- Чего-ничего с каской либо с противогазом приключится, так душу вытрясут... А тут - тапочка, шутка сказать!
А я думаю: стоять на месте нельзя было и потому, что авиация японская могла налететь. Жару могла дать - не возрадовались бы. Конечно, погода сейчас нелетная. Но кто ж ведает, какой она будет через час-два? Возьмет и распогодится.
В разговор встревает Логачеев, но совсем, так сказать, не по теме. Вздохнув, он произносит с задумчивостью:
- На обед сызнова был пшенный супец... Приелась пшенка...
Хуже горькой редьки! А ведь существует на свете уха! В Дербенте я похлебал ушицы!
- Ты ж бывший рыбак, потому и похлебал. - Это Микола Симоненко.
- А знаешь, сержант, что такое архиерейская уха? Мигом обскажу... Сперва варят петуха, после его выбрасывают. А в том бульончике уже варят рыбочку! Объедение!
- Лучше тройной ухи?
- Сержант, ты меня удивляешь! Лучше архиерейской ухи на свете не бывает!
- Вношу уточнение, - сказал Кулагин. - Какая разница между рыбным супом и ухой? Рыбный суп - это без водки, уха - это рыбный суп с водкой!
- У тебя одно на уме...
А дождь льет, как пошутил Миша Драчев, без перерыва на обед. Что-то никак не распогодится.
Но вот проблеск! Тучи приподнялись, разредились, в окнах заголубело небо. Часам к десяти пробилось солнышко, и от одежды, от земли начал подниматься пар. Но ручьи продолжали, клокоча, течь с вершин, - видимо, ливень добре напоил их. Вообще благодать: ни дождя, ни испепеляющей жары, солнышко ласковое. Уши то закладывает, то отпускает: меняется, стало быть, давление, мы спускаемся, хоть высота еще - ого-го.
- Мировая погодка - мировой настрой! - говорит, подмаргивая, Толя Кулагин.
Воистину так.
- Врач больному: "Со снотворным спите? Или с женой?"
- Ха-ха! Даешь, Логач!
- Хохмит, а у меня в натуре вот чего было... В доме отдыха выбираю себе напарника, чтобы не храпел. Здоровенных, толстых и пожилых - в отставку, выбрал маленького, худенького. Но заморыш этот храпел, как великан! Влопался я, хоть сбегай...
Чей-то не вяжущийся с общим тоном говорок:
- Филипка Головастикова жалко. Сколь каши съели вместе!
И шуточки пресекаются, солдаты умолкают. А мне приходит на память: поздняя осень, мы уже за Шешупой, в Восточной Пруссии, отбивали контратаку за контратакой. И прибыл с пополнением в роту - даже не в мой взвод сержант, большеглазый, стройный, с кудрями, а руки... пет, ручки - узкие, породистые, пальцы - длинные, тонкие, музыкальные. Он и был на гражданке пианистом. Я ему: чего в ансамбль не пошел? Он отвечает: у меня дружок всю войну прокантовался в ансамбле песни и пляски, а я хочу войну честно отработать. Через пару дней роту крепенько накрыло артналетом, пианисту оторвало обе кисти. Уж как он убивался: кто я теперь, что буду делать, лучше б сразу прикончило.
И что же? Когда раненых эвакуировали, рядом с санитарным автобусом ахнула полутонная бомба, о таких солдаты говорят: "Ну и дура! Ну и корова!" После мы подошли к краю огромной воронки, заполнявшейся бурой вонючей водой...
В вёдро прилетел "кукурузник", сбросил кипы газет - за несколько дней кряду, - и мы узнали, что еще десятого августа Малый хурал и правительство Монголии объявили священную войну Японии, что монгольские войска, оперативно входя в состав Забайкальского фронта, успешно действуют на его правом фланге.
Значит, где-то правее нас. Спасибо, братья-монголы!
О Забайкальском фронте тоже пишут. Например, я прочел, что в боях за Халун-Аршанский укрепрайон совершил подвиг комсомолец Шелоносов - бросился грудью на амбразуру дота. Мы этот укрепрайон обошли, но часть сил его блокировала, штурмовала город Солунь, и вот забайкалец Шелоносов повторил подвиг Александра Матросова. Да, многое из того, что было на Западе, повторяется на Востоке. А многое - в новинку...
Танк едва не зависал над пропастью - столь узкой была горная тропа. Десантники из предосторожности - не дай бог, танк скувырнется, загудишь вниз заодно с ним - поспрыгивали, двигались позади, вглядываясь в нависшие гранитные скалы. Машина повторяла извивы тропы, лязгая гусеницами и стреляя в лица выхлопными газами. Автоматчики временами отворачивались, но не отставали: надо быть вблизи машины, а ну как опять какой-нибудь фанатик с миной на спине выпрыгнет из волчьей ямы? Скалы отвесные, голые, скользкие, неплохо просматриваются, да мало ли что? Ведь не усмотрели же вчера, и смертник подорвал танк. Помним об этом и напряженно шарим глазами и биноклями по скалам. Ну и под ноги - уже без биноклей - не забываем посматривать: не споткнуться бы, по сверзиться бы.
Танк поддал, и мы пошли резвее, почти побежали. А он, скрежеща траками по камням, вилял, довольно резко забирая то вправо, то влево. За крутым поворотом плюхнулся в глубокую вымоину, заелозил. Приоткрылся люк, по пояс высунулся командир таика. И тут пуля щелкнула о люк, танкист погрозил кулаком, проворно юркнул, опустил крышку люка. Машина пошла было дальше, по в ротной цепи вдруг упал один боец, второй: откуда-то в нас стреляли, хотя выстрелов не было слышно. Кто из бойцов залег за камнями, кто за танком. Пули перестали свистеть. Однако стоило кому-либо встать - опять пуля. Что не слыхать звука - объяснимо: японская снайперская винтовка "арисака" стреляет бесшумно.
Я оглядел в бинокль ближние высоты: груды камней, огромные валуны, вывороченные бурен дубы, - везде могли прятаться снайперы. Танкисты тоже так считали, потому что пушки ударили по этим подозрительным местам, ударили и самоходки. Стреляли, конечно, наугад. Началось движение - опять засвистели пули.
Значит, снайперов надо выкуривать пехоте. Чтоб наверняка. Комбат приказал сделать это моей роте.
- Слушаюсь, товарищ капитан!
- Как только поставим дымовую завесу, сближайся с гребнем! С него, по-видимому, и бьют.
- Вас понял, товарищ капитан!
- Ну, коль такой понятливый, удачи тебе!
- Спасибо...
- Спасибо скажу тебе, когда снимешь самураев...
Дымовые шашки подожгли так, что кисея дыма скрыла колонну, но гребень и подступы к нему были видны отлично. Мои солдаты по-пластунски поползли меж кустами и небольшими каменистыми обломками; если препятствием вставала едва ли не отвесная скала, один солдат подсаживал другого, тот кошкой извивался, цепляясь за выступы, залезал - бросал вниз веревку, по ней уже забирались остальные. И так - скала за скалой. Альпинизм на Хингане!
По гребню садили наши пушки, пока мы не подобрались достаточно близко: свои же осколки могли поразить. Я дал сигнальную ракету. Снаряды перестали взрываться, но пыль и дым стояли плотные. Развернувшись в цепь, мы приступили к прочесыванию.
Оступаюсь, больно стукаюсь коленками, в горле першит от гари.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
