- Эх, выпить бы счас! Помянуть Филипка и Кету Лоншакова, заодно и обогреться, - продолжал словоохотливый Кулагин.
- Сейчас не положено, да и нету в наличии, - сказал парторг Симоненко.
- А знаете, хлопчики, - оживился Свиридов. - я ло пехоты состоял в полковой разведке. Так мы брали с собой в поиск флягу водки, ноль целых семь десятых. Семьсот граммов! Для храбрости! Особливо нам, молодым, у нас перед поиском пальцы тряслись... Сходило! Выпивали, приволакивали "языков"... А случился срыв, чепе то есть... не взяли "языка", поисковая группа потери понесла, дознание пошло... Турнули меня из разведки...
Я и этого не знал - что Егорша Свиридов бывший разведчик.
Ох. сколько же я не знаю о своих подчиненных! И когда узнаю, если войне скоро так или иначе амба? А ведь люди они открытые, прямодушные, будь лишь полюбопытней, повнимательней, почеловечней. И я подумал как-то сразу о своих бойцах, святых и грешных людях, о павших в боях, о неверной жене Головастпкова. об Эрне и о будущей жизни.
Объявился Федор Трушин:
- Без меня курите?
Несколько рук враз потянулось к нему с раскрытыми пачками "Беломора". Он вытащил папиросу, помял, сунул в рот, оберегая от дождя.
- Ребята, - сказал Трушин солдатам, - еще и еще раз напоминаю: следите за местностью, не прячется ли в складках смертник с миной либо смертник-снайпер. Следите вкруговую, коварство самураев известно: могут пропустить и ударить сзади...
- Есть, товарищ гвардии старший лейтенант! Будет исполнено! - за всех браво ответил Толя Кулагин, а сержант Черкасов молча и веско кивнул.
Посветлело. Тучи подразредились, но загулял, загудел ветер:
влажность и ветер - это так называемая жесткость погоды. Действительно, жестковато: сечет лицо, сбивает дыхание. Хочешь вдохнуть поглубже, и вместе с разреженным воздухом в легкие врывается волглый ветер, и ты задыхаешься. Разеваешь рот, как выброшенная на берег рыба. Можно, конечно, спрятать лицо в плащ-палатку. Но кто тогда будет наблюдать вкруговую и вообще воевать?
- Дождюка! Льет, ровно из трубы! - сказал Трушин. - Припоминаю, зверский дождюка был под Ржевом, в сорок втором. Спасу нет! Так мы что сделали, Петро? Оттащилп убитую лошадь, и над окопом - как крыша. А голодуха была зверская! Так мы что?
Отрезали по куску от того, что пад головой, и жралп. Сырую конину...
- Нужда заставит, - сказал я. - На фронте и не то бывало.
А конина - вполне съедобная штука.
- Только не сырая, - проворчал Трушин и швырнул окурок в лужу.
Мне знаком этот жест - щелчком ногтя отшвыривать окурок.
Мне знакомы и эта щербатинка, открывающаяся при улыбке, и пришепетывание, и неподвластный расческе чуб, выбивающийся из-под пилотки, и сросшиеся брови, весь он, Трушин, знаком с головы до пят. И близок, и дорог. Хотя мне ведомы его недостатки, хотя цапаемся с ним и, возможно, еще будем цапаться. Но если б у меня был брат, я бы сказал: люблю Трушина, со всеми его потрохами, как брата. А так скажу: люблю как друга. Опятьтаки на фронте это немало весит. Здорово, черт подери, что на свете есть людишки вроде Федьки Трушина.
Посветлело, и ливень вроде бы поубавил прыти. Кстати! Потому что команда: "Заводи! По машинам!" Мы с Трушиным залезли на сто двадцать седьмой, примостились рядком у башни - плечо в плечо, и я подумал: "Не избежать и нашему комиссару синяков и шишек!" Улыбнулся. Трушин спросил, заинтересованный:
- Чего разулыбался?
- Да так... Рад, что ты с нами.
- Не слишком ли обильно радости, ротный, по поводу моей скромной персоны?
- Нет, в самый раз!
- В самый раз... А тебе ведомо, что и замполит полка и начподив бригады недовольны мной? Один ругал в прошлом, второй ругает в настоящем: участвую в боях, как солдат, предаю забвению организационные формы партийно-политической работы...
u А бывать в ротах, воевать с автоматом, увлекая за собой бойцов, - это разве не партполитработа?
- И я так рассуждаю... Но оба они правы в другом: подзапускаю с проведением партийных и комсомольских собраний...
- Подчас не до них.
- Нет! Тут моя слабинка... Упустил... Выправлю! Сегодня же на ночном привале проведем батальонное партсобрание.
- Как всех соберешь?
- Соберем! Комбриг и начподив посодействуют... А на собрании поговорим не об одних победах, но и о наших промахах в боевых действиях... - Трушин толкнул меня локтем в бок: "Держись, ротный!"
Держаться и в самом деле нужно было: танк тронул с места рывком. Черти полосатые эти танкисты, никак не возьмут в толк:
пассажиры на броне. А пассажиров надлежит уважать и не беспокоить.
Из головной походной заставы и разведчики-мотоциклисты доложили: по маршруту километров сорок проходимы, противник не обнаружен. И мы эти сорок километров прошли с приличной скоростью, без остановок. Помотало нас недурно, и, когда кто спрыгнул, кто сполз наземь, - всех пошатывало, а Шараф Рахматуллаев был желто-зеленый, как лимон, куда подевалась узбекская смугловатость. Бедняга хуже остальных переносит эту своеобразную качку.
Федя Трушин и тот покряхтел, потер бока, отдуваясь:
- Ф-фу, укатали нас лихие танкисты...
Когда мы ехали, было впечатление: горы сами надвигаются на нас. И ныне, когда стоим, кажется: горы продолжают надвигаться, окружать, сдавливать со всех четырех сторон. Как в каменном мешке...
Собрание провели уже в кромешной тьме, словно протыкаемой огоньками папирос и цигарок. В президиуме почему-то не было комбата, хотя его и избрали. Докладчиком был сам Трушин, он говорил о повышении бдительности, о том, что в бою солдаты слабо подстраховывают друг друга, что мы забываем об особенностях боевых действий в горах, где пет свободы маневра для танков и где десанты обязаны быть более активными и решительными при обнаружении противника, проявлять инициативу. В конце напомнил о передовой роли коммунистов и комсомольцев. Потом выступили комроты-3. сержант Слава Черкасов и - я не поверил - старшина Колбаковский (впдать, опыт публичной беседы о Монголии оказался плодотворным), все они призывали к бдительности, дисциплине и беспощадной борьбе со смертниками-минерами ц снайперами. В разгар выступления старшины Колбаковского появился комбат. Кондрат Петрович споткнулся на полуслове, но затем в общем-то складно завершил свою речь. Тут комбат и сказал:
- Товарищи! Вы своевременно заостряете внимание на бдительности. Я от полковника Карзапова... Принято радиосообщение:
на санитарную машину соседнего отряда в тылу совершено нападение диверсионной группы. Всех раненых добили ножами... Отрезали уши, носы, выкалывали глаза... У сопровождавшей сапинструкторши отрезаны груди... Бдительность и еще раз бдительность, товарищи! Втемяшилось?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
