— Эд, посиди пока здесь, на скамейке.
В магазине работал кондиционер, и от контраста прохладного воздуха с густой липкой влажностью августовского вечера Эйлин пробрала дрожь. Из-за этого она только разъярилась еще больше. Хотела было сразу подойти к кассе, но потом передумала — еще примут за истеричку. Она как ни в чем не бывало прошлась вдоль полок, взяла упаковку яиц. У кассы уже расплачивался какой-то покупатель. Эйлин взяла со стойки жвачку, положила ее на коробку с яйцами и протянула мальчишке новенькую двадцатку.
— Будь добр, верни мне всю сдачу полностью, — проговорила она вполголоса, хотя и не скрывая недовольства. — До последнего цента. А если еще раз так поступишь с моим мужем, я добьюсь, чтобы ты вылетел с работы. Думаешь, можно явиться в наш город неизвестно откуда и воровать тут средь бела дня? Ошибаешься! Я о тебе сообщу в полицию.
Парень угрюмо двинул челюстью, пережевывая жвачку, отсчитал сдачу по монетке и оторвал чек от кассовой ленты.
— Не понимаю, о чем это вы, — сказал он, вручая Эйлин чек и деньги.
И уже обернулся к следующему покупателю. Эйлин демонстративно пересчитала сдачу, заметив краем глаза, что следующий по очереди покупатель смотрит на нее осуждающе, как будто это она не права.
Эйлин это не смутило. Она еще не все высказала.
— Надеюсь, ты еще доживешь до старости и когда-нибудь тебя вот так же унизят, как ты его сегодня унизил. Желаю тебе стать одиноким дряхлым стариком. Будешь сидеть где-нибудь в доме инвалидов и гадать, почему тебя все бросили.
Эд рассказал, что любит сидеть в церкви, когда там нет службы, а двери открыты.
— Там так тихо. Спокойно.
Каково это — когда у тебя в голове постоянный неразборчивый гул? Наверное, похоже на радиопомехи.
— О чем ты там думаешь? — спросила Эйлин.
— О тебе, — ответил он. — О Коннелле. Не хочу, чтобы вам без меня было трудно. И не хочу, чтобы с ним такое же случилось. Я бы все отдал, только бы этого не произошло.
У Эйлин сжалось сердце, когда она представила, как Эд сидит один в просторной пустой церкви.
— Если я напишу для тебя молитву, ты будешь ее повторять?
— Конечно, — сказал Эд.
Может, и правда будет.
«Милосердный Боже, — написала Эйлин на карточке. — Я отдам Тебе то, что Ты забираешь, без слова жалобы, только прошу: защити и сохрани моих близких».
Карточку она аккуратно сложила пополам и убрала в бумажник Эда.
Ни разу при ней Эд не спросил: «Почему я?» Зато Эйлин повторяла этот вопрос без конца. Почему Эд? Почему так рано, он же совсем молодой? Ответ был очевиден: болезнь не выбирает, не рассуждает, тут влияют разные причины, окружающая среда, наследственность, слепой случай... Эйлин такой ответ не нравился. Не могла она принять и ту теорию, будто случившемуся есть некая высшая причина. Поэтому Эйлин избрала третий подход, прагматический. Хоть все случилось без причины и цели, нужно все-таки найти в происходящем какой-то смысл. Жизнь может быть осмысленной и без Божественного плана. «Благодаря его болезни люди станут лучше, — говорила себе Эйлин. — Они начнут больше ценить жизнь. Поймут, что у них самих не все так плохо». Иногда в это даже удавалось поверить — только не ночью, лежа без сна, когда общественная жизнь отступает на задний план и кажется, что никаких других людей не существует, а ты разглядываешь тыльную сторону своей ладони и думаешь: «Всё в мире иллюзия, и все утешения тоже». Она вспоминала, как девочкой, лежа в постели, слушала голоса родителей за стенкой, без конца повторяющих свои отрепетированные роли после того, как отец вернется из бара. «Ничего с тех пор не изменилось, — думала она. — Все как было». Тогда, в детстве, она тоже рассматривала свою руку, и единственное отличие, доказывающее, что она не вернулась в прошлое и жизнь не начнется заново, — сеточка морщинок на костяшках пальцев стала более рельефной. Даже на ощупь неровные, как стиральная доска.
58
Впервые за двадцать восемь лет, с тех пор как Эйлин с Эдом познакомились, они остались дома на Новый год. В прошлом году они всего лишь поехали к Магуайрам, смотреть трансляцию с Таймс-сквер, а все-таки выбрались в гости. В этом году у Эйлин просто не хватило сил подготовить Эда к выходу на люди. К тому же всю новогоднюю ночь пришлось бы за ним присматривать — какая уж тут радость общения.
Для них Новый год всегда был особенным праздником — ведь это еще и годовщина их первой встречи. В Джексон-Хайтс они в этот день ходили танцевать. Эд — в смокинге, Эйлин — в сверкающем платье, с ниткой жемчуга на шее. Она носилась по комнате в одной комбинации, досушивая волосы феном и подкрашивая губы, и вдруг застывала, увидев, как Эд бреется перед зеркалом в одном полотенце, обернутом вокруг бедер. Коннелла они оставляли ночевать у Бренды Орландо и возвращались домой очень поздно. Утром, ведя всю семью к мессе, Эйлин ощущала блаженную истому.
Сейчас она сидела за кухонным столом в халате и тапочках, прихватив волосы пластмассовой заколкой. Напротив сидел Коннелл и читал спортивный раздел в газете.
— А ты что будешь делать на Новый год?
— Пойду на вечеринку с Сесилией.
— Где это будет?
— Не знаю. Где-то в Уайт-Плейнс.
— И как вы планируете туда добираться?
— Я думал, возьму папину машину.
— Ты у него разрешения спрашивал?
— А зачем? Я думал, вы дома останетесь.
Эйлин разозлил его тон.
— Да, мы собирались посидеть дома, но я передумала. Пойдем всей семьей в ресторан.
— У меня другие планы!
— Мы втроем поужинаем в ресторане, а потом занимайся своими планами, сколько тебе угодно.
— Родители Сесилии пригласили меня поесть у них перед вечеринкой.
— Вот позвони ей и предупреди, что вы встретитесь попозже.
— Ладно, как скажешь.
Коннелл, надувшись, ушел к себе, а Эйлин крикнула Эду, чтобы принял душ. Она выложила для него пиджак, рубашку, галстук и отглаженные брюки. Надела вечернее платье и расстегнула молнию на чехле с норковой шубой.
На улице шел снег. Выезд из гаража машине Эйлин перекрывал стоящий перед домом «каприс». Эд шагнул к дверце со стороны водителя. Эйлин схватила его за руку.
— Коннелл, у тебя ключ от машины с собой?
— Ну да.
— Ты поведешь. Мы с папой устали.
Эду ни в коем случае нельзя садиться за руль в такую погоду. У нее и при идеальных условиях чуть сердечный приступ не случался, когда он вел машину. Однажды, выезжая задним ходом на дорогу, он задел каменную стену и своротил зеркальце, да еще во всю длину машины осталась уродливая полоса ободранной краски. В другой раз чуть не задавил старушку на переходе возле церкви — Эйлин в последнюю секунду закричала и вцепилась в него изо всех сил. Она все пыталась придумать, как бы потактичней забрать у него машину. Ужасно не хотелось, чтобы Эд именно от нее узнал, что эта часть его жизни закончилась. Невозможно просто спрятать его ключи или вовсе продать машину, однако и позволять ему водить опасно. Он может кого-нибудь насмерть угробить или сам разбиться. Что-то придется делать, и притом в ближайшее время.
Коннелл сел на водительское место, Эд рядом с ним, Эйлин — на заднее сиденье. Эд так долго возился с ремнем безопасности, что Коннелл, потеряв терпение, сам его пристегнул. Потом обернулся к матери:
— Куда едем?
— Удиви нас. Отвези куда-нибудь, где сам любишь бывать.
— Где я люблю, там тебе не понравится. Разные закусочные, пиццерия «Уно»... Один раз я был в «Хард-рок-кафе». Еще «У Эда Дебевика». Ты бы точно не оценила!
— Ладно, поезжай вперед, а я тебе скажу, где повернуть.
Она и не знала, что снег идет так густо. И гололед в придачу. Коннелл вел очень осторожно, вцепившись в руль обеими руками. Один раз машину занесло, он проехал юзом и остановился почти вплотную к живой изгороди, растущей вдоль каменной стены.
— Давайте лучше не рисковать, — попросил Коннелл. — Рестораны и около дома есть — «Тэп-Хаус», «Таверна»...
— Ничего, ничего, едем дальше.
— «Чахлый Дик» еще...
— Мы едем в центр, — твердо ответила Эйлин.
— Пристегнись, пожалуйста.
Эйлин поймала взгляд Коннелла в зеркальце заднего вида:
— На дорогу смотри!
Когда Коннелл отвернулся, она застегнула ремень.
Проехав еще квартал черепашьим шагом, Коннелл снова потерял управление. Машина заскользила по льду и впечаталась в припаркованный у обочины «БМВ».
Ремень безопасности врезался в ребра. Эйлин расстегнула пряжку. Выброс адреналина подействовал как хороший разряд тока.
— Все целы?
Эда основательно тряхнуло, однако он не был ранен. И Коннелл тоже. И сама Эйлин — ни царапинки.
Выбравшись наружу, она увидела, что заднюю часть «БМВ» смяло в лепешку, так же как и нос «каприса».
— Жопа, жопа, жопа! — повторял Коннелл.
