ощущаю его на кончике языка, на его и своей одежде, на моих пальцах. Так хорошо, тепло и душевно, что я блаженно прикрываю глаза, тихонько дышу и пропускаю через себя безыскусную красоту этого момента.
Счастье. Так оно выглядит. Я в этом ни капельки не сомневаюсь.
Когда машина тормозит, я вздрагиваю. Либо я задремала, либо так глубоко погрузилась в фантазии, что даже не заметила, как мы приехали. Распахиваю глаза и удивленно смотрю по сторонам.
– Это не наш дом, – говорю растерянно, изучая незнакомый двор.
– Это мой дом, – многозначительно отзывается Кирилл.
В темноте салона его глаза блестят, как два драгоценных камня. А выражение лица, напряженное, целеустремленное, где-то даже жесткое, почему-то меня пугает. Хотя нет, пугает – неправильное слово. Это робость и волнение, вызванные переменой в нем, и еще то, что не нужно даже сомневаться, к себе меня Кирилл привез с вполне определенной целью.
Мы выходим на улицу. Такси почти сразу же отъезжает и скрывается за поворотом. Гордеев придерживает для меня дверь подъезда, но больше не прикасается. А без его ладони в моей руке или на талии я ощущаю себя еще более неуверенно. Что-то произошло там, в такси, пока я безмятежно дрейфовала в мечтах, отдыхая на его плече. Что-то, что не должно было происходить, что безвозвратно отняло теплоту и доверие, окружавшие нас на прогулке, и снова вернуло горечь и напряжение.
С тихим жужжанием разъезжаются створки лифта, и мы входим в кабину, не глядя друг на друга, будто два незнакомых человека, которых ничего не связывает. Через двадцать секунд лифт останавливается. Мы молча из него выходим.
– Ты давно здесь живешь? – спрашиваю робко, с восторгом разглядывая квартиру Кирилла. Она больше, чем та, в которой он меня поселил, а еще гораздо более уютная, живая и безалаберная. Та похожа на безликую картинку из журнала, а на этой стоит отчетливый отпечаток личности ее владельца: баскетбольный мяч под столом, заставленная кубками и медалями полка над декоративным камином, картины на морскую тему, какой-то арт-объект в виде старого якоря на столе.
– Несколько лет, – отвечает сдержанно, явно не желая вдаваться в подробности. – Хочешь чего-нибудь?
Я ничего не хочу. Только его. Во всех смыслах. Но он так смотрит, что, возможно, выпить что-то и перевести дух – не такая уж плохая идея.
– Я бы выпила чаю. Можно?
Отрывисто кивнув, Кирилл поворачивается ко мне спиной и идет на кухню, даже не проверяя, следую ли я за ним следом. Там заливает воду в чайник, распахивает дверцу подвесного шкафа и с шумом перебирает жестяные банки.
– Не знаю, какой ты хочешь. Тут есть разные на выбор.
– Давай я?.. – предлагаю тихо.
Подхожу к нему медленно, боясь спугнуть, и встаю рядом, забирая из его руки банку. С совершенно нечитаемым выражением на лице Кирилл несколько секунд смотрит мне в глаза, потом тихо матерится и резко отстраняется.
– Делай что хочешь. – Теперь он даже не пытается скрыть своего раздражения. – Скоро вернусь.
Он покидает кухню, а я еще какое-то время стою, держа на весу банку с чаем и отчего-то чувствуя себя так, словно он меня нарочно ранил.
Где-то в глубине квартиры начинает шуметь вода. Наверное, он в ванной, моет руки. Я же просто не понимаю. Почему он ведет себя так? Что изменилось с прогулки? Может быть, он злится, что поддался порыву и привез меня сюда? Потому что видеть меня в своей квартире он не хочет. Пытаюсь удержать в себе слезы разочарования и обиды, снять судорогу, которая стиснула горло, мешая глотать…
С щелчком отключается электрический чайник. С грохотом на столешницу опускается жестяная банка с чаем, которая внезапно кажется мне неподъемной. С глухой бранью, которая несется из-за моей спины, возвращается Кирилл.
– К черту все, – выдыхает мне в волосы, а потом резко разворачивает лицом к себе и приподнимает, усаживая меня на столешницу кухни.
Его рот, жадный и горячий, накрывает мои губы, пальцы путаются в волосах, бедра расталкивают мои колени и вклиниваются между моих ног. Запредельно близко, так что я ощущаю, насколько сильно он меня хочет.
– Вчера ты сказала, что это больше не повторится. Поэтому у тебя есть шанс сказать «нет». Один шанс, – исступленно шепчет в мои открытые губы. – Или уже не держи меня.
– Не хочу держать тебя, – густо краснею, но все же признаюсь ему в своем желании. – Хочу тебя.
Что ж, мой секрет перестает быть секретом. Впрочем, разве мог он сомневаться, что я к нему неравнодушна?
С низким рыком Гордеев снова врывается в мой рот. Одну ладонь оставляет на затылке, удерживая мою голову, чтобы было удобнее целовать, а второй скользит вниз по спине и стискивает ягодицу. Мои руки тоже заняты повторным узнаванием Кирилла – я трогаю его везде, где могу дотянуться. Руки, плечи, шея, грудь, мышцы пресса, которые от моих прикосновений рефлекторно сжимаются, – сейчас все это мое, и мне хочется пометить каждую клеточку его тела пальцами и поцелуями.
Подцепив край моей футболки, Кирилл тянет ее вверх. Быстро справляется с застежкой бюстгальтера. Мгновение – одежда падает на пол.
Глаза в глаза. Его потемневший взгляд. Мое участившееся дыхание. Его дрожащий вдох у моих губ. Громкий и безрассудный стук моего сердца. Смущение. Волнение. Почти болезненное желание.
Длинный палец нежно касается моей шеи там, где бешено бьется тонкая жилка. Рука едва заметно дрожит, когда он ведет палец вдоль ключицы и спускается в ложбинку между грудей. Туда, где лежит кулон. Маленькая серебристая синичка, подаренная им пять лет назад. Несколько мгновений Кирилл потрясенно смотрит на украшение, потом поднимает глаза на меня. В них вопрос, а у меня нет ответа. По-моему, все и так очевидно.
Не в силах сдерживаться, рвусь к нему навстречу, жадно встречая поцелуй, запуская ладони под его одежду, наслаждаясь ощущением гладкой горячей плоти на кончиках моих пальцев.
Кирилл подхватывает меня под ягодицы.
– Обхвати меня ногами, – командует он.
Его голос низкий, сиплый, срывающийся. Он тоже возбужден. Он тоже хочет меня. Вопреки всему.
Послушно делаю так, как он говорит, и в следующее мгновение я уже в воздухе, прижатая к его телу. Кирилл уносит меня из кухни, не переставая целовать. Его губы горячие и требовательные, язык голодный и беспощадный.
– Охерененная, какая же ты охерененная…
Я даже не понимаю, как мы оказываемся в спальне. Поглощенная поцелуем и дикими жадными касаниями, не осознаю, как он снимает с меня остатки одежды. Под обнаженной спиной и бедрами – прохладный шелк простыней. На моей коже – горячие руки. И этот исступленный шепот, который проникает в мои легкие, дурманит
