– Что это значит? – тихо спросил Арнис.
– Это могила, – мрачно ответила Иволга, – такие могилы у них... Обычай такой.
Они переглянулись.
– Пойдем дальше, – сказала Ильгет, – там посмотрим...
Их приняли радостно, так радостно, как только можно принять любимых друзей после долгой разлуки.
К Арнису отнеслись приветливо, а Иволгу с Ильгет Рида просто расцеловала и повисла на шее. Да и остальные были счастливы. Пришельцев тут же повели за стол. Столовая быстро наполнялась народом. Но знакомых-то почти и не было... Только Рида, Ганникс, Тисса, Риани. Зато много было новых лиц, община прилично выросла.
Теперь они жили в новом гемопластовом доме, в новом квартале – сюда постепенно переселялись желающие. В основном, неимущие, конечно. Городской совет распределял жилье бесплатно. Здесь был и электрический свет, и водопровод, словом – нормальное цивилизованное жилье, ну разве что в гэллийском архитектурном стиле. Вот и эта столовая – с закругленными стенами, казалось, обмазанными глиной, совершенно голыми, только Распятие под потолком. Грубый длинный деревянный стол и скамьи. Риани поставила несколько больших кувшинов с аганковым молоком.
– Ужин не готов еще, ведь вы не предупредили... Вот, угоститесь пока.
Ильгет невольно улыбалась. Так приятно было встретить старых друзей, неожиданно преобразившихся. Они и одевались теперь иначе. Вместо кот у всех – нормальные ботинки. Женщины, правда, в длинных платьях, наверное, для них пока немыслимо надеть штаны – да может, оно и к лучшему! Это не то благо цивилизации, которое непременно нужно навязывать. И говорили эти люди иначе. Наперебой рассказывали о своих делах... Да, община очень выросла.
– А вот это, Ильгет, посмотри – не узнаешь?
К ней подошел застенчиво улыбающийся подросток. Лицо смутно знакомое... но кто это? Вдруг Ильгет выпалила по наитию:
– Рени?
– Вы меня узнали, – удивленно ответил мальчик, – и я вас тоже очень хорошо помню.
– Ну как ножки – бегают теперь?
– Да, очень хорошо, – улыбаясь, сказал Рени, – и моя мама тоже в общине.
Арнис с любопытством посмотрел на мальчика – он знал эту историю с исцелением. Иволга рассказала. Ильгет отчего-то стеснялась этого, и никому не говорила, а когда Арнис об этом упомянул, сказала: «Ну а я-то при чем? Бог сделал что-то, а моя здесь какая заслуга? А если я начну рассказывать, то все подумают, что это я такая крутая... Ты же знаешь, что я не такая вовсе».
– Ну ладно, – сказала наконец Ильгет. Кружки с аганковым молоком – свежим – стояли перед ними, но никто еще даже не притронулся к пище, – а где же Эннори? Я по нему так соскучилась!
И после этих ее слов вокруг наступила тишина. Неловкая тишина. И по этой тишине бойцы ДС поняли все, так бывает, когда кто-то вдруг заговорит о погибшем.
– Что с ним случилось? – негромко спросила Иволга.
Агрену почти миновали бои. Все крупные сражения прошли вдалеке, в Кайсальских горах... и дэски, служители нового порядка, не нападали на город по-настоящему, лишь захватывали людей в окрестностях.
Но в одном Агрене не повезло – ее накрыла волна килийской «черной стрелы» – когда изгнанные дэсками со своих земель смуглокожие воины отправились на Ворракс, завоевать себе жизненное пространство.
Дэскам сопротивляться они не могли, могли только полечь до единого – против современного оружия никакая сила духа не поможет. Поэтому килийские воины отправились искать счастья на Ворракс, их нашествие, легшее полосой по землям гэла, было названо «черной стрелой».
Килийцы были в Агрене около полугода. Позже их вытеснили войска вновь сформированного имперского правительства. Как известно, часть воинов «черной стрелы» вернулась на родные земли, ныне освобожденные и принадлежащие им. Но основная масса их погибла, потому что килийцы не умеют проигрывать и сдаваться.
«Черная стрела» была вдохновлена, как теперь уже ясно, не только материальными причинами – килийцам объяснили (кто объяснил?), что корень их бед – в злых духах, Нинья Теннар, которым поклоняются гэла. И не так уж далеко было это объяснение от истины! Килийцы пришли в Агрену, чтобы уничтожить чужую веру – веру в Нинья Теннар.
И здесь они столкнулись с верой иной, услышали иную проповедь – и не приняли ее. В тот момент им, изгнанным и разъяренным, казались чужими и враждебными любые боги. Иначе просто и быть не могло.
Никто не стал дожидаться ужина, вообще казалось немыслимым сейчас остаться в доме – словно неведомой силой всех понесло на берег, обратно, к Кресту с могилой у подножия. Сейчас солнце садилось за лес на другом берегу Агенора, и закатные лучи высвечивали беспощадно каждую травинку, и каждую морщинку на лицах, и трещинки в древесине, и погребальные шерстяные косички.
Эннори пришлось хуже всех. Килийцы знали, что он – вроде главного в этой общине. Единственный на Визаре священник. Остальных просто убивали – и убили тогда шесть человек. Их было не так много. Четверо оставшихся – Рида, Риани, Ганникс и Тисса – уцелели по разным причинам, двоих из них тогда не было в городе, Рида как раз лежала в лихорадке, у Риани только что родился ребенок. Потом из этих четверых выросла новая община, во много раз больше прежней... вот только священника уже не было.
Мать Эннори тоже убили – у него на глазах, он это видел.
На третий день Эннори совсем лишился сил. Ясно было, что долго он не протянет. Рассказывали – а говорил мальчик, видевший это своими глазами, и после вошедший в Общину – что Эннори все время молился... если не кричал от боли. Когда килийцы поняли, что он умрет, то решили предать его той самой смерти, о которой он пытался им рассказать.
Гвозди у них были деревянные, длинные очень и крепкие.
Эннори жил на кресте примерно две большие доли – около двух с половиной часов.
Потом, только через несколько суток, килийцы разрешили похоронить его и остальных убитых. Других похоронили по гэллийскому обычаю, а Эннори закопали прямо здесь, под крестом.
У каждого убитого была возможность избежать смерти. Килийцы всего лишь просили сказать публично, что Иисус Христос – один из злых духов Нинья Теннар, или же Его просто не существует. Двое так и поступили, теперь они спокойно жили в городе. Эннори тоже мог бы избавиться от пытки и даже от смерти. Он мог бы избавить от смерти свою мать.
– Я не могу! Господи, я не могу, не могу в это поверить!
Ильгет обернулась к Арнису. В его глазах блестели слезы, заметные даже в сумерках. Ильгет и сама плакала сейчас, но видеть слезы Арниса... это было так немыслимо, невозможно! Она взяла его за руку.
– Иль... только не килийцы, – прошептал он, – это же невозможно. Ты не знаешь их...
Тем временем гэла встали у подножия креста, вышел Ганникс и начал богослужение. У общины теперь не было священника, не было и Причастия, но молиться они не переставали. И теперь это было так естественно, так правильно – именно так выразить свои чувства. Не зажившие еще раны... Квиринцы встали рядом с гэла. Арнис молча, опустив глаза, слушал, крестился, опускался на колени. Ильгет временами тревожно взглядывала на него. Господи, еще и эта мука... Эннори стоял у нее перед глазами. Арнис не так уж хорошо его знал, видел пару раз на Квирине. А Ильгет этот мальчик казался родным. Она старалась не думать о том, что Эннори пришлось пережить. Со временем... со временем это все сгладится. Ведь Эннори подвиг совершил. И вот сколько людей пришло к Христу после этого. И теперь он там, на Небесах, молится за гэла, и за нас тоже. На настоящих Небесах.
Но первая реакция Арниса не шла у нее из головы.
Молились до темноты, и когда темнота уже скрыла крест и все вокруг, Рида подошла к пришельцам.
– Пойдемте в дом, – сказала она тихонько. Ильгет посмотрела на Арниса и ответила:
– Рида... можно, мы останемся здесь на ночь? Мы придем к вам утром.
– Здесь может быть опасно, – неуверенно сказала девушка, – лиганы... и разные люди тоже бывают...
– У нас есть оружие, – ответила Ильгет.
– Теперь уже холодно... Срединное время.
– В наших костюмах не холодно, ты же знаешь, – возразила Иволга, – мы бы хотели побыть здесь ночь. Помолиться. В память об Эннори.
В конце концов гэла ушли. Квиринцам сейчас хотелось побыть наедине друг с другом... тяжело сейчас было бы сидеть в освещенной комнате... и ведь невольно возникнут разговоры, кто как живет, простые, житейские – но не до этого сейчас! А идти в дом и молчать – некрасиво как-то.
Наверное, и хозяева это понимали.
Натаскали веток, Иволга лазерным ножом нарубила поваленный сухой ствол. Разожгли костер. Работали молча, действие помогало отвлечься от разных мыслей. Собаки бродили по берегу, а потом улеглись у костра. Внезапно все три повернулись в одну сторону, вскочили, Ноки глухо гавкнула, посмотрев на хозяина.
– Кто там? – спросил Арнис. По берегу реки двигались две фигурки, затянутые в белое.
