребёнка. По сути, мы так и остались чужими людьми, которые не научились делить всё на двоих. Мною двигала страсть и первая серьёзная влюблённость, а Никита просто тешился покорной и слабовольной игрушкой, забавной, но понятной и предсказуемой до зубовного скрежета. Представляю, как сильно шокировал Никиту мой поступок — виданное ли дело, чтобы домашний, полностью прирученный зверёк, обезьянка по своей сути, отважился сбежать, да ещё и в полицию потом обратился?!
Жалею ли о том, что помогла упечь его в тюрьму? Нет, конечно же. В жизни каждый должен отвечать за свои поступки. Если бы он не трогал моего деда, я бы никогда не стала на него заявлять — стыдно, неловко. Но, когда нашла окровавленное тело единственного человека, который любил меня, ничего не требуя взамен, не смогла молчать. И пусть пришлось убегать, пусть больше я не знала покоя, но Никита получил по заслугам.
Жаль, что мало получил. Он — единственный, кому я по-настоящему желаю смерти.
Только где теперь Арчи?
Страшные картины, словно кадры какого-то фильма ужасов, мелькают перед глазами. Мне боязно представить, что Никита мог сделать с Арчи, попадись тот ему на пути. Страшно представить, на что способен после пяти лет заключения тем более обиженный на весь мир. Но ведь и Арчи — не мальчик-колокольчик и сможет постоять за себя.
Во всяком случае, очень хочется в это верить, а иначе просто сойду с ума.
Господи, пожалуйста, ну что тебе стоит? Ты ни разу меня не защитил, но, может быть, я и не была этого достойна. Но, пожалуйста, защити Арчи. И Женю. О большем и не прошу.
Если для этого нужно умереть, что ж, я согласна.
Но, пожалуйста, пусть он будет с какой-нибудь девушкой, в окружении друзей, весел и пьян. Умоляю, пусть у него всё будет хорошо, но только не причини ему вред — он не должен расплачиваться за мои ошибки.
С каждой минувшей с его отъезда минутой, с каждым словом, произнесённым механическим голосом мне всё страшнее. А если уже мёртвый валяется в какой-то канаве? Это невозможно терпеть, я точно с ума сойду, в самом деле. Что же делать? Где его искать?
Неожиданный звонок разрывает тишину, в которой так хорошо думалось, а ещё лучше паниковалось. Беру в руки подарок Арчи — мобильный телефон, в котором новая симка оформлена на какой-то левый номер — и смотрю на экран.
Ирма.
Безотчётная радость закрывает собой все тревоги — может быть, Арчи у матери, а его телефон разрядился и взамен решил воспользоваться мобильным родительницы? Хватаю нагретую бесконечным ночным дозвоном трубку и дрожащими руками пытаюсь разблокировать проклятый аппарат, только ладони настолько вспотели от нервов и переживаний, что ответить на звонок получается далеко не с первого раза.
— Кристина? — слышу голос Ирмы и сердце, до этого радостно скакавшее в груди, падает вниз, тормозя в районе пяток. — Это ты?
— Да, — только и получается ответить, потому что дурное предчувствие скребётся под ложечкой. — Арчи у вас?
Я почти выкрикнула этот вопрос, потому что устала от всех переживаний, свалившихся на меня в последнее время. И не только в последнее.
Я просто устала.
— Нет, — отвечает Ирма, а в её голосе я слышу такую затаённую боль, что сердце на миг сжимается, да так, что, боюсь, прежнюю форму уже не примет. — Он в больнице.
Больница?
— Он живой? — не знаю, где нашла в себе силы задать этот вопрос, на который больше всего на свете боюсь услышать ответ. — Не молчите, пожалуйста!
Со мной явно что-то не то. Паника превратила меня в распоследнюю истеричку, хотя и обещала самой себе быть сильной, не сдаваться и никогда не плакать. Но что делать, если единственный человек, который согласен был, рискуя собой, прийти мне на помощь, закрыв собой от беды, сейчас сам в этой беде по самые уши?
— Живой-живой, не беспокойся, — произносит Ирма. Слышу в её голосе облегчение и даже радость. Он её сын, единственный, поэтому трудно не понять, как сильно она за него переживает. Как бы я не волновалась о нём, материнскую боль никто не сможет ощутить в полной мере. — Арчи пока что без сознания, к нему никого не пускают, но я в его телефоне нашла твой новый номер. Знаешь, как ты у него подписана?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Как? — Чувствую как гулко стучит сердце в груди, а в глазах немного темнеет. Всё-таки слишком много переживаний, так и ноги протянуть можно.
— "Милая Крис", — говорит Ирма, а я замираю на секунду, потому что не знаю, как на это реагировать. — Я знаю своего сына: никогда раньше он не заносил номера девушек в записную книжку. То, что он сохранил твой номер что-то да значит, поверь мне.
И я верю, но молчу, потому что слова застряли в горле, отказываясь вылетать на свободу. Я не умею говорить о чувствах, не умею кому-то о них рассказывать. Арчи так стремительно ворвался в мою жизнь, так неожиданно, что я до сих пор не смогла понять, как к этому всему относиться. Одно знаю точно: именно сейчас, в этот самый момент ко мне приходит осознание, что никогда уже не смогу чувствовать себя цельной, если он оставит меня.
— А его можно будет увидеть? В какой он больнице? — спрашиваю, потому что обсуждать наши с Арчи отношения пока что совсем не хочется.
— В Калининском госпитале.
Это совсем рядом и я уже готова сорваться с места и нестись к нему, зажав пакет с апельсинами под мышкой.
— Только к нему пока что нельзя, — остужает мой пыл Ирма. — Роберт сопровождал Арчи на скорой, так и его не пустили, так что не торопись. Сейчас главное, что он жив. Завтра утром я заеду за тобой, и мы поедем вместе. Если хочешь, конечно.
Последняя фраза была сказана не ради красного словца — Ирме на самом деле интересно, хочу ли я видеть её сына. А я хочу. Знала бы она, насколько.
— Да-да, конечно.
Мы прощаемся, договорившись встретиться завтра в восемь, и я облегчённо вздыхаю. Нашёлся, и это уже хорошо. Только почему он в больнице? Что с ним случилось? Загадка.
Но живой! Это ли не счастье?
Всё, кроме смерти, можно пережить.
* * *
Возле Калининского госпиталя, — самого крупного широкопрофильного медицинского заведения города — как всегда, оживлённо. Люди, гружённые увесистыми пакетами с гостинцами для болеющих родственников, снуют туда-сюда; пациенты, решившие выйти на прогулку или перекур, вальяжно прохаживаются по аллеям больничного двора; медицинский персонал спешит по делам разной степени важности.
Ирма останавливает свой чёрный минивэн на центральной парковке, расположенной недалеко от входа в отделение травматологии, где лежит Арчи. Я так и не знаю, что конкретно с ним случилось, но само это место уже наводит на мысль, что ничего хорошего.
— Он всего пару часов назад в себя пришёл, — тихо говорит Ирма, и, сложив руки на руле, опускает на них голову.
Мне хочется поддержать эту такую сильную женщину, сейчас так похожую на маленького растрёпанного котёнка, которого злые люди выкинули в дождь на улицу. Ирма сидит, замерев, и только слегка вздрагивают плечи. Неужели плачет? Кажется, я и сама способна сейчас разрыдаться, не говоря уже о Женечке, который притих на заднем сидении и даже мультики в телефоне не способны отвлечь его. Но больше всего мне хочется распахнуть дверь, выскочить на улицу и бежать в палату к Арчи. Нужно увидеть его, необходимо знать, что он в порядке.
Ирма поднимает голову и кидает быстрый взгляд на Женю. Она явно что-то хочет сказать, но не решается.
— Сынок, надень наушники, хорошо?
Сын, неожиданно притихший, кивает и спешит выполнить мою просьбу. Я не говорила ему, зачем мы здесь, но он всегда чувствует, когда спорить не сто?ит.
— Кристина, ты же не знаешь, что вчера сына и его друзей арестовали по обвинению в убийстве, — произносит Ирма, глядя на меня абсолютно сухими, горящими глазами.
— Убийство? — До меня никак не может дойти смысл её слов. — Арчи на такое не способен, я не верю.
Нет-нет! Этого не может быть. Неужели они всё-таки убили Никиту?
