Втемяшилось, товарищ капитан! Мы оказываем их раненым медицинскую помощь, они добивают наших, выкалывают глаза, отрезают уши, носы, груди. Знакомо! Так же поступали гитлеровцы, вспомним хотя бы: под Кенигсбергом над тяжело раненными комбатом Алексеем Первушиным и телефонисткой Верой Николаевой надругались, облили бензином и подожгли. Тот же фашистский, людоедский почерк. Л как самураи вырезали батарею, не забыл, Глушков? Не забыл!
После сообщения комбата на полянке зашумели, заговорили.
Переждав шум. комбат сказал:
- Помните, товарищи, про злодеяния врага и не щадите его в бою!
Эти слова записали и в решение партсобрания...
Трушин ушел с комбатом, и ночевал я один. Дождь прекратился, но было сыро, промозгло. Солдаты рвали чахлую траву, ломали ветки чахлого кустарника, устилали и уж сверху - плащпалатку и шинель, волглые, отяжелевшие. Миша Драчев приготовил подобное ложе и мне, неподалеку от колеса "студебеккера", сам деликатно улегся в шаге от меня. Он будто угадал мое желание: спать не спиной к спине, а одному, пусть и холоднее будет.
То, что я узнал от комбата, давило на душу: есть ли предел человеческой, точнее - нечеловеческой, жестокости? Звери, а не люди.
Как жить с такими на одной планете, под одним небом? Нет, не зря воюем мы с самураями, как не зря воевали с гитлеровцами.
Одна порода.
23
Ночью кое-где проглянули звезды, однако к утру небо сызнова захмарилось, ни проблеска. Хуже того: полил дождь. Ох, и осточертели же эти потоки воды! Но настроение нам поднял все тот же Трушин, обежавший перед маршем роты с известием: наивысшая отметка Большого Хингана преодолена, теперь будет постепенный спуск. Это, разумеется, хорошо. Плохо то, что неизвестно:
легче подниматься или спускаться? Возможно, спускаться еще сложней. Большие надежды возлагаем на саперов, продвигающихся впереди: где срежут крутой выступ, где построят мост из бревен, где взорвут скалу, где камнем и щебенкой выстелют топкий участок. Без них мы бы пропали! Настоящие труженики фронтовых дорог!
Сумеречно. Сыро. Знобко. Зеваю раз, другой. Не выспался. Не отдохнул как следует. И все позевывают, потягиваются со сна: не придут в себя. Перематываем портянки - все равно влажные.
И нижнее белье влажное, хотя малость пообсохло на нас, когда согрелись во сне. Ничего, опять будет все мокрое: для того и дождь.
И вдруг поступает приказ от комбрига: личному составу немедленно побриться! Я оглядел солдат, провел по своим щекам: точно, подзаросли. И вот десантники, танкисты, пушкари, связисты, мотоциклисты, саперы, ездовые схватились как сумасшедшие за обмылки, за кисточки, за опасные и безопасные бритвы, - как сумасшедшие, потому что полковник Карзаиов отвел на все про все четверть часа. Для нас и пятнадцать минут значат - когда живот кладем, чтобы побыстрей форсировать Хингап, - но комбриг безусловно прав: победители-освободители должны быть гладко выбриты, можно без одеколона, но чтобы вид - опрятный! Думаю, этот приказ больше всех пришелся по душе старшине Колбаковскому, неизменному радетелю образцового внешнего вида воина Красной Армии. Кондрат Петрович чиркал бритвой с таким остервенением, будто заодно со щетиной хотел сбрить и кожу.
Намыливаясь холодной пеной - где же взять горячей воды, - скребя перед зеркальцем щеки безопаской, наблюдая суматошное, не без веселинки, массовое бритье, я подумал: весть о расправе над ранеными в "санитарке" словно бы уже потускнела, отодвинулась повседневными заботами. А те, раненные и после убитые, никогда уж не побреются... Но живым - жить, и после бритья, обтеревшись, я испытал удовольствие и легкость, как будто щетина могла что-то весить.
Да-а, в горах тяжеленько. Сюда бы специальные, горнострелковые части, в армии они есть. В Карпатах, например, такие действовали. Но разве на Большой и Малый Хпнган их напасешься, горнострелковых частей? Все мы на Забайкальском фронте (да и на других) стали горными стрелками, егерями, так сказать. Кстати, у немцев, говорят, были великолепные егерские частп, на Кавказе воевали. Правда, наши так долбанули этих великолепных егерей, что сердцу любо!
Меня это проняло: то рвали себе жилы, ухватившись за колеса, чтоб подвода не свалилась в пропасть, то сами столкнули танк на дно пропасти. Было это так. В головной походной заставе шел танковый взвод с десантом автоматчиков и саперов. Дымился дождь, густели сумерки, и, как ни высматривали автоматчики, они вовремя не заметили вжавшегося в щель за валуном смертника с миной. Как выяснилось после, она была у него не на шесте, а привязана к спине. Когда передний танк оказался рядом, в каком-нибудь метре, смертник выскочил - и под гусеницы. Автоматчик успел дать очередь, которая угодила в мину за спиной. Взрыв - уже под днищем. Смертника разнесло в клочья, а машина была подбита. Экипаж не пострадал, за вычетом механика-водителя: раненного, его вытащили через верхний люк. Подорванный танк загородил дорогу: не объехать ни справа, ни слева. И не развернуться: узко. Тогда-то комбриг мрачно и категорично приказал: сбросить! Это была высокая, но необходимая плата за то, чтобы подвижной отряд не задерживался, не терял темпа продвижения.
Основная задача - та же: вперед, быстрей вперед! Шедший следо.м танк пролязгал к подбитому и подтолкнул его к краю обрыва, и еще, и еще. Раненый танк не поддавался, не хотел умирать. Его толкнули сильней, и он завалился набок, медленно скользнул вниз по карнизу и, переворачиваясь и грохоча броней, покатился под откос.
Командир сброшенного танка и заряжающий, сняв шлемы, отвернулись. Пехота не заплакала, но смотреть на гибель грозной - и дорогостоящей машины было больно. Хотя разумели: иного выхода нет. И второе: пехота чувствовала себя виноватой, в общем-то по ее недогляду подорвался танк. В десанте находились солдаты третьей роты, но мне казалось - моей, первой. Плохо всетаки мы выполняем решение партсобрания о бдительности. И не схоронишься за объективные причины - дождь, сумрак, скверная видимость, смертник здорово замаскировался. Ладно, хоть экипаж уцелел, живые остались живыми. Главная ценность - люди, так ведь? Эта мысль немножко успокаивает.
Мои солдатики, разумеется, прокомментировали случившееся.
Егорша Свиридов сказал:
- За сброшенную тапочку по головке не погладят...
- Знамо. Техника денежек стоит, - поддерживает Кулагин.
- Это правильно. Но правильно также: путь-дорожку нужно ж было как-то расчистить, не стоять же нам на месте. Потому комбриг и принял данное решение. - Как обычно, парторг Симоненко уточняет ситуацию.
Однако Егорша Свиридов оставляет последнее слово за собой:
- Чего-ничего с каской либо с противогазом приключится, так душу вытрясут... А тут - тапочка, шутка сказать!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
