не пыхтела за учебниками и словарями — а контрольные за нее делали другие), ни на работе (перекладывала карточки в картотеке) — всегда хвалилась: «Пришла домой — и забыла о работе» (тогда, как у меня после полного трудового дня с вечерними подработками с 12 ночи уже дома — все только начиналось! — подготовка к лекциям, занятиям на курсах, работа над диссертацией), в ее судьбу никто никогда не вмешивался (как КГБ — в мою — См. мое эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»). Поэтому я не понимаю — откуда в ней такая ненависть к своей стране (а ведь она в свое время была членом КПСС! а я — никогда не была!), такое раболепие перед Европой (Финляндией и Литвой), и — такая жестокость к некоторым людям???
Ее учеба в Ленинграде — это книготорговый техникум (с отличием), после которого она получила прекрасное направление не продавцом в какой-нибудь книжный магазин, а на книжную базу (должность товароведа). Я к ней приезжала в гости, и она меня встречала достаточно доброжелательно (а я — восторженно повторяла: «Элечка! Ленинград!». Не скрою — мне намеренно хотелось подчеркнуть ее значимость, потому что я прекрасно понимала, что ей может быть и очень одиноко в чужом городе. Думаю, в те годы ей было приятно купаться в моем обожании (сейчас, наверное, она это, как и всё остальное, будет отрицать — и я с очень большим опозданием понимаю, что сильно переборщила — пусть и в искреннем — обожании!).
Мы вместе ездили на Финский залив, гуляли по паркам (но в леса она стала ездить позже, уже будучи замужем). Она брала меня на экскурсии (например, в 1975 году мы ездили на 3-х-дневную автобусную экскурсию по Пушкинским местам Тверского края — потрясающая поездка! — сказочная пробуждающаяся июньская природа изумрудных полей, тихих речушек и — готический вид старинных усадеб — я всегда буду ей благодарна за эту поездку!).
Когда я бывала в Ленинграде, на обеденный перерыв я всегда приходила к ней на работу (сотрудники ко мне относились очень тепло — а ее начальница отдела, Людмила Кузьминична, даже нас обеих однажды пригласила как-то к себе в гости домой с ночевкой и испекла нам чудный торт!), правда, эта поездка потом чуть не стоила мне жизни (См. мое эссе «Мои» маньяки»).
В обед мы отправлялись в кафе «Петушок» на Васильевском, где подавали очень вкусные обеды (их, как мне казалось тогда, особенная жизнь на работе отличалась от нашей жизни в Волгограде — потом я поняла, что в нашем миллионнике все это тоже было — просто в кафе и рестораны мы не ходили обедать (в образовательной сфере это было не принято).
Была у сестры подруга Лена Иванова (с той же базы), которая очень часто приглашала Эвелину к себе в деревню «Голубая дача» Всеволожского района (бывшая финская территория) по воскресеньям — на обеды (недавно она всё яростно отрицала — была у неё в гостях пару раз!). Мы даже вместе встречали с ними Новый 1975 год! Потом в 1976 году Лену с ее подругой Ниной она пригласила в гости к нам в Волгоград — мы все вместе погуляли по нашему чудному центру, съездили на Сарпинский остров за Волгу, они и в Камышин съездили на нашу дачу, и на автобусе за чехонью на Дон в Калач-на-Дону. А наша мама, как всегда, была очень гостеприимна — это ее королевская черта! — Эвелина такой чертой никогда не обладала! — даже этим хвасталась — «Никогда никаких столов не накрывала! Я не парюсь!»).
В 1979 году в январе сестра в возрасте 27 лет вышла замуж за Леонарда Кострицкого (он закончил ЛГУ: математический факультет, отделение — астрономии, потом аспирантуру по философии математики, но работал специалистом высшей категории в главной библиотеке Ленинграда — публичке — так страстно любил книги!), он был на 18 лет ее старше, и она переехала жить к нему в коммуналку. Вообще-то этот брак мог и не случиться, потому что официально Леонард жениться не спешил, но, когда они вдвоем впервые приехали в 1978 году летом к нам в Волгоград, мама быстро всё поняла и закатила ему форменный скандал: просто припёрла к стенке: «Вы собираетесь жениться на Эвелине?». Он стал огрызаться: «Вас это не касается!»). Она опять шла в атаку: «Тогда какое право Вы имели сюда приезжать?». Я не только присутствовала при этой сцене, но еще и защищала Эвелину от мамы (Эвелина рыдала). Через полгода свадьба состоялась.
Леонард открыл мир лесов и началась эпоха лесных походов — ранее в моей жизни невиданных и тогда же в начале — середине 80-х я стала плавать на озере Суходолье — (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»). Но, в основном, в Ленинград я ездила за книгами (это была всепоглощающая страсть и многое я могла терпеть ради них). Уже в самом конце 70-х я стала понимать, что мне в гостях у сестры неуютно и неохотно улетала из любимого Волгограда (в котором мне всегда было уютно). Поведение сестры резко и откровенно стало меняться.
Где-то в конце 80-х произошел один очень неприятный случай. Я зашла на работу за сестрой, до конца рабочего дня оставалось полчаса. Уже все собирались домой. На тот момент в комнате была Эвелина, я и Лида, с которой они очень давно уже вместе работали (а когда-то в молодости вместе путешествовали по Есенинским местам, много задиристо шутили). Лида стояла за шкафом и переодевалась во что-то теплое — на улице был мороз. Вдруг неожиданно без стука открылась дверь и по-свойски зашел мужчина — то ли свой клиент, то ли свой сотрудник. Лида взвизгнула и упрекнула его в бесцеремонности: «Стучаться надо!». И вдруг Эвелина громко говорит буквально следующее: «С какой стати? Ты же не замужем — пусть смотрит! Вот на меня — нельзя — я — замужняя женщина! А ты — кто?». На такой хамский выпад бедная женщина, которая в свои 40 с чем-то действительно ни разу не была замужем и очень остро, по-видимому, это переживала, разразилась горькими рыданиями (мужик выбежал за дверь), а я бросилась Лиду защищать — как ты смеешь такое говорить, поразительная подлость!!! Но Эвелина методично повторила это еще раз и ни один мускул на ее лице не дрогнул, невыносимый плач Лиды ее нисколько не смутил. Я на всю жизнь запомнила эту бесчеловечную жестокость.
Похожий садизм — она сама без стеснения со смехом мне об этом рассказала:
