— Чего?
— От него отключаются, — пояснила Дженни.
Я улыбнулся: моя догадка подтвердилась. Вайтел не оставил места для случайностей. Мне нужен был Амос, и Вайтел позаботился о том, чтобы я его получил.
— Здоровье у него подорвано, — добавил врач. — Слишком много виски и слишком мало пищи. Есть небольшой жар, но при должном уходе он быстро поправится.
— Спасибо, доктор, — сказал я, вставая.
— Всегда к вашим услугам, мистер Корд. Утром я еще раз его навещу. Да, мисс Дентон, вот таблетки. Давайте ему по одной каждый час.
Врач ушел. Я взглянул на Дженни.
— Подожди-ка. Тебе вовсе не обязательно дежурить у постели этого пьянчуги целую ночь!
— Ничего, — ответила она. — Мне не в первый раз сидеть с пациентом.
— С пациентом?
— Да. Разве я не говорила тебе, что я — медсестра?
Я покачал головой.
— Кончила колледж Святой Марии в Сан-Франциско, — сказала она. — В тридцать пятом году. Год я проработала медсестрой, потом уволилась.
— Почему?
— Устала, — ответила она, отводя глаза.
Я не стал допытываться. Это ее личное дело. Подходя к бару, я предложил:
— Выпьешь?
— Нет, спасибо. Послушай, нет смысла не спать нам обоим. Почему бы тебе не отдохнуть?
Я вопросительно посмотрел на нее.
— Со мной все будет в порядке. Высплюсь утром. — Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. — Спокойной ночи, Джонас. И спасибо. По-моему, ты очень хороший человек.
Я засмеялся.
— Неужели ты думала, что я позволю тебе разгуливать по Чикаго в легком пальтишке?
— И за шубу тоже спасибо. Но дело не только в ней, — быстро сказала она. — Я же слышала, что он говорил тебе. Но ты все-таки привез его сюда.
— Что мне оставалось делать? Не оставить же там.
— Конечно, нет. А теперь иди спать.
Я повернулся и пошел в спальню. Ночь выдалась странная. Амос и мой отец гонялись за мной по комнате. Оба кричали, пытаясь заставить меня сделать что-то. Но я не мог понять ни слова: оба они несли тарабарщину. Потом в комнату вошла Дженни, а может быть, Рина, одетая в белый халат, и те двое стали гоняться за ней. Я пытался остановить их, и в конце концов мне удалось вытащить ее из комнаты и закрыть дверь. Когда я обернулся, чтобы заключить ее в свои объятия, передо мной оказалась рыдающая Моника. Потом кто-то прижал меня к стене, и я узнал вышибалу из «Ла Пари». Он стал светить мне в лицо ярким фонарем, и этот свет становился все ярче.
Я открыл глаза и протер их. В окно били солнечные лучи. На часах было восемь утра.
* * *
Дженни сидела за столиком. Перед ней стояли кофейник и тосты.
— Доброе утро. Выпьешь кофе?
Кивнув, я подошел к двери Амоса и заглянул туда. Он лежал на спине и спал сном младенца. Закрыв дверь, я сел на диван рядом с Дженни.
— Ты, наверное, устала, — сказал я, подвигая к себе кофейную чашку.
— Немного, — ответила она. — Но спустя какое-то время усталость перестаешь чувствовать. Он говорил во сне, и кое-что относилось к тебе.
— Да? Ничего хорошего, я полагаю?
— Он винит себя в том, что твой брак распался.
— Тут мы виноваты все понемногу, — сказал я. — Он виноват не больше, чем я или она.
— И Рина Марлоу?
— И, уж конечно, не Рина, — быстро ответил я, доставая сигарету. — Просто мы с Моникой были слишком молоды. Нам вообще не следовало жениться.
Дженни зевнула.
— Теперь тебе не помешает отдохнуть, — сказал я.
— Я хотела дождаться врача.
— Иди поспи. Я разбужу тебя, когда он придет.
— Ладно.
Уходя, она захватила шубу.
— Она тебе не понадобится, — сказал я. — Я согрел для тебя постель.
Когда Дженни закрыла за собой дверь, я налил себе еще кофе и взялся за телефон. Внезапно мне страшно захотелось есть. Я приказал принести двойную порцию яичницы с ветчиной и еще кофе.
Амос встал, когда я завтракал. Он завернулся в простыню, словно в тогу. Прошаркав к столу, он взглянул на меня.
— Кто спер мои шмотки?
При дневном свете он выглядел чуть лучше, чем накануне.
— Я их выбросил, — ответил я. — Садись, поешь.
Он остался стоять. Оглядевшись, он спросил:
— А где девушка?
— Спит, — ответил я. — Она всю ночь возилась с тобой.
Он обдумал мои слова.
— Я вырубился?
Это было скорее утверждение, чем вопрос. Я не ответил.
— Так я и думал, — кивнул он и застонал. Прижав руку ко лбу, он чуть не потерял простыню. — Мне что-то подсыпали!
— Поешь чего-нибудь. В еде есть витамины.
— Мне надо выпить, — заявил он.
— Выпей. Бар вон там.
Он подошел к бару и, налив стопку, выпил залпом.
— А! — выдохнул он и налил еще.
Его серое лицо слегка порозовело. Не выпуская из рук бутылку, он плюхнулся в кресло напротив меня.
— Как ты меня нашел?
— Это было нетрудно, — ответил я. — Следовало только идти по следу фальшивых чеков.
— Ясно! — сказал он и налил себе следующую порцию, только на этот раз поставил ее на стол перед собой. Вдруг его глаза наполнились слезами. — Я не докатился бы до этого, если б не ты!
Я промолчал, продолжая есть.
— Ты не знаешь, каково это — стареть. Теряешь форму.
— Ты ее не потерял, — ответил я. — Ты ее выбросил.
Он снова взялся за стопку.
— Если тебя не интересует мое предложение, — сказал я, — пей.
Мгновение он смотрел на меня, потом перевел озадаченный взгляд на стопку с янтарной жидкостью. Его рука дрожала, и немного виски пролилось на скатерть.
— С чего это ты вдруг стал таким добреньким?
— А я и не становился, — ответил я. Беря чашку с кофе, я улыбнулся ему. — Я не менялся. Будь выбор за мной, я бы и пальцем не пошевелил ради тебя. Но Форрестер хочет, чтобы ты управлял нашим канадским заводом. Этот болван не знает тебя так, как я. Он все еще тобой восхищается.
— Роджер Форрестер? — переспросил он, медленно возвращая стопку на стол. — Он испытывал «Либерти-5», который я сконструировал сразу после войны. Он сказал, что на таком хорошем самолете ему летать еще не приходилось.
Я молча смотрел на него. Это было больше двадцати лет назад, и с тех пор появилось много прекрасных самолетов. Но Амос помнил «Либерти-5». С этого самолета начался его бизнес.
Он стал немного похож на прежнего Амоса Уинтропа.
— И что я должен делать? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Понятия не имею. Это уж ваши с Роджером дела.
— Отлично, — сказал он и с достоинством поднялся. — Если бы мне пришлось иметь дело с тобой, я не согласился бы ни за какие деньги.
Он повернулся и направился обратно в спальню, но потом обернулся и спросил:
— А во что мне одеться?
— Внизу есть магазин мужской одежды. Позвони им и закажи все, что нужно.
Дверь за ним закрылась, и я достал сигарету. Через дверь было слышно, как он звонит по телефону.
Когда принесли вещи для Амоса, я велел отнести их к нему в спальню. Когда в дверь снова постучали, я тихо выругался. Я начинал чувствовать себя дворецким.
— Привет, мистер Корд!
Говорил ребенок. Я удивленно опустил глаза. Рядом с Моникой стояла Джоан, прижимая к себе куклу, которую я подарил ей в прошлый раз.
— Макалистер послал мне телеграмму в поезд, — сказала Моника. — Ты нашел Амоса?
Я молча воззрился на нее. Похоже, Мак совсем рехнулся. Он мог сообразить, что Моника ко мне явится. А что, если я не желаю ее видеть?
— Ты нашел Амоса? — повторила Моника.
— Да, нашел.
— Ура! — неожиданно воскликнула Джоан, увидев стол с завтраком. — Я хочу есть!
Подбежав к столику, она взобралась на стул и взяла кусочек тоста. Я удивленно посмотрел на девочку.
— Извини, Джонас, — смущенно сказала Моника. — Ты же знаешь, дети есть дети.
— Ты ведь сама говорила, что мы позавтракаем с мистером Кордом!
Моника покраснела.
— Джоан!
— Все в порядке, — сказал я. — Проходи, пожалуйста.
Она вошла, и я закрыл дверь.
— Я закажу для вас завтрак, — сказал я, берясь за телефон.
— Мне только кофе, — улыбнулась Моника, снимая пальто.
— Врач уже пришел, Джонас?
Дженни стояла в дверях, закутавшись в шубку, а голые плечи и ноги ясно давали понять, что под ней ничего нет.
Улыбка сошла с лица Моники. Она холодно посмотрела на меня.
— Прошу прощения, Джонас, — натянуто проговорила она. — Мне следовало бы помнить, что к тебе нельзя заходить без звонка.
Она подошла к дочке и взяла ее за руку.
— Пойдем, Джоан, — сказала она.
Они были уже у дверей, когда я вновь обрел дар речи.
— Подожди, Моника!
— О, ты как раз вовремя, детка, — послышался голос Амоса. — Мы можем уйти вместе.
Я обернулся и взглянул на него. Больной грязный старик из бара исчез. Передо мной был прежний Амос, одетый в серый двубортный костюм. Черный плащ был изящно перекинут через его согнутую руку. Злорадно усмехаясь, он пересек комнату и, обернувшись, сказал:
