засунула блокнот в сумку. – Для него машина – обыденная необходимость, и его «Кадиллак» покрывает эту необходимость.
– Можно мы пойдем дальше? – спросил Филипп, держа под руку Виолетт, озадаченную, как долго могут продлиться рассуждения новой подруги ее сына.
Таш поправила платье и прибавила шагу.
– Многие вещи просто не стоят запрашиваемой цены, – она не могла угомониться, – и покупают их, в основном, люди, не уверенные в себе, которые пытаются доказать всему миру, что они чего-то да стоят.
– Хммм … – Филипп задумался. – Вот я с детства люблю гоночные машины и покупаю их. По-твоему, я закомплексован? – Он взял Таш под руку с другой стороны, пытаясь скоординировать ритм движения своих женщин.
– Нет, ты – другое дело. Это – страсть! Гоночные автомобили, искусство, да все, что угодно. Когда тебя мотивирует страсть, когда ты делаешь это для себя, а не для других… – Таш пришлось замедлить шаг, чтобы не вырываться вперед.
– Ты знаешь, что ты у меня гений? – Филипп смотрел на нее влюбленными глазами. – Тебе надо писать учебники, а не сниматься в журналах.
Виолетт внимательно разглядывала Таш: «Что скрывается за этим милым личиком и умными рассуждениями? Любит ли она моего мальчика, или это погоня за его наследством? Надо будет поподробнее расспросить о ней Дори».
Виолетт выглядела как настоящая француженка. Длинное платье в этническом стиле и бежевые лодочки «Шанель». Распущенные волосы на прямой пробор добавляли бунтарства в ее безупречную элегантность. Застав расцвет «Вудстока», Виолетт так и не переросла свою любовь к богемной одежде.
Она была дочкой одного из крупнейших французских промышленников и была избалована светом софитов с раннего детства. Но только Нью-Йорк показал ей, что такое настоящая светская жизнь. После учебы в Гарварде, познакомившей ее с фестивальной культурой, она вернулась обратно в Нью-Йорк, где тут же завоевала себе титул иконы стиля. Калейдоскоп путешествий и череда светских раутов сменялись рехабами. Так продолжалось до тридцати двух лет, пока она не встретила Андреса Рибейро Гонсалеса. Он был старше ее на пятнадцать лет. Сын экс–президента Эквадора, импозантный хорошо образованный латиноамериканец, он возглавлял алкогольную империю, созданную его отцом. Виолетт была единственной женщиной, с которой он твердо знал, что она любит его самого, а не его богатство и могущество.
Через год после свадьбы и воздержания от стимуляторов Виолетт сорвалась и чуть не умерла от передозировки. Несколько месяцев в рехабе вылепили из нее нового человека, и, не тратя попусту ни секунды, она забеременела Филиппом. Он стал для нее смыслом жизни, наркотиком, от которого она впала в зависимость. Меж ними установилась глубочайшая связь, которая лишь усилилась со смертью Андреса. Филипп был единственным значимым человеком в ее жизни.
Алексию Виолетт знала с рождения. Она была дочкой ее ближайшей подруги, и обе матери молились, чтобы дети понравились друг другу. Алексия была моложе Филиппа на три года, и с раннего детства они были неразлучны, как брат и сестра. Родители послали их в «Ле Розе», и, когда после окончания школы Филипп спросил, подождет ли она его, пока он отучится в Гарварде, она ответила «да». С этого дня они официально стали парой.
Через три года Алексия, окончив школу, поступила в нью-йоркскую школу дизайна «Парсонс». Филипп перебрался к ней в Нью-Йорк, возглавив одну из ветвей в семейном бизнесе. Три года пролетели незаметно за работой, учебой, вечеринками и путешествиями. После выпуска Алексия захотела остаться в Нью-Йорке, чтобы начать карьеру в моде, где за годы учебы обросла обширными связями. Филипп согласился.
В течение двух последующих лет она «искала работу», в основном, в местных клубах и ресторанах. Филипп неоднократно предлагал ей свою помощь, но с каждым днем становилось все очевиднее, что единственное, к чему у Алексии лежала душа, были бесконечные тусовки. Когда в один прекрасный день он напрямую спросил ее, собирается ли она работать, она закатила истерику, мол, хочет жить, как ей нравится, и, хлопнув дверью, ушла. Через неделю Алексия влюбилась в ди-джея, а еще через две недели переехала к нему.
Виолетт долго не могла смириться с тем, что ее надежды рухнули, и Алексия не станет ее невесткой. Филипп же, к ее удивлению, перенес этот разрыв со спокойствием Будды и спустя полгода вернулся в Женеву, чтобы сосредоточиться на работе. Семейный бизнес он оставил на попечение правления, полностью посвятив себя развитию собственной компании по кредитованию населения развивающихся стран. Точнее говоря, компанию по выдаче микрокредитов под большие проценты. Он открыл офисы в Бразилии, Мексике и родном Эквадоре. Виолетт же грезила о политике. Она видела его президентом, будь то Америки, Франции или, на худой конец, Эквадора. С ее связями путь ему был открыт. Но пока время не пришло, она лелеяла в нем его самостоятельность и, как матерый охотник, выжидала, пока жертва не набьет шишки и сама не запрыгнет в ее сети.
– Милочка, – обратилась Виолетт к Таш. – Завтра мы с тобой идем на обед, а потом ты поможешь мне выбрать наряд для гала-приема в Метрополитен-музее. Заодно и познакомимся поближе.
Она с блеском исполняла роль доброй и понимающей матери, полностью поддерживающей выбор сына.
Следующим утром Филипп уехал на деловую встречу, и Таш в одиночестве допивала чай на трассе, наслаждаясь видом крыш Сен-Жермен. Виолетт, вернувшаяся с прогулки с собакой, застала ее за этим занятием.
– Какая замечательная погода, – Виолетт держала в руке газету. – Мы прошлись по Люксембургскому саду и купили утреннюю прессу. Предлагаю прогуляться до ресторана пешком.
– С удовольствием, – Таш встала из-за стола. – Не понимаю, почему парижане не ходят пешком, как в Лондоне? Там все гуляют, а тут ездят в машинах.
– Согласна, милочка, это одна из тех немногих привычек, в которой англичане опережают французов, – как и большинство французов, Виолетт была неисправимым снобом и не переносила англичан.
– У меня вечером съемка в семнадцатом квартале, хочу дойти туда пешком, – Таш уже распланировала самый красивый маршрут на правый берег Сены.
– Пешком?! В семнадцатый?! – Виолетт была ошарашена. – Мало того, что это у черта на куличках, так там тебя еще пырнут ножом нелегальные иммигранты. Это вы вышли из Евросоюза, и теперь считаете себя вправе на всякие вольности. Нет, милочка, здесь у нас все следуют правилам.
Виолетт придерживалась мнения, что в Париже существуют только второй, шестой, седьмой, восьмой, шестнадцатый районы и Ньюлли. Все остальные кварталы, а точнее «гетто», заполнены деклассированными элементами с пистолетами или с ножами в руках.
– Милочка, вечером тебя отвезет водитель.
*****
Ресторан «Ральф» в особняке «Ральф Лорен» был излюбленным местом обеда настоящих парижанок, предпочитающих
